Донос мертвеца - Александр Прозоров

На этот раз его хватило совсем ненадолго — он сцапал монеты из-за отворота, зажал в кулаке, задумчиво оглядел себя с ног до головы… И тут его осенило — портянки! В портянки можно замотать — там и не видно, и не выскочит, и не мешает. А коли выскользнет монетка — так все равно не наружу, а в валенок. Он это почувствует и обратно ее спрячет.

Прослав, воровато оглядевшись, скинул обувку с левой ноги, размотал мягкий шерстяной лоскут. Положил на передок саней, поставил ногу сверху. Чуть-чуть подождал — приятно все-таки ступне на прохладе. Потом перекинул уголок тряпицы под стопу, туго обернул ее в обратную сторону, перехлестнул лоскут на голень и, начиная заматывать, одну за другой прижал к ноге все восемь монет: пять золотых и четыре из серебра. Замотал, аккуратно подоткнул уголок и поставил ступню в валенок. На душе стало легко и спокойно. И он сразу принялся гадать — как скоро кнехты разгромят очередную крепость? Серву уже не терпелось начать свою прибыльную охоту сначала. Хорошее все-таки дело: война.

Со двора он выехал в числе последних, и даже успел увидеть, как несколько кнехтов, присыпав изнутри стены сеном, стали раскидывать на пересушенную траву горящие поленья из костра. Крепость занималась неохотно и полыхнула под небо только тогда, когда обоз успел пройти больше полумили.

Потянулся обычный долгий переход. Поскрипывал снег под полозьями, тяжело упиралась в лед кобыла, гулко постукивали друг о друга ядра за спиной. Спустя милю серв, поняв, что лошадке и вправду чересчур тяжело, спрыгнул с саней, пошел рядом.

— Ну же, Храпка, милая, выручай. Вернемся домой, месяц овсом отборным кормить стану, да к хомуту бубенчиков куплю. Держись, не пропадай.

Впереди показалась новая крепость, и внутри с надеждой екнуло сердце. Скоро новое приключение. Скорей бы…

Обоз собрался в одну большую кучу, рыцари смотрели на высокие бревенчатые стены и обсуждали предстоящий штурм. Потом вдруг начались крики, и кнехты, вместо того, чтобы кинуться вперед — с перепуганными лицами помчались назад. Прослав привстал на передок саней, глянул в ту строну. За ощетинившимся копьями строем воинов прямо на него накатывала железная лавина русской конницы. Серв понял, что сейчас всадники снесут и вытопчут все, что только есть, спрыгнул вниз и попытался забраться под сани — не поместился, и просто забился под оглобли, позади кобылы, свернувшись калачиком и стараясь стать как можно меньше.

Довольно долго не происходило ничего, и Прослав начал было думать, что все обошлось — но тут оглушительно грохнуло, а потом со всех сторон начали доноситься жалобные крики. Следом послышалось гиканье, восторженный вой, топот. Серв снова попытался забиться под сани — и попытка снова не удалась. Он затаил дыхание, закрыл глаза и надвинул ворот шубы себе на голову.

— Эй, а ты кто таков? — по спине не больно, но достаточно ощутимо ударило что-то жесткое. Серв поднял голову, выглянул из-под воротника, обнаружил нависающего над собой всадника: пофыркивал, открывая и закрывая ноздри, коричнево-рыжий мохнатый конь, поблескивало множеством серебряных гвоздиков седло. Поверх алых, заправленных в шитые катурлином валенки штанов лежала кольчужная сеть, на уровне живота переходящая в тускло поблескивающие металлические пластины. На груди лежала густая с проседью, мелко завивающаяся борода. Плечи согревал подбитый лисой охабень с серебряно-красными бархатными вошвами и рубиновыми пуговицами, а на голове возвышался остроконечный стальной шишак с длинной бармицей, с которого спускался толстый наносник. Глаза смотрели холодно и сурово, а правая рука держала поднятую острием к небу рогатину.

Кое-как выбравшись из-под оглоблей, серв содрал с головы шапку, стиснул ее в руке, упал на колени и ткнулся лбом в землю:

— Прослав я, господин. Раб кавалера Хангана.

— Нет, ливонец, — покачал головой закованный в железо русич. — Отныне ты мой раб, смерд боярина Евдокима Батова.

Прослав, не зная, что следует говорить, молча вдавился головой в холодный снег.

— Значит, бомбарды вез? А ядра где?

— На другой повозке были, господин. На моих санях всего шесть штук осталось.

— И то ладно, — кивнул боярин. — У Семен Прокофьевича надо спросить, но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению, Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А ты, смерд, коли кто подъедет, отвечай, что ты мой, боярина Батова. Запомнишь? Как тебя звать, повтори?

— Прославом кличут, господин.

— Прослав… Некрещеный, что ли?

— Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.

— Имя странное… Ну, да ладно, — отмахнулся ратник и поскакал дальше.

Прослав с облегчением выпрямился, перекрестился, надел шапку. Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте, впряженные в сани лошади с любопытством поводили ушами. Ни одна из них не хрипела от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где на каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня, на этот раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.

Зато мертвые люди были раскиданы везде — они лежали со рваными шеями или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах, они лежали между саней обоза, истыканные стрелами, они удерживались за деревья подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под ногами лужи крови. И Прослав отлично знал, что у многих из них за щеками, под панцирями, в штанах бесполезно пропадают золотые и серебряные монеты. Но отходить от саней он все-таки побоялся — как бы не приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть. Он теперь боярину Батову принадлежит, хозяин смеха ради зарезать не даст — все-таки имущество. Защитит.

Боярин Батов вернулся не один, а еще с тремя воинами.

— Эй, Прослав! Давай, сани с порохом и ядрами ищи! — скомандовал он.

Серв, на этот раз не падая на колени, а просто сняв шапку и низко поклонившись, быстро нашел то, что требовалось — как-никак, постоянно рядом ставили.

— Отгоняйте в сторону, — скомандовал воинам боярин, а сам удалился к гарцующему неподалеку отряду. Иногда оттуда доносились гневные выкрики, иногда — смех. Воины указывали руками в сторону обоза и что-то обсуждали. Наконец, боярин вернулся назад.

— Ну что, отец? — спросил один из оставшихся с Прославом бояр.

— Трое саней, по жребию, ерошинскому новику отдали, — погладил бороду тот, — бомбарду и ядра мне оставили, но за трое саней посчитали. Остальное, по жребию, по повозке на трех ратников раскидали. Наши — вот эта телега, и крайние сани слева. Сейчас, Лука подведет.