Шпион, который спас мир. Том 2 - Шектер Джеролд

Мы не должны также позволить отвлечь наше внимание от того факта, что империализм, обреченный на поражение, в своей дикой ненависти к новому коммунистическому обществу, которое идет ему на смену, возлагает большие надежды на насаждение своей порочной морали в умах некоторых неустойчивых людей.

Вот почему нам необходимо крепить бдительность, необходимо сосредоточиться и быть непримиримыми в борьбе за привитие нашим людям принципов, заложенных в моральном кодексе строителей коммунизма!

Обвинитель подводил итоги показательного судебного процесса, превознося до небес добродетели коммунизма и клеймя позором Пеньковского и Запад. «Моральное разложение» Пеньковского лежало в основе всех его преступлений, совершаемых в идеальном социалистическом государстве. Здесь не было места ни смягчающим обстоятельствам, ни таким неоспоримым мотивам, как страх перед ядерной войной или разочарование в результате искажения идеи коммунизма.

Предлагая суду вынести приговор, обвинитель просил, чтобы Винна приговорили к десяти годам лишения свободы, и потребовал смертной казни для Пеньковского.

— На земле нет места этому предателю и шпиону, продавшему свое Отечество.

Адвокат Пеньковского неоднократно отрицал, что его подзащитный был неудовлетворен советским правительством и властью, «которая его взрастила и воспитала», и настаивал на том, что его мотивы не были политическими.

Наоборот, утверждал он, у Пеньковского голова закружилась от успехов. Возможность оказывать благодеяния своим друзьям и выслушивать слова благодарности от окружающих «превратила Пеньковского в обывателя. Но в обывателя, обладающего большими возможностями, человека, который собственную карьеру, развлечения и личную выгоду ставил выше, чем интересы общества, выше, чем благополучие его друзей и родных».

Довод, что Пеньковский решился предать Советское государство из-за того, что прошлое отца стало препятствием для его карьеры, не был принят в расчет и, наоборот, характеризовался как «мелочная беспринципная злоба против его непосредственных начальников, которые, как ему казалось, тормозили его продвижение по служебной лестнице, тогда как его карьера значила для него все. Забыв об интересах своей Родины, которые он защищал во время Великой Отечественной войны, он стал изменником».

Адвокат зачитал показания жены Пеньковского, полученные в ходе предварительного расследования: «За последний год он вообще стал нервным и подозрительным. По самой своей природе Пеньковский был тщеславен, обидчив и склонен к авантюрам. Отрицательные черты его характера развивались в течение всей его жизни»{210}.

— Все это произошло, — настаивал Апраксин, — потому, что некоторые люди полагают, что обыватель и обывательщина представляют собой безобидные явления сейчас, когда наше государство идет по пути к коммунизму, что эти явления затрагивают только личные взаимоотношения. Кое-кто полагает, что нет вреда в том, что он оторвался от коллектива, замкнулся в собственном крошечном мирке, что он отличается ограниченностью и консервативностью суждений, что он вульгарен.

Обыватель — наследие, которое очень опасно и очень вредно... к сожалению, этот трюизм был забыт многими из друзей, товарищей, родственников и бывших начальников Пеньковского.

Обыватель предает и отвергает основной принцип нашей коммунистической морали — преданность социалистической Родине. Жить в нашем обществе и не руководствоваться этим основополагающим принципом, определяющим все человеческие поступки, означает прозябание, означает превращение в обывателя.

Идея утраты Пеньковским всех добродетелей, присущих новому советскому человеку, была характерна для мышления шестидесятых годов. В ее основе лежали частые заверения Хрущева в том, что он верит в моральное превосходство коммунизма. Предполагалось, что истины марксизма-ленинизма мотивируют поступки людей и служат для них опорой. Независимое мышление и честолюбие считались качествами, которых следует избегать новому советскому человеку, чья жизнь посвящена совершенствованию коллективного общества. Вся сила и лояльность черпались в коллективе. Любая кровная связь с аристократической элитой царской России вменялась в вину советскому гражданину, если его кандидатура рассматривалась для выдвижения на ответственный пост. В разведывательных службах аристократическое или дворянское происхождение, подтверждавшееся службой в Белой армии, становилось пятном в биографии сотрудника и означало одно-значную выбраковку, даже если он с честью воевал и превосходно выполнял свою работу: ведь у него могла проявиться наследственная тяга к роскошной жизни и склонность к индивидуализму. Если отец Пеньковского был все еще жив и проживал где-нибудь за пределами Советского Союза, Пеньковский мог попытаться связаться с ним, и его могли бы втянуть в борьбу за дело белой России против Советской власти. Имея отца-белогвардейца, выходца из дворян, он по самой своей природе не заслуживал доверия и был непригоден для роли офицера разведки Г енерального штаба, работающего за границей.

Что касается его «морального разложения», то характер поведения Пеньковского больше походил на поведение именно шпиона, а не обывателя. Он заметал свои следы, прикидываясь любителем женщин и человеком сильно пьющим, притворяясь, что именно это, а не шпионская деятельность, составляет главный интерес его жизни.

Подобно этому, создавая образ Гревила Винна, Пеньковский подчеркивал своим начальникам, что он вербует «надежного человека», который постепенно формируется как советский агент. Этот аспект его обмана советской разведслужбы так и не был затронут на суде, потому что это привело бы в немалое замешательство как КГБ, так и ГРУ{211}. Стратегия Пеньковского, по-видимому, заключалась в том, чтобы путем признаний и сотрудничества с КГБ по возможности избежать смертного приговора. На закрытом утреннем заседании суда 11 мая 1963 года Пеньковскому был предоставлен последний шанс просить о помиловании и раскаяться, что он и сделал твердым голосом и с достоинством, но безуспешно{212}.

В тот день в 17.30 суд вынес приговор. Пеньковский признавался «виновным в измене Родине». Его приговорили к расстрелу. Он был лишен звания полковника, орденов и медалей. Вся его личная собственность подлежала конфискации.

Винна приговорили к восьми годам лишения свободы с отбыванием первых трех лет срока в тюрьме, а последующих пяти лет — в исправительно-трудовом лагере строгого режима. Приговор не подлежал обжалованию в суде высшей инстанции, но Пеньковскому предоставили право последнего обращения в Президиум Верховного Совета с прошением о помиловании. Винн, совершивший менее тяжкое преступление, имел право ходатайствовать о смягчении приговора.

В отдельном решении суд назвал имена сотрудников американского и английского посольств в Москве, помогавших Пеньковскому, и просил Министерство иностранных дел объявить их «персона нон грата»{213}.

Джо Бьюлик и Джордж Кайзвальтер были глубоко потрясены смертным приговором Пеньковскому. 10 мая 1963 года Бьюлик, глава советского отдела, занимавшегося операциями внутри СССР, предложил «воспользоваться любым, даже самым ничтожным шансом для спасения жизни Пеньковского»{214}. В ноябре 1962 года после ареста Пеньковского Бьюлик обратился с аналогичным предложением к Говарду Осборну, главе советского отдела, и Джеймсу Энглтону, начальнику контрразведки. Он рекомендовал связаться с КГБ и ГРУ, чтобы начать переговоры с целью спасения Пеньковского. Осборн так и не дал ходу этому предложению в рамках Управления, и оно осталось лежать в сейфе Бьюлика. Однако Энглтон, у которого были собственные каналы связи с англичанами, передал идею Бьюлика МИ-6 для рассмотрения. Англичане быстренько ее отвергли.