Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором - Сергей Кургинян

Много раз уже отмечалось, что главным парадоксом марксизма и его ахиллесовой пятой можно считать учение о том, что единственным путем, приводящим к царству света, к царству коммунизма, является развязывание классовой борьбы, то есть апелляция к злу. Но ведь это логически следует из экономического учения марксизма. Заимствуя из предшествующего периода прогрессизм, оптимистическую веру в прогресс, марксизм одновременно настаивает на том, что социальная природа человека — вовсе не разумная и добрая, как считали Руссо и его последователи, а напротив, социальная природа — злая, корыстная, основным фактором истории провозглашена корысть, идеалы — объявляются не более чем производным от интересов, борьба классов за обладание земными благами провозглашается сутью истории, ненависть между богатыми и бедными культивируется и декларируется в качестве спасительной силы.

Мы при этом ни в коем случае не стремимся демонизировать марксизм, как это пытаются делать наши оппоненты из противоположного лагеря. Сейчас это было бы слишком пошло, слишком по-филистерски, как любил говаривать Маркс. Мы, напротив, хотели бы подчеркнуть заслугу Маркса в том, что он своими исследованиями прикончил филистерский, или профанныи, гуманизм и этим, с нашей точки зрения, сотворил доброе дело. Критика Марксом гуманистических благоглупостей носит непреходящий характер. Да, Маркс вместе с его гениальным соратником Ф.Ницше нанесли смертельные удары гуманизму, но какому? Тому, чье место на свалке. Тому, чей труп смердит уже не одно столетие. Вот уж поистине, этот раздувшийся труп мещански-сентиментального гуманизма, тем более «сладенького», чем больше мерзостей творилось в мире, освященном его фарисейством, к концу XIX века было уже «ни объехать, ни обойти. Единственный выход — взорвать».

И взрыв состоялся. Приговор был произнесен. Но во имя чего?

Мы отвечаем — во имя нового гуманизма, свободного от риторики, жесткого и сурового. И этот гуманизм, отправляясь от Маркса к Ницше, неминуемо должен был их же и отрицать, и в первую очередь отрицать в них веру в творческую силу зла, отвергать в них антирелигиозный и антиморальный характер, бунтовщичество и титанизм, разрыв между целью и средством.

Это действительно категорически необходимо отрицать. Отсюда один лишь шаг до мистерии Тьмы, и, как мы покажем ниже, этот шаг вскоре был сделан. Но нельзя «выплескивать с водой и ребенка», нельзя не видеть высокого смысла фразы Фридриха Ницше: «Человек — это то, что необходимо преодолеть», нельзя не ощутить открытости будущему коммунистической идеи нового человека. То, что необходимо сегодня, должно быть отрицанием марксовского отрицания, должно быть преодолением ницшеанства, но вовсе не игнорированием того и другого с пошлыми ссылками на то, что эти мыслители послужили становлению злых сил, тоталитарных режимов. Мы должны помнить, что мыслители служат лишь истине.

Часть 6. Бестиализм

Гуманистическая алхимия чревата страшным соблазном. Суть его в следующем. Если Тьма первична и из нее порождается Свет, то долг каждого сотворить эту Тьму в самом себе и через эту Тьму, приводя ее количество в новое качество, разжечь Свет. Эта попытка осуществления Света из Тьмы в ритуальной практике, в политической практике, в моральной практике индивидуума имеет страшный смысл и сопряжена с испепелением всего человеческого в человеке. Отрицая этот путь, мы все же должны признать, что подобное самосжигание, превращение своей сакральной субстанции в неглессу — в черную первоматерию — имеет право на жизнь там и только там, где речь идет об индивидуальном творчестве, обращенном к Свету, поскольку здесь оправданием служит страдание: сверхчеловеческое напряжение, подвижничество особого рода. Бездна, смотрящая на нас глазами Пушкина, Гоголя, Достоевского, Блока, есть Бездна, преодоленная белым огнем творчества, искупленная страстями по Абсолюту. И наше отношение к ней — это благоговейная сдержанность.

Возможно такое алхимическое упорство и в политике. Но лишь в одном-единственном случае. А именно когда уже настала не тобою сотворенная кромешная Тьма, когда лишь бросок в ее недра может остановить сокрушение Мира. Этот трагический бросок, осуществлен Лениным, и здесь нам тоже не пристало глумиться, а пристало лишь сдержанно и строго соизмерять содеянное. Но во всякой подобной алхимической трансмутации должна быть высокая покаянность и твердое сознание запретности подобных актов. Формула их оправдания может звучать в терминах типа «окаянная оправданность», что означает «недопустимую допустимость», сознание великой греховности, действительной, а не надуманной уникальности исторического момента, суперкатастрофы бытия.

И, наконец, главное — это та мера страдания и неприкаянности, которыми высокая личность платит за деяние, не требуя благодарности и «славы в веках». Всякое снижение меры и растиражирование этих ситуаций приводит к тому, что трагедия перерождается в культ бестиализма, при котором Зло не только не порождает Добра, а начинает купаться в себе самом, себя же воспроизводя, цинически утверждая себя в качестве полного и тотального абсолюта.

Мы можем сказать, что мещанский обывательский гуманизм несет ответственность за тот разлагающий его субстрат, который не мог не возникнуть в силу пороков, свойственных мещанскому гуманизму, и что субстрат породил в итоге господство мысли и действия, духа и практики той разбойничьей шайки, которая чуть не погубила мир в XX столетии.

Вырождение мещанского гуманизма обусловило гуманитарный ал химизм. Вырождение этого алхимизма обусловило появление бестиализма, кощунственное отвержение всего высшего в человеке, потерю образа и подобия, торжество звериного начала, циничное прославление злого, падение в Бездну.

Нам нетрудно себе представить, что именно нам предстоит в очередной раз воспротивиться этому злу, абсолютному, беспросветному злу, которое не способны стерпеть ни разум, ни сердце.

В самом деле, вдумаемся еще и еще раз. Вначале — вера в коммунизм, как в гарантированный результат своего исторического деяния («нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме»). При этом коммунизм понимается как комфорт для всех, в лучшем случае комфорт духовный (Ефремов и другие коммунистические футурологи), в худшем — элементарный плебейский комфорт самого мещанского типа (что непрерывно просвечивало и в словах, и в облике Никиты Хрущева).

Затем — резкий поворот на 180 градусов, отрицание коммунизма, яростный антикоммунизм. Но вера в «исторический идеал» сохраняется. Этот идеал теперь — «вхождение в мировую цивилизацию». Срок «вхождения» опять же невелик, да и усилия особые не нужны. «Нынешнее поколение верит, что оно войдет в лоно и заживет, как в раю, через…» Это зависит от наглости очередного «реформатора». Обществу же — чем скорее, тем лучше, и оно верит, что вот-вот наступит «светлое будущее».

Светлое это будущее, отметим, в очередной раз связано с КОМФОРТОМ, с ним и только с ним. Весь тип мысли и действия — сохраняется. Меняется только лишь телесная оболочка. Почему сохраняется? Да потому что в основе всего — идея комфорта, в том числе и психологического. Она — «альфа и омега» того преступного типа сознания, который выражает себя формулой «Свету ли провалиться или мне чаю не пить? Так я скажу, чтобы свету провалиться, а чтобы мне чай всегда пить».

И нельзя сегодня включить телевизор, нельзя открыть газету, нельзя прислушаться к словам очередного самовлюбленного краснобая без того, чтобы не оказаться замаранным в эту гнусную, смердящую, «подпольную» гниль, в это тление и смрад.

Но и это еще не все. Через какое-то время оказывается, что «рынок», «демократия», «гласность», все атрибуты «вхождения в мировую цивилизацию» — тоже ложь. Этого кумира растопчут у нас на глазах очень скоро, со сладострастием, еще большим, нежели то, с каким топтали красное знамя и имена вчерашних вождей. Что тогда? Новый идеал и новая наивная вера в его скорое осуществление? Это мерзко, но это не есть худшее.

Худшее — это отказ от идеала вообще и сознательное сладострастное валяние в грязи. Формула его будет такова: «Нам говорили, что Ленин — это хорошо, а оказалось, что это плохо. Нам говорили, что капиталист — это плохо, а оказалось, что хорошо. Нам говорили, что демократия — это хорошо, а оказалось…» И так до бесконечности, пока совсем, как говорится, «шарики за ролики не зайдут». А после этого:

«НАМ ГОВОРИЛИ, ЧТО ТЬМА — ЭТО ПЛОХО, А ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ЭТО ОЧЕНЬ ДАЖЕ ХОРОШО! НАМ ГОВОРИЛИ, ЧТО СВЕТ — ЭТО ХОРОШО, А ТЕПЕРЬ МЫ ПОНИМАЕМ, ЧТО ЭТО ОТВРАТИТЕЛЬНО, И ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТЬМА!»

Пир во время чумы? Нет, нечто даже более страшное. От теизма к критике бога-начальника и антропизму, а от антропизма через критику прав личности и ее суверенитета — к сатанизму, поклонению Князю мира сего. Вот траектория ценностного соскальзывания, как самого страшного, что может нас ожидать, как бедствия, неизмеримо большего, нежели экономическая катастрофа.