Под кожей - Кайла Стоун

позднего вечера расползаются от каждого предмета, теперь суровые и незнакомые. Здесь пахнет по-другому. Все здесь другое. Это не мой дом.

Я смотрю на закрытую дверь спальни моих родителей. И не открываю ее.

В моей комнате все ящики комода открыты, содержимое высыпано на ковер. Три ящика треснуты. Покрывало сдернуто с кровати, все мои книги выброшены из книжного шкафа, шкаф вывернут наизнанку. Я пинаю кучу одежды на полу рядом с кроватью. Деревянное сердце, которое Лукас вырезал для меня, лежит поверх смятых джинсов. Я поднимаю его и аккуратно кладу на комод. Я не могу думать о нем сейчас, не могу думать о том поцелуе, об огне, который он разжег под моей кожей. Я быстро моргаю, смотрю на знакомые стены, на бабочек, их гладкие тела, их атласные разноцветные крылья.

Покинув свою комнату, я захожу в спальню, которую делят мои братья. Кровати стоят рядом друг с другом под окном, покрывало Фрэнки покрыто спиральными самолетиками, у Аарона — с Винни-Пухом. На комоде Фрэнки стоят десятки пучеглазых каменных человечков. Новая приставка «Плейстейшен» засунута в угол на полу, наполовину прикрытая пижамой Аарона с «Суперменом». Рэтти сидит на кровати Аарона и смотрит на меня своими выпученными пуговичными глазами. Эта комната выглядит почти нетронутой командой судмедэкспертов. Или, может быть, они проявили здесь уважение и поставили все на место.

Я беру на руки Кролика и прижимаю его к груди. Он пахнет шампунем Аарона с ароматом ванили. Выдвигаю верхний ящик тумбочки Аарона. Там лежат развернутые страницы с рисунками, которые я рисовала для него на протяжении многих лет, разбросанные кучками рядом с парой машинок «Хот Вилс», несколько мелков, наполовину растаявшая шоколадная монета, все еще завернутая в золотую фольгу, и любимая фиолетовая блестящая ручка Аарона с пером, торчащим из колпачка.

Подхожу к буфету в прихожей, рывком открываю ящик. Внутри лежит листок бумаги. «Моя любимая сестренка» нацарапано его неловким, корявым почерком над приклеенным розовым сердечком из бумаги.

Мое сердце разрывается на части.

Глава 29

Звонок в дверь раскалывает плотную тишину.

— Ю-ху! — кричит Арианна.

Я открываю дверь, моргая от резкого дневного света, обжигающего мои глаза.

— Святые угодники! Сидни, здесь холодно! Почему ты в темноте? Можно включить свет? — Она не ждет, пока я кивну, прежде чем ринуться внутрь. Обходит кухню, включая все попадающиеся ей на глаза выключатели. Накручивает термостат, и отопительный котел оживает.

— Найдется горячий шоколад? Тебе нужно согреться.

— Верхний шкаф, рядом с раковиной. — Я сажусь за стол. Я застряла на глубине ста футов под водой, и яркое, суетливое присутствие Арианны тянет меня обратно на поверхность. — Как дела в школе?

— Отлично. Скучно. Много работы.

Я качаю головой.

— Скажи мне правду.

Она грызет ногти и смотрит на меня, похоже, пытаясь определить, что должна сказать, как будто старается быть счастливой ради меня. От этого я чувствую себя ужасно.

— Ты знаешь, на что это похоже. Они просто проходят мимо с таким видом, будто меня там нет. Как будто меня больше не существует.

Еще больше вины. На меня навалилось столько вины, что я едва могу это выдержать. С ней это происходит из-за меня.

— Никто с тобой не разговаривает?

— Некоторые говорят. Лукас. Та девушка, которая всегда фотографирует для ежегодника, Лена МакКенна? Вообще-то, мои друзья по библейскому кружку. Это меня немного удивило. Сначала мне показалось, что это очень плохо, но теперь уже не так сильно. Многие люди ненавидят Марго. Больше, чем я думала. — Она пожимает плечами. — Это больно, потому что я думала… думала, что они настоящие подруги. Марго может быть ужасной, но также она может быть… это трудно объяснить. Она как будто впускает тебя в этот внутренний круг. Она та, кто знает все внутренние шутки, все секреты. Словно тебя принимают в этот эксклюзивный мир. Я не знаю. Марго может светить на тебя, заставляя чувствовать себя самым важным человеком в мире. Но когда она выключает свет, когда она решает повернуться к тебе…

— Это предательство.

— Да, это так. Но и я рядом с ними вела себя несерьезно, пассивно и кротко. Я никогда не говорила то, что действительно думала. Сейчас, вдали от них, все по-другому. Я думаю, все будет хорошо.

— Если Марго что-нибудь сделает с тобой, я заставлю ее пожалеть об этом.

— Я верю в это. — Глаза Арианны расширились, и она вытащила телефон из куртки. — Забыла тебе сказать. Вчера кто-то прислал видео на мой телефон. Видео с той ночи на пляже. То, что Марго сделала с тобой.

Мой живот сжался.

— Что? Кто?

— Я не знаю. Заблокированный номер. Это может быть кто угодно. Наверное, кто-то еще, кто слишком часто попадал в неприятные ситуации с Марго. Мне его удалить?

— Оставь. Никогда не знаешь, когда может понадобиться небольшой шантаж.

Она убирает телефон обратно в карман и смотрит на меня.

— Как дела? Ты в порядке?

— Впечатляюще. Лучше не бывает.

— Я знаю. Глупый вопрос. — Она роется в шкафах и достает контейнер с шоколадным порошком и две кружки. — Сидни, в этом доме почти нет еды. Чем ты питаешься?

— У меня еще есть три банки арахисового масла.

Арианна качает головой.

— Я бы посмеялась, только ты не шутишь. — Она наливает воду в кружки, ставит их в микроволновку и устанавливает таймер. — Лукас передал записку для тебя. Я понятия не имею, почему он просто не написал тебе, как нормальный человек. Прочитаешь?

— Может позже.

— Есть что-нибудь новое в деле?

— Я не знаю. Этот глупый адвокат не отвечает на мои звонки. Было судебное заседание, мама признала себя виновной, но я не знаю, что будет дальше. — У них нет причин предполагать, что произошло что-то, помимо того, что сказала моя мать. Только Аарон может сказать другое. По моему телу проходит мелкая дрожь. Я все еще держу в руках Рэтти. Я усаживаю его к себе на колени, складываю руки на столе и опускаю голову на ладони.

— Ты можешь… ну, ты можешь навещать свою маму? В тюрьме?

Я представляю ее, скорчившуюся на жесткой скамье, одетую в оранжевую или полосатую, или какую-нибудь другую тюремную одежду, которую ее заставляют носить.

— Я не хочу ее навещать.

Арианна на мгновение замолкает. Микроволновка гудит.

— Но разве ты не хочешь повидать свою мать?

Я опускаю голову.

— Нет, — говорю я столешнице.

— Почему?

— Потому что она дерьмовая мать, вот почему.

— Ну, она идет в тюрьму ради тебя. Она явно тебя любит.

— Любит? — Я не могу сдержать горечь в своем голосе. — Она опоздала на восемнадцать лет.

Стул