США - Империя Зла - Юрий Емельянов

Версаль не был воспринят как торжество американской внешней политики и внутри США. Ряд сенаторов обвиняли Вильсона в нарушении заветов Вашингтона о невмешательстве в дела Европы и отказе от доктрины Монро. Они требовали включения пункта о доктрине Монро в устав Лиги Наций. Вильсон был подвергнут критике со стороны тех, кто считал, что США вправе навязывать свою волю всему миру, не считаясь с мнением других стран и народов. Критикуя Вильсона и одновременно отвергая обвинения в изоляционизме, сенатор Генри Кэ-бот Лодж заявил: «Мы хотим… быть свободным государством без каких-либо ограничений в своих поступках, преисполненным возрожденным духом национализма. Это не изоляционизм, а свобода действовать так, как мы считаем необходимым и справедливым, не изоляционизм, а просто ничем не связанная и беспрепятственная свобода великой державы решать самой, каким путем идти». Версальский договор был отвергнут сенатом США, и страна не вошла в Лигу Наций, создания которой так добивался Вильсон.

Как отмечал Юрий Мельников, «отказ от попытки «управлять миром»… с помощью Лиги Наций отнюдь не означал… отречения от планов мировой экспансии и лидерства США. Напротив, это было торжество сторонников откровенно имперской внешней политики США, пренебрежения к позициям и мнениям других государств, расширения и укрепления американской империи повсюду, где для этого есть какие-то возможности и американский империализм имеет перевес экономической, военной и политической силы».

После кризиса 1921 года экономика США вновь переживала бум. С 1913 по 1929 год промышленное производство США выросло на 70 %, тогда как промышленное производство Англии сократилось на 1 %. К 1928 году общий объем производства в США превысил производство всей Европы. С 1914 по 1929 год производство стали удвоилось и достигло 56,4 миллиона тонн. Добыча нефти за эти же годы выросла в 4 раза. За этот же период производство легковых автомобилей увеличилось с 895 тысяч до 4587 тысяч, а грузовиков — с 74 тысяч до 771 тысячи. Быстро росла и производительность труда.

В городах страны росли стандартные домики, в которых был набор стандартных бытовых благ, еще недоступный многим в Европе и так восхитивший Л.Д. Троцкого в 1916 году. По словам авторов «Одноэтажной Америки» И. Ильфа и Е. Петрова, посетивших США в 30-х годах, жилые дома средних американцев представляли собой «двухэтажные кубы». Проехав сотни американских городских поселений, писатели пришли к выводу, что «почти все американские города похожи друг на друга», как близнецы. Кроме того, они замечали, что «достаточно побывать в одном» американском кубическом домике, «чтобы знать даже, какая мебель стоит в миллионах других домиков, знать даже, как она расставлена. В расположении комнат, в расстановке мебели — во всем этом существует поразительное сходство».

В этих домах жили люди, старательно подражавшие друг другу в соблюдении норм «американского образа жизни». Принцип «не отстать от Джоунсов», то есть соседей, которые опередили их в приобретении новых предметов быта, стал диктовать потребление американцев. Потом социологи на примере американского населения изучали конформизм современного общества, а многие американские писатели поражались и возмущались стандартной примитивностью самодовольных обывателей, вроде персонажей романа «Главная улица» Синклера Льюиса и его же Бэббита из одноименного романа.

Самодовольство ограниченных обывателей проявлялось в поведении многих американцев за рубежом. Пользуясь существенной разницей в курсе валют, американцы заполоняли богатые отели крупных городов Европы. В 1922 году Э. Хемингуэй писал: «Пена нью-йоркского квартала Гринич Вилидж была недавно снята большой шумовкой и перенесена в квартал Парижа, прилегающий к кафе «Ротонда». Описывая пребывание представителей средних слоев американского общества в Париже, Хемингуэй писал: «Галантерейщик требует, чтобы Париж был сверх-Содомом и ультра-Гоморрой, и, как только алкоголь ослабит его врожденное скопидомство и цепкую хватку за бумажник, он готов платить за приобщение к своему идеалу… После того, как хлопнет третья бутылка шампанского и джаз-банд доведет американского галантерейщика до такой экзальтации, что у него закружится голова от всего этого великолепия, он, может быть, изречет тупо и глубокомысленно: «Так вот он какой — Париж!»

Если американцы, которым было по средствам ездить по заграницам, ринулись в Европу, то Европа, особенно ее молодая часть, в это время старалась подражать американскому стандарту. Американские товары, американские фильмы, американские пластинки с модными тогда джазовыми мелодиями и популярными песенками формировали американизированный образ жизни во многих странах мира. Д.Б. Пристли в своем романе «Улица Ангела» признавал, что старшее поколение англичан чувствовали себя чужаками в мире молодежи, подражавшей американскому образу жизни. Дети героя романа мистера Смита, по словам писателя, «принадлежали к иному миру, чем тот, в котором жили их родители… Они были продуктом изменившейся цивилизации, существами послевоенного мира. Они выросли под звуки машины «Форд», которая прогрохотала по улице. Этот «Форд» увез на свалку целый ворох идей, которые казались главными для мистера Смит. Они были детьми магазинов «Вулворт» и кинофильмов… Они были менее английскими и более кос-мополитизированными».

Писатель обращал внимание на то, что эти перемены, происшедшие под натиском американского стиля потребления и американской масскультуры, носили глобальный характер. Он писал, что мистер Смит не мог понять своих детей Джорджа и Эдну, но «множество юношей и девушек в Нью-Йорке, Париже и Берлине поняли их бы с одного взгляда. Внешность Эдны, ее гримасы и жесты, были скопированы ею с американизированной польской еврейки, которая, благодаря Голливуду, отпечатала свой облик и свои манеры на молодых девушек всего света. Умение Джорджа разбираться в машинах, его сигарета и манера приспускать веко во время беседы, его напомаженные волосы, его галстуки, ботинки, костюмы, его манеры вождения мотоцикла и танцевальный стиль, его обезличенный тон в разговоре, его деланое безразличие в точности соответствовали тому, что можно было увидеть на любом уличном перекрестке любого американского или европейского города».

Глобализация, которую стали осуждать в конце XX века, отчетливо проявилась еще после окончания Первой мировой войны. Каждая проданная за рубежом американская пластинка с модной мелодией, каждый просмотр американского фильма, каждый «Форд», экспортированный за границу, приносили прибыли американским компаниям. Превращение американского образа жизни в образец для подражания усиливал существовавшую и прежде роль США как мощного магнита, притягивающего молодых и энергичных людей в эту страну. Система квот для иммигрантов, установленная в США в 1921 году, создавала предпочтения выходцам из более богатых стран Европы. Америка вывозила свой ширпотреб и поделки массовой культуры, а ввозила небедных людей, готовых отдавать новой родине свою физическую и умственную силу. Уже тогда началась «утечка мозгов» из остального мира в США. Порабощение мирового массового сознания рекламой американского образа жизни облегчало порабощение планеты американским капиталом.

Американские предприниматели успешно орудовали даже в Советской России. Уход из России американских войск не остановил попыток американцев подчинить себе богатства нашей страны. Еще интервенты продолжали находиться на российских землях, а американские бизнесмены прилагали усилия, чтобы войти в Россию с «красной стороны». В 1919 г. было заключено торговое соглашение Советского правительства с 9 американскими фирмами на сумму 20 902 541 доллар. Поставки продовольствия оплачивались золотом. Американцы пытались своим долларом купить Советскую Россию «с потрохами», и они об этом откровенно заявляли.

Позже известный американский миллиардер Арманд Хаммер, отвечая на вопрос, как стать мультимиллионером, ответил: «Вообще-то это не так уж и трудно. Надо просто дождаться революции в России. Как только это произойдет, следует ехать туда, захватив теплую одежду, и немедленно договариваться о заключении торговых сделок с представителями нового правительства. Их не больше 300 человек, потому это не представит большой трудности».

Возможно, что Хаммеру даже не пришлось обходить кабинеты 300 советских государственных служащих, а ограничиться посещением наиболее влиятельных из них и тех, кто был наиболее расположен оказать поддержку начинающим миллионерам. Одним из таких людей был Троцкий. По словам Хаммера, Троцкий убеждал его в том, что в России, в частности на Урале, имеются «неограниченные возможности для вложения американского капитала». Слова Троцкого оправдались. Оказавшись на Урале, Хаммер «во многих местах» увидел «значительные запасы ценностей: платины и минералов, уральских изумрудов и полудрагоценных камней, в Екатеринбурге — забитые мехами склады». Поскольку в 1921 году, когда Хаммер прибыл в Россию, в стране был недород и свирепствовал голод, а в Америке был небывалый урожай, он решил этим воспользоваться. Как подчеркивал историк Фроянов, «товарообменная сделка оказалась чрезвычайно выгодной для Хаммера и его коллег по бизнесу. За купленное по дешевке зерно они получили меха, кожи и «еще кое-что». Это «кое-что» включало скупленные за бесценок произведения искусства и антикварные изделия, которые Хаммер вывозил в несметных количествах в США.