Колдун 2 - Кай Вэрди

Получив разрешение, он помчался в Освенцим. В лагерь его не пустили, но где оборудовали архив, объяснили. Пришлось Петру возвращаться в город, где в тесной, заваленной бумагами и различными ящиками с навешенными на них амбарными замками огромной комнате, разделенной стеллажами на несколько отсеков, сидели женщины всех возрастов и кропотливо разбирались в бумажках. В архиве запрос на четверых детей оформили, но приходить за ответом велели через три месяца. Ни просьбы, ни уговоры, ни ордена не помогли — ответ остался прежним.

Хорошо подумав, Петр устроился в парке неподалеку от архива и стал ждать окончания рабочего дня. Подкараулив девушку, запомнившуюся ему, он, как мог расшаркиваясь, попытался убедить ее в своих самых благородных намерениях. Кристина, испуганно косясь на мрачного, понурившегося великана с отчаянием во взгляде, согласилась переговорить с ним, но исключительно в людном месте. Петр, не споря, согласился на ближайшую кофейню. Разговор с Кристиной был трудным, но в итоге девушка за определенную сумму согласилась поискать записи о детях вне очереди.

Через бесконечную неделю, за которую Петр объездил пять приютов, организованных Польским Красным крестом и пересмотрел не одну сотню мальчиков в возрасте от пяти до десяти лет, в той же кофейне он получил от Кристины Каминской выписку из архива о Даше Климовой и Маше Климовой, 1937 года рождения, поступивших в лагерь Освенцим-Биркенау в декабре 1942 года. В январе 1943 года девочки по приказу штурмбанфюрера СС Йозефа Менгеле были переведены в Освенцим I, блок № 10. Далее никакой информации о сестрах обнаружено не было.

— Они мертвы, — опустив голову, тихо проговорила Кристина.

— Откуда вы знаете? — резко вскинув на нее тяжелый взгляд, спросил Петр. — Вы нашли что-то еще о них?

— Десятый блок Освенцима I — это блок, в котором находился так называемый «госпиталь», — девушка передернулась. — Там… я не хочу называть их врачами, хотя они и были ими… когда-то… Эти фрицы… Они ставили эксперименты на детях. Страшные. Особенно на близнецах. Ваши девочки ведь были близнецами? — подняла она полные слез глаза на мрачного мужчину, крепко сжимавшего в руке бумажку, отданную ею.

Мужчина слушал внимательно, ловя каждое слово. И без того мрачный, страшный, с каким-то хриплым, словно скрежет ржавого железа голосом, с каждым ее словом он будто чернел и становился еще страшнее. И Кристина десятым чувством понимала — появись здесь сейчас хоть один из тех «докторов», этот медвежьего вида бывший солдат порвет его голыми руками на миллиард крохотных кусочков. И боялась его.

— Почему именно близнецы? — так и не дождавшись продолжения, с огромным трудом хрипло выдавил из себя мужчина.

Из глаз девушки крупными каплями скатились слезы, оставляя на щеках две мокрые дорожки. Она снова опустила голову и тихо, сдавленно проговорила:

— Простите меня, пан, но я не знаю…

Петр, нахмурившись, буквально впился в девушку глазами. Кристина опустила голову под его взглядом и словно съежилась.

«Знает, — наблюдая за все ниже опускавшей голову и нервно теребившей тонкими дрожащими пальцами свою юбку девушкой, понял мужчина. — Но почему не говорит? Боится? Боится… И сильно. Но чего? Неужели меня?»

«Боже, помоги мне… Зачем я только согласилась на разговор с ним? Он воевал… Наверняка был контужен… А если он сейчас набросится на меня? Если не сможет сдержаться? Ему терять нечего… Вся семья погибла, — в голове Кристины метались мысли, тревожным набатом колотясь в отзывавшиеся болью виски. — Да и что я ему расскажу? Что там был такой Менгеле… Доктор… Что он… „изучал“ их? Калечил одного близнеца и наблюдал за реакцией второго? Как делал уколы в глаза или как пытался из двух человек сделать одного, сращивая их вместе целиком либо частями? Или как несчастным детям пришивали чужие руки, ноги… — девушка всхлипнула и уткнулась лицом в ладони. — Я не смогу… Они были… живые… Они кричали… Это слишком страшно, чтобы рассказывать о таком… Тем более ему!» — из-под ее ладоней раздались сдавленные рыдания.

За столиком повисло тягостное молчание, прерываемое всхлипами девушки. Чуть успокоившись, она глотнула воды, принесенной Петром, и, вытерев слезы, боясь поднять глаза, всхлипывая, попыталась взять себя в руки, но в голову продолжали лезть непрошеные мысли, перед глазами встали запечатлённые на фотобумаге ужасные кадры.

«О Господи… Фотографии… Те фотографии, которые мы видели… Их же засекретили и передали военным! Много фотографий… Много описаний опытов… — в голове девушки снова заполошными птицами забились мысли и воспоминания. — Дети умирали. Кто сразу, кто чуть позже… Кто-то умудрялся выжить… Таких, как отработанный материал, отправляли в крематорий. Там были тысячи детей… Не только близнецов. Но близнецов особенно много на фотографиях… — девушка снова зябко охватила себя дрожащими руками. — Как хорошо, что у меня нет доступа к тем документам… Их у нас забрали сразу, как мы поняли, что это такое… И удалили из лагеря. Перевели сюда. Как хорошо, что перевели! Насколько здесь легче дышится! А там… там все о них напоминало. Об этих несчастных детях, о их страданиях… Как же раньше мы там работали? — Кристину забила крупная дрожь, с которой та никак не могла справиться. Так и не дождавшись от сидевшего, опустив на стиснутые в замок руки голову мужчины ни звука, она вздохнула. — А ведь Марию, ту, что переводила те документы… начала переводить… и поняла, что это… её тоже забрали и увезли. Я не знаю, куда… Она клялась и божилась, что больше никто это не видел… И мы молчали. Нас же тогда спрашивали, пытались выяснить, что мы знаем… А мы молчали, и нас оставили… А что, если это проверка? Что, если вот так пытаются вызнать, видела ли я те бумаги? И меня тоже увезут? Или расстреляют, чтобы никому не могла рассказать?» — у девушки в ужасе от догадки зашлось и остановилось сердце, через мгновение застучав с бешеной скоростью.

— Спасибо вам… За дочерей… Теперь я знаю… — вдруг прохрипел мужчина. — А мальчики? Что с ними? Они не были близнецами…

Кристина снова покачала головой. Сейчас она мечтала только об одном — оказаться от него как можно дальше. Но, понимая, что тот ждет от нее ответа, она, собравшись с силами, выдавила:

— Я не нашла их… Не знаю… — дрожащий, хриплый шепот выдавал с головой весь ее ужас, всю неуверенность, но девушка невероятным усилием воли, шмыгнув носом, заставила себя продолжить: — Очень много документов, записей было уничтожено, взорвано, сожжено… Часть спрятали сами заключенные, поплатившись за это жизнями, часть была найдена обгоревшими, часть настолько залита кровью… Мы