Под пологом пьяного леса - Джеральд Даррелл

Монастерио оказался маленьким поселком, напоминающим бутафорские деревни в Голливуде для съемки фильмов о Дальнем Западе. Прямоугольные дома беспорядочно тянулись вдоль грязной улицы, изборожденной глубокими колеями и пестревшей следами лошадиных копыт. На углу располагалась деревенская лавка, она же таверна, заваленная невероятным множеством различных товаров, от сигарет до джина и от мышеловок до ткани цвета хаки. Возле лавки стояли на привязи несколько лошадей, меж тем как их владельцы выпивали внутри и болтали между собой. В основном это были коренастые, плотные мужчины с загорелыми морщинистыми лицами, черными глазами и пожелтевшими от табака викторианскими усами. На них было типичное пеонское снаряжение: заскорузлые черные полусапожки с небольшими шпорами, bombachas — широкие шаровары, нависавшие над полусапожками, словно брюки гольф, похожие на блузы рубашки, обвязанные под воротником цветистыми платками, и небольшие черные шляпы с круглой плоской тульей и узкими, загнутыми спереди полями, державшиеся на голове при помощи эластичной тесьмы, охватывавшей затылок. Широкие кожаные пояса пестрели серебряными венками, звездами и другими украшениями, и с каждого свисал короткий, но очень удобный в обращении нож.

Когда мы вошли в лавку, они повернулись в нашу сторону и начали рассматривать нас, не враждебно, но с явным интересом. В ответ на наше приветствие, произнесенное на плохом испанском языке, они широко улыбнулись и вежливо поздоровались. Я купил сигарет, мы вышли на улицу и стали дожидаться Карлоса и Рафаэля. Вскоре послышалось звяканье сбруи, стук копыт и скрип колес, и на дороге показалась небольшая двуколка, в которой сидели наш бывший переводчик и его брат Карлос. Рафаэль бурно приветствовал нас, его очки сверкали, как огни маяка, и он тут же познакомил нас со своим братом. Карлос был выше Рафаэля и, на первый взгляд, даже как будто полнее. В его бледном, невозмутимом лице, небольших темных глазах и гладких черных волосах было что-то азиатское. Пока Рафаэль прыгал вокруг нас, словно взволнованный петушок, и говорил что-то так быстро, что его невозможно было понять, Карлос спокойно и методично грузил в повозку наши чемоданы, а потом сел и стал терпеливо дожидаться нас. Когда мы наконец разместились, он тронул вожжами лошадей, ласково прикрикнул на них, и повозка покатила по дороге. С полчаса мы ехали по прямому как стрела проселку среди высокой травы. Кое-где лениво паслись небольшие, голов на сто, стада коров, по колено утопавших в траве; над ними кружили ржанки с заостренными черно-белыми крыльями. В придорожных канавах, наполненных водой и заросших водяными растениями, стайками плавали утки; при нашем приближении они поднимались, громко хлопая крыльями. Карлос указал рукой вперед, туда, где черным островком среди зелени пампы темнела грядка леса.

— Секунда, — улыбаясь, сказал он. — Через десять минут мы будем там.

— Надеюсь, нам там понравится, — в шутку сказал я.

Рафаэль посмотрел на меня круглыми от удивления глазами.

— Господи! — воскликнул он, ужасаясь моей мысли. — Конечно, тебе там понравится, Джерри. Ведь Секунда — это наша estancia.

Секунда представляла собой длинное, невысокое, выбеленное здание, стоявшее между большим озером и густой рощей эвкалиптов и ливанского кедра. Из задних окон открывался вид на серую гладь озера, обрамленного зеленью пампы; передние окна выходили в английский парк с заросшей травою дорожкой, окаймленной двумя рядами подстриженных кустов, и небольшим, родничком, еле видным в зарослях папоротника и мха. Там и сям среди правильной формы клумб, усеянных опавшими апельсинами, в тени кедров бледно мерцали статуи. По озеру стайками плавали черношеие лебеди — ледяные торосы на серо-стальной поверхности воды, в зарослях тростника розовыми пятнами на зеленом фоне мелькали колпицы. В прохладе парка над родником висели колибри, среди апельсинных деревьев и по дорожке, гордо выпятив грудки, расхаживали печники. По цветочным клумбам торопливо шныряли маленькие серые голуби с розовато-лиловыми глазами. В этом забытом богом и людьми уголке земли царили мир и тишина, нарушаемая лишь отрывистыми криками печников да мягким шорохом крыльев, когда голуби вспархивали на эвкалипты.

Осмотревшись на новом месте и распаковав вещи, мы собрались в столовой, чтобы обсудить план дальнейших действий. Прежде всего я хотел снять фильм о нанду — южноамериканском родиче африканского страуса. Секунда была одной из немногих estancias под Буэнос-Айресом, в которой еще водились эти крупные птицы. Я говорил об этом Рафаэлю еще в Буэнос-Айресе и теперь спросил, есть ли у нас шансы выследить стадо нанду и заснять их.

— Не беспокойся, — успокоил меня Рафаэль. — Мы с Карлосом все устроим.

— Конечно, — подхватил Карлос, — после полудня мы отправимся искать нанду.

— Может быть, ты захочешь снять фильм о том, как пеоны ловят нанду? — спросил Рафаэль.

— А как они их ловят?

— Старым способом, при помощи boleadoras… Знаешь, это такие три шара, нанизанные на веревку.

— Ну разумеется! — вне себя от радости воскликнул я. — Мне бы очень хотелось снять такой фильм.

— Все будет в порядке, — заверил Карлос. — Сегодня мы поедем в повозке, а пеоны на лошадях. Мы находим нанду, пеоны ловят их, вы снимаете. Вас это устроит?

— Великолепно! — ответил я. — А если мы не найдем их сегодня, можно будет повторить все завтра?

— Разумеется, — ответил Рафаэль.

— Мы будем искать до тех пор, пока не найдем их, — подтвердил Карлос, и братья обменялись широкими улыбками.

После ленча появилась небольшая повозка; сырой гравий мягко хрустел под ее колесами. Карлос правил лошадьми, подхлестывая их легонько вожжами. Он остановился напротив веранды, спрыгнул на землю и направился ко мне. Крупные, упитанные серые лошади стояли, опустив головы и задумчиво жуя удила.

— Вы готовы, Джерри? — спросил Карлос.

— Да, я готов. А остальные уже выехали?

— Да, они вместе с Рафаэлем поехали верхом. С нами будет шесть пеонов, этого достаточно?

— Превосходно… теперь дело только за моей женой, — сказал я, с надеждой оглядываясь на дом.

Карлос присел на невысокую стенку и закурил.

— Женщины всегда заставляют себя ждать, — философски заметил он.

Большая желтая бабочка, пролетая мимо лошадей, вдруг застыла в воздухе над их головами, как бы раздумывая, не аронник ли перед ней, только какой-то необычный, волосатый. Лошади энергично мотнули головами, и перепуганная бабочка улетела, выписывая в воздухе причудливые, пьяные зигзаги. К темным кедрам стремглав подлетел колибри, внезапно замер в воздухе, отлетел дюймов на шесть назад, повернулся и стремительно нырнул к качавшейся ветке: здесь он с радостным писком схватил паука и исчез в апельсинных деревьях. Джеки вышла на веранду.