Золото. Назад в СССР 3 (СИ) - Хлебов Адам

Волки преследовали оленя. Чуть поодаль, но пересек ручей. Значит не зря мне померещилась позавчера волчья голова у озера. Все-таки они тут есть.

Вопроса идти дальше или нет не стояло. Надо идти вперед. У меня не было выбора. Минимум пищи не позволил бы мне долго продержаться.

У тех же куропаток теперь появилось огромное преимущество. Их белый цвет позволял им полностью сливаться с окружающим пространством.

Заметить куропатку издалека без бинокля было невозможно. Разве только вспугнуть ее, подойдя вплотную.

Но даже в этом случае без ружья мои шансы были невелики. Снова мой единственный вариант — вернуть свои запасы, а это означало, что необходимо догнать Латкина.

Кроме того, что я держался ручья, я еще пытался представить и отследить по этим местам как шел тот, кого я преследовал.

Если Латкина не застала непогода, то скорее всего он уже добрался до зимовья. Я так и не видел следов длительных остановок или мест, где он мог заночевать. В таком темпе без остановки он добрался бы до места за двое суток, максимум трое.

У меня же пошли пятые и я только прошел две третьи части маршрута. Скоро я должен добраться до водораздела, точки где пересекаются два ручья. Там я пойду вправо.

Я планировал, что доберусь туда до темноты. Через час, километрах в трех впереди я заметил темные точки на снегу.

Вот черт! Не хотелось, чтобы мои опасения подтверждались. Я остановился и стал вглядываться. Латкин конечно, сейчас бы со своим орлиным зрением, высмотрел.

Нет. И еще раз нет. Трудно себе в этом признаваться, но скорее всего впереди двигалась небольшая стая волков.

Меня охватила злоба. Не для того, я столько терпел и мучился, чтобы отступить и дать стае нарушить мои планы.

Я не знал были ли это остатки той самой семьи, которая напала на наш балок или это были какие-то другие волки, на чью территорию я заходил. Меня ждут люди. Они рассчитывают на меня.

Плевать, пусть волки бояться человека, а не наоборот. Они должны уйти при моем появлении. Я подбадривал себя, и моя душа наполнялась решимостью.

С этими мыслями я наступил на что-то твердое под снегом и, споткнувшись, чуть не упал.

Какой-то длинный предмет. Я вернулся и откопал его. Это был черенок от лопаты. Я вспомнил, что такой был в балке. Значит его обронил или выбросил Латкин.

Странная ситуация. Он избавлялся от того, что можно использовать. Я посмотрел туда, где была стая.

Такое ощущение, что он все время бежал от чего-то, а когда сдали нервы и он отчаялся, начал швыряться всем, что попадалось под руку в своих преследователей.

Я снова услышал волчий вой. Примерно такой же, как и ночью, но на этот раз ни какими сквозняками из вентиляционных отверстий «не пахло».

Меня охватило дурное предчувствие. Мне стало казаться, что Латкин попал в беду. Я стиснул зубы и поспешил в направлении стаи, движущейся впереди.

Глава 24

Такое ощущение, что он все время бежал от чего-то, а когда сдали нервы и он отчаялся, начал швыряться всем, что попадалось под руку в своих преследователей.

Я снова услышал волчий вой. Примерно такой же, как и ночью, но на этот раз ни какими сквозняками из вентиляционных отверстий «не пахло».

Меня охватило дурное предчувствие. Мне стало казаться, что Латкин попал в беду. Я стиснул зубы и поспешил в направлении стаи, движущейся впереди.

Я шел по следам в своих мыслях, мучимый тревогой за Латкина.

Время от времени я останавливался и разглядывал следы, пытаясь угадать, как шла охота. Где-то стая шла рысцой, где-то переходила на шаг. Иногда переходила на галоп. Это было сразу по видно по прыжкам. На ум пришли воспоминания, связанные со стариком.

— Ваши дети слабые. Они не могут выживать на Севере, наши дети сильные, — с укоризной говорил мне Выкван.

— Почему, ты так считаешь?

— Ваши дети даже следов собаки от следов волка не отличат. А наши с сызмальства знают все следы, а в семь годков стреляют из ружья без промаха, на пятьдесят метров.

Я сам поначалу не знал, чем следы волка от следов крупной собаки отличаются. А потом заинтересовался и он мне показал.

След от лапы волка крупный и четкий, на отпечатке два средних пальца заметно длиннее двух крайних пальцев.

Средние пальцы располагаются выше кончиков крайних пальцев — между ними даже можно положить травинку. Если удалось — нужно быть внимательным, это волк.

А след собаки круглее и меньше, травинка на отпечатке собачьей лапы будет пересекать все четыре пальца.

Я всмотрелся вдаль.

Уже часа два, как я потерял из виду черные точки впереди. Моментально остановился от того, что в белой дневной тиши раздался пронизывающий душу вой. Зычный и глубокий.

Он далёким жутким эхом прокатился по сопкам и даже показалось, что вернулся обратно и запутался в ветвях чахлых сугробов с карликовыми ивами.

Вой давил на сердце камнем. По спине побежали мурашки от ледяной тревоги, закравшейся в душу.

Больше ничего слышно не было, похоже, волки выли где-то далеко. Я снова двинулся вперед, стараясь немного взвинтить темп, но больная нога пока этого не позволяла.

Я шел и всматривался вперед. Было душно и влажно, а вес за спиной и напряжение не давали не то чтобы расслабить плечи, но даже разогнуть толком спину.

Потом мне показалось, что я услышал какой-то крик в отдалении. Совсем слабый. Но прислушавшись, я решил, что это скорее игра воображения.

Передо мной впереди простиралась тундра и везде куда мог дотянуться не было никого, кто мог бы кричать и чей голос мог бы быть услышан.

Еще через километра три я наткнулся еще на один мешочек с золотом.

Он стоял на видном издалека месте, заснеженный на валуне, словно взятка местным духам.

Ах, он хитрая лиса, он умудрялся прятать от меня целых два мешка с золотом Гибаряна, которое теперь оказалось для него настоящей обузой.

Меньше полутора килограмм. Правда от того, что я был сильно истощен мне он казался значительно тяжелее.

Из ситуации я сделал два вывода: раз Латкин выбрасывал такую «ценность», то ему действительно угрожала опасность, мешок был не полный, скорее всего он уже отсыпал часть золота по пути. И самородки валялись под снегом.

Что-то подсказывало мне, что это не последняя находка на моем пути.

Ворованное золото было для меня сомнительной ценностью. Это Латкин считал его пропуском на волю.

Но скорее всего в его положении драгоценный металл был билетом на тот свет, потому что его нужно было променять на что-то стоящее в этом мире.

Обратиться к нормальным людям по понятным причинам он не мог, а маргиналы видели бы перед собой бегунка-доходягу, неспособного защитить свое «право собственности» в очень уязвимом положении.

Латкину предложили бы мизерный процент от черной цены — «рыночной» стоимости, который бы позволил ему разве, что с «шиком» пробичевать один сезон.

Конечно, считая себя обладателем большого ресурса, Латкин с его гордыней не согласился бы на такую сделку, чем тут же подписал бы себе смертный приговор.

Проще ограбить и кокнуть доходягу, потом подбросить тело, в котором милиция опознает беглеца, чем возиться с его переправкой на материк.

Марковская формула товар-деньги-товар здесь не работает. Эта схема дополняется факторами трех «с»: сила-страх-смерть.

Три «с» можно вклинивать в любое место марксова принципа. как частично, так и используя любое количество элементов.

Желудок меня пока больше не беспокоил, он будто свыкся со своей участью и перестал подавать сигналы о своем существовании. Скорее даже мысль о еде была неприятна, потому что я осознал, что голод может управлять моим рассудком и волей, отключая самоконтроль.

Вчера и позавчера я испытывал головокружение и слабость от голода, сегодня я почувствовал насколько мне стало легче. Исчезла боль в ноге.

Правда прибавилась боль подмышками от самодельных и неудобных костылей, но она была вполне терпимой.