Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин

Между тем родившая мать сразу бралась за работу. «Как только она родила ребенка, она встает с постели и исполняет все домашние дела, и прислуживает мужу, подавая ему еду и питье, пока он лежит в постели, как будто это он сам выносил ребенка».

Неудивительно, что первые читатели Марко полагали, будто он выдумал этот и другие обычаи с целью позабавить слушателей. Описанное им поведение было так необычно и фантастично, что казалось сатирой на язычников, измышленной для развлечения читателя. Однако он не выдумывал, и обычай «кувада», описанный Марко Поло, наблюдался этнографами в таких различных районах, как Африка, Япония, Индия, Северная и Южная Америки (среди туземного населения), и у басков в Европе. В 2002 году на эту тему предприняли медицинское исследование. Канадские ученые д-р Катерина Е. Вайнн-Эдвардс и д-р Энн Стори исследовали слюну и кровь ожидающих ребенка отцов с целью выявить гормональные изменения во время беременности партнера и отметили рост уровня гормона пролактин у мужчин. Это было крайне неожиданным, поскольку пролактин является женским гормоном, участвующим в процессе выработки грудного молока. Кроме того, они обнаружили, что у будущих отцов также повышен уровень одного из видов эстрогена. Эти неожиданные открытия говорят о том, что организм мужчины имитирует изменения, происходящие в организме женщины при беременности — то есть, по мнению ученых, «мужчины переживают гормональную перестройку, связанную с отцовством, подобную гормональным изменениям в организме матери».

Путешествие Марко по местности, которая ныне называется Мьянма, становилось с каждым шагом все более интересным и необычным. В «Путешествии» он передает тревожное чувство, когда чудится, будто странствуешь во сне и окружающая действительность кажется прочной, пока проходишь через нее, а затем вновь уходит в тень, из которой путник ее на миг извлек. Он пишет о многодневном пути через джунгли, «где много слонов, и единорогов, и львов, и иных странных диких зверей. Там нет ни людей, ни жилья».

Единорог, конечно, существо мифическое, символ чистоты и непорочности. Его изображали в виде лошади с рогом во лбу. Считалось, что этот рог обладает магическими целебными свойствами, предохраняя от падучей, ядов и других болезней. Однако Марко лишь мельком упоминает это удивительное создание. Возможно, он подразумевает значительно менее изящного, зато вполне реального азиатского носорога с торчащим изо лба рогом. Этот рог состоит из кератина — волокнистого белка, входящего в состав волоса. В неуклюжем носороге не было ничего волшебного, может быть, поэтому Марко им не заинтересовался.

Не желая отвлекаться на мифы, Марко предпочитает пристально изучить вполне реальный и смертоносный обычай отравления. Воодушевленный услышанными рассказами, он представляет «чужестранца», очень похожего на него самого, «красивого и благородного человека», который «остановился на ночлег в одном из домов этой провинции», обитатели которого «убили его ночью ядом или иными средствами, так что он умер». Целью убийства было, «чтобы душа благородного чужеземца не покинула дом» и приносила хозяевам удачу. «Оставшаяся в доме душа (жертвы) заботится об общем здоровье и благополучии и приносит великое счастье». Легко представить, как страшно было Марко спать и принимать пищу в домах столь коварных хозяев.

Этот отвратительный обычай продержался до прихода монголов, назначивших «великое наказание» тем, кто убивает путников, чтобы заполучить их души. Марко пытался ободрить себя уверенностью, что с этим обычаем покончили задолго до его прибытия, но беспокоился, как бы обычай не воскрес. Он отмечал, что и мужчины, и женщины, «особенно те, кто замышляет злодейство, всегда носят при себе яд, так что если кто из них схвачен после деяния, за которое полагается пытка, он, прежде чем испытает боль от кнута, кладет яд в рот и проглатывает, чтобы умереть так скоро, как возможно». Местные власти противопоставили этому ужасное противоядие. Марко говорит, что «собачий кал всегда держат наготове, и если кто проглотит яд, его сразу заставляют глотать кал, чтобы он выблевал яд». Он уверяет скептически настроенную аудиторию, что «к этому средству очень часто прибегают».

Описав ужасы, пережитые им в глуши, Марко возносит хвалу древней столице идолопоклонников, хотя остается под сомнением, побывал ли он в ней. Тем не менее он был наслышан о роскошных гробницах усопших правителей царства.

Не скупясь на похвалы, Марко описывает правителя богатого и властного, «любимого всеми», и повторяет рассказы, которые о нем слышал. «Этот государь, когда приблизился к смерти, приказал своей волей возвести… памятник такого вида… чтобы на его гробнице стояли две башни, одна из золота, другая из серебра». Одна башня, как объясняет Марко, возведена из прекрасного камня, покрытого золотыми пластинами «в палец толщиной». Под этим золотым покрытием башня выглядит «словно отлитая из чистого золота». Блистающий монумент, по словам Марко, возносится «на десять саженей в высоту». Колонна увенчана «круглым мячом», а в нем «золоченые колокольчики, которые звенят всякий раз, как подует ветер». Вторая, серебряная башня, столь же внушительна и увенчана серебряными колокольчиками.

Марко добавляет: ничто Европе и в целом свете не сравнится с этими башнями по красоте и великолепию.

Марко утешается мыслью, что эта мятежная область была завоевана войсками Хубилай-хана, причем весьма необычным образом. Готовясь к вторжению, хан созвал «шутов и акробатов» своего царства и отправил их в Миан вместе с воинами. Он обещал назначить достойного вождя, они же должны были повиноваться его приказам.

Монгольская армия в сопровождении шутов быстро захватила столицу, где зрелище двух башен, серебряной и золотой, быстро усмирило их надменность. «Они все дивились им, — повествует Марко, — и рассказали великому хану о том, каковы эти башни и какой они красоты и великой цены; и что, если он пожелает, они снесут их и пришлют ему серебро и золото. Великий хан, зная, что государь выстроил их ради спасения своей души, чтобы о нем помнили и после смерти, сказал, что вовсе не желает сносить их, но желает оставить так, как задумал и назначил государь».

Такое проявление уважения к павшему врагу поразило Марко, уверявшего, что «по сей день эти башни украшены и хорошо охраняются», и приводит сомнительное утверждение, будто «никто из татар не притронется к добру мертвого», потому что монголы почитают это «великим грехом». Впрочем, такая сдержанность Хубилай-хана была составной частью его политики поощрения местных верований в землях, завоеванных его войском. Монголы сознавали, что, если оставить в неприкосновенности коренные особенности захваченных областей, местные жители более охотно смирятся с политическим контролем, лишь бы сохранить духовную самобытность.

Продолжая путешествие через Азию, Марко наблюдал статичную некогда культуру в эпоху быстрых перемен, распадающуюся и создающуюся вновь по мере того, как Хубилай-хан собирал под свою власть отдаленные царства.

Некоторые местные обычаи представлялись монголам слишком уж дикими, чтобы их перенять. Так, Марко рассказывает, что в провинции вблизи от Бенгалии «все люди, мужчины и женщины, разрисовывают себе всю кожу… рисуют иглою по лицу и по всему телу цапель, и орлов, львов, драконов и птиц, и многие другие фигуры, различные и странные, так что не найти места, не изрисованного и не исколотого. Это проделывается иглами весьма искусно, так что никогда не смывается и не сходит. И так они делают себе на лице, и на руках, и на ступнях, на шее, животе, груди, на плечах и по всему телу».

Марко, должно быть, поеживался, в мучительных подробностях описывая процедуру татуировки. Она начиналась с того, что художник-татуировщик, или «мастер», рисовал «узоры, столько и такие, как он пожелает… черным по всему телу», после чего клиента «связывают по рукам и ногам, и двое или более держат его, а мастер, который не занимается никаким иным искусством, берет пять игл, связанные четыре квадратом, а пятая в середине, и этими иглами колет его везде по нанесенному узору, и когда наколка сделана, поверх них сразу наносят рисунок чернилами, и нарисованные фигуры проявляются в этих проколах. Но человек при этом терпит муки, достойные чистилища». Неудивительно, что «очень многие из них умирают, пока их так разрисовывают, потому что теряют много крови».

Марко, который охотно принимал участие во многих местных обрядах, от этого, по всей видимости, воздержался.

Отважно углубляясь в джунгли по направлению к нынешнему Вьетнаму, Марко оказался среди племен, чьи «доблестные воины» носили лишь скудные набедренные повязки из древесной коры. Эта местность была настолько чуждой для него, что преобладание бумажной валюты с печатью великого хана ободряло Марко, напоминая, что он все еще в монгольской империи и все еще пользуется защитой пайцзы.