Искры - Михаил Соколов

Недайвоз начал расспрашивать о Кундрючевке, о знакомых, и Леон не успевал отвечать на его вопросы.

— А дед Муха все головлей ловит? Люблю старика. Смирная душа, — сказал Недайвоз и тут же добавил: — Но с такой жить нельзя: задушат.

Чургин, окончив свои дела, позвал их:

— Пошли. Идем, Иван Филиппыч.

— Сейчас. Я догоню. Жемчужников! Давай наряд, а то так полезу.

Жемчужников наказывал что-то своим рабочим. Пренебрежительно скосив глаза на Недайвоза, он спросил насмешливо:

— А с тобой что — свиней пас, Иван Филиппыч?

Соперник Недайвоза по уличным дракам, зарубщик Степан с приятелями, громко засмеялись, начали отпускать по адресу Недайвоза злые шутки.

Смуглое, иссеченное углем лицо Недайвоза потемнело, он поднял голову и стал выше всех.

— Ка-кой гад шипит там! — гневно сказал он. — Или он ждет, чтобы я вырвал его сучье жало?

На этот раз захохотали друзья Недайвоза, предупредительно окружая своего атамана.

Степан, подзадориваемый Жемчужниковым, тоже поднял голову, выступил вперед и остановился, расставив ноги.

Недайвоз подошел к нему, вызывающе крикнул:

— Ну, кажи свой гадючий язык!

Загудел второй гудок, и шахтеры заторопились выходить. Драка была отложена.

Леон стоял у ствола и с волнением ожидал спуска в шахту. Перед ним была огороженная сеткой яма, движущийся трос, дубовый засов, преграждавший вход в клеть, и две коптилки на стальной сетке, надоедливо бросавшие в глаза красноватый свет.

От множества ламп рабочих воздух был наполнен копотью. Леон стал реже дышать, отошел в сторону, но смрад стоял облаком, от него нельзя было избавиться. Наконец Чургин пришел из машинного отделения, что-то наказал стволовому и, когда показалась клеть, вошел в нее и взял Леона с собой.

— Поехали.

Стволовой запер ствол бревном и дал сигнал в машинное отделение. Сразу же погасли лампы, клеть провалилась под землю.

Леон почувствовал, как вдруг площадка из-под ног его будто исчезла, а он, повиснув в пространстве, бешено летит вниз, как что-то до боли давит в ушах, тисками сжимает голову. И он инстинктивно схватил чью-то руку. А в стволе лил дождь, свистел ветер, будто пронизывающим до костей ураганом хотел выдуть всех из подземелья.

Так длилось минуты три. Потом клеть резко замедлила ход, но Леону показалось, что теперь она действительно оторвалась и все провалилось в какую-то незримую бездну, а он, гонимый неистовым потоком воздуха, стремительно летит вверх.

Еще через минуту блеснул огонек, и клеть стала. Бледный, вспотевший Леон вышел из нее и потерял равновесие. В глазах его все пошло кругом.

— Ну, как? — спросил Чургин.

— Тошнит.

— Сейчас пройдет, это от непривычки. Доброго здоровья, Митрич! Крепильщики давно спустились? — обратился Чургин к стволовому:

— Доброго здоровья, Гаврилыч! Ванюшин-то? В артельном штреке, только что со всей своей шатией приехал.

Чургин подождал, пока Леону стало лучше, и они пошли к уклону.

По коренному штреку куда-то в темень уходил ряд керосиновых ламп. Прикрепленные к стойкам, они светили так плохо, что не было видно даже шпал узкоколейки, но и это считалось за счастье, потому что совсем недавно здесь каждый светил себе сам.

Низко наклонив голову, Леон с любопытством озирался по сторонам, рассматривая шахту, часто спотыкался о шпалы.

— Посторонись, — предупредил его Чургин, свернув в сторону.

Мимо них два откатчика прогнали нагруженный доверху вагончик. Антрацит, как хрусталь на лунном свету, вспыхнул ослепительными бликами и потух.

Леон мельком заметил, как откатчики, тяжело дыша, натужно упирались ногами о шпалы, как по-хориному длинно вытягивались они всем телом, и покачал головой: «Бычачья работа».

— Это девушки. Не заметил? Не разрешается женщинам работать под землей, да лезут — жить хотят, — пояснил Чургин.

Неожиданно Чургин остановился, приподнял лампу, куда-то всматриваясь, и шагнул в сторону.

— Зуев? Зачем ты здесь? Почему не в своем штреке?

Леон подошел ближе, посветил лампой. Прячась за толстую дубовую крепь, на корточках сидел человек в маленьком картузе. На лице его было смятение. Оскалив находившие на нижнюю губу большие зубы, он заискивающе лепетал:

— Я… до ветру это… Расстройство, господин Чургин, ну…

Чургин взял его за шиворот и вытащил на середину штрека.

— Негодяй! — сказал он возмущенно, затем, нагнувшись, достал из-за стойки грязную старую кошелку и ударил ею по крепи.

В кошелке что-то зазвенело, послышался запах водки.

Чургин проверил, все ли бутылки разбились, и швырнул кошелку в сторону.

— Оштрафован на пять рублей. Еще раз увижу — с шахты выгоню, — сказал он и пошел.

— Как же это он на работу пришел с водкой? — спросил Леон.

— А вот как видел, — ответил Чургин. — Подрядчика Кандыбина человек. Подрядчики тут на всем зарабатывают. Монопольку устроили в шахте и спаивают рабочих.

Когда пришли к уклону, Чургин присел на корточки возле крепи, подозвал к себе какого-то рабочего, а Леону объяснил:

— Первое правило шахтера, брат, спустившись в шахту, осмотрись. Если куришь и шахта не газовая — покури, пока глаза привыкнут к темноте. Конечно, не здесь: этак получится клуб курильщиков, и работать нельзя будет.

— Я вас слушаю, Илья Гаврилыч, — сказал, подойдя к ним, рослый шахтер с трубкой в зубах. Небольшие, открытые глаза его были окаймлены темными кругами, губы плотно сжаты, и от этого он показался Леону человеком суровым.

— Как с порожняком?

Вынув изо рта трубку, шахтер постучал ею о крепь, ответил:

— Хватит. С каких уступов давать будем?

— С Жемчужниковых начнем, восточных. Следующие — западные.

— Есть.

— Следи, чтобы у ствола не образовался затор. Если понадобится, возьмешь двух откатчиков из второго восточного. Не разрешай помогальщикам гнать наверх порожняк по два вагона. В остальном делай, как всегда.

— Есть.

Чургин поднялся, выкрутил лампу. Желая узнать, как отнеслись рабочие к отобранию еще одной лавы у подрядчиков и к созданию новой артели, он негромко спросил:

— Как тут настроение у ребят?

— Митрича хвалят все. О новой артели догадываются, что это твоя работа, и одобряют. Есть и такие, что говорят: мол, та же шуба, только навыворот.

— Правильно говорят. Как Анна?

— Делает вид, что ничего не знает, а Ольга допекает: мол, сама видела.

— Скажи Ольге, чтобы прекратила эти разговоры. Ну, я буду в четвертой лаве, затем у Жемчужникова. Иди, вагоны пригнали.

Шахтер отошел, не спросив больше ни о чем, точно он сам знал все отлично. Леону понравилась его серьезность, короткие деловые ответы, уверенный тон. Видно было, что он сделает именно так, как нужно.

— Кто это? — поинтересовался Леон у Чургина, когда они направились вверх по уклону.

— Илья Загородный. Сын рыбака, моряк в прошлом. Когда-то его избил капитан; после этого год сидел в тюрьме, а теперь работает здесь.

Леон недоуменно оглядел широкую спину моряка, пожал плечами.

— Его бил капитан, и его же в тюрьму? Порядки!

— Такие, как и в Кундрючевке: Загорулькин бил твоего отца, а тебя выслали из хутора.

Они шли вверх по узкому людскому ходку, отделенному досками в уклоне. Мимо них, за перегородкой, то и дело вспыхивали лампы, громыхали вагончики, и Леону не раз казалось, что они катятся прямо на него. Наконец достигли третьего штрека — подрядчика Кандыбина, и Чургин исчез в низком подземном коридоре, попросив Леона подождать его здесь.

Подрядчик Кандыбин, пользовавшийся особым расположением штейгера Петрухина, испробовал все средства, чтобы привлечь на свою сторону грозного доверенного самого хозяина, но ничего не добился, а, наоборот, на днях потерял одну лаву. Сейчас Чургин хотел убедиться, достаточно ли внешних причин, чтобы вовсе отстранить его от работы в шахте.

Леон с непривычки почувствовал в ногах усталость и сел отдохнуть в стороне. Недалеко от него на чугунных плитах стоял молодой шахтер с проволочным крючком в руке, помогальщик, и, видно, кого-то ждал.

Снизу пригнали порожняк. Сменив помогальщика, молодой шахтер зацепил вагончик длинным крючком, повесил лампу на пояс и потащил его на верх, до следующего штрека. Лампа его неудобно болталась у ног, копоть била в лицо, а он, помогая двум рабочим, только отворачивал голову и, как ломовая лошадь, обеими руками тащил тяжелый деревянный вагончик.

К Леону подошел коренастый, круглолицый помогальщик нижнего штрека. Он все еще тяжело и громко дышал и утирал рукавом потное лицо.

— Курево есть, браток? — спросил он.

— Это ты сейчас притянул вагон? — в свою очередь спросил Леон, подавая ему пачку папирос.