Мещанское гнездо - Михаил Борисович Бару

хотел разрезать лучом свою школу, но мне до смерти хотелось управлять гиперболоидом. Дело было за малым — надо было сконструировать и сделать гиперболоид. Не тот, большой, который был у Гарина на острове, а маленький, внешне напоминающий фильмоскоп, с помощью которого показывали диафильмы. Мальчик я был начитанный и понимал, что в кино всего не покажут. Мелькали по ходу какие-то рисунки, но запомнить их я не успел. Папа, к которому я обратился за советом, сказал мне, что хотя фильм и замечательный, но книжка куда как интереснее и уж там можно найти подробные инструкции, как делать гиперболоид.

На следующий день библиотечная книжка с романом Толстого уже лежала в моем портфеле. Чертежей и там не было, но был рисунок. На первых порах рисунка должно было хватить, а там видно будет. Первые поры прошли дня через два, когда все места в романе, касающиеся устройства гиперболоида, я уже знал наизусть, а понимания как его делать не появлялось. Я перерисовал картинку из книжки себе в альбом для рисования, обвел ее химическим карандашом, но… Еще раз к папе я обращаться за советом не хотел. Насмешек я не боялся, нет. Я боялся, что он расскажет маме, а мама запретит строительство гиперболоида. Так уже было, когда я мастерил паровую мельницу из пустой кофейной банки, а она ни с того ни с сего распаялась, закапала оловом обеденный стол и прожгла паяльником линолеум на кухне. Пришлось за нее отвечать.

Вопросов, касающихся изготовления гиперболоида, было много. К примеру, где взять астрономическую бронзу для зеркала и можно ли ее заменить обычной жестью. Какой состав имеют угольные пирамидки, и можно и их заменить запасной лампочкой от фильмоскопа. Из того, что можно было сразу пустить в дело, у меня был только винт для юстировки толщины светового луча и дюжина фарфоровых чашечек-изоляторов, которые я вытащил из старого утюга, найденного на свалке.

Папа заметил мои страдания и посоветовал почитать какой-нибудь учебник по физике. Для начала школьный, а уж потом и тот, в котором написано про конструирование гиперболоидов. Физику в пятом классе еще не изучали, и учебника у меня не было. Да и вообще я не горел желанием изучать физику. Мне бы только объяснили, как сделать гиперболоид, а уж физика… Папа только пожал плечами и сказал равнодушным голосом:

— Не хочешь — не читай. Живут люди и без гиперболоидов.

После таких слов ничего не оставалось, как искать учебник физики. Надо сказать, что тогда вообще был дефицит с учебниками и их выдавали в конце года, да и то не все. Выдавали бесплатно, купить их было нельзя. И тут мне помог случай.

На следующий день в школе был назначен сбор макулатуры. Вернее, ее отгрузка в утиль. Целый месяц до этого мы ходили по домам как пионеры (почему как?!) и выпрашивали макулатуру. Нам подавали. Вся макулатура стаскивалась в небольшой сарайчик, стоявший на заднем дворе школы. Ближе к концу учебного года сбор прекращался, приезжала машина и мы всю собранную макулатуру на нее грузили. День погрузки и несколько дней до него были для меня праздником. В этой пахнувшей плесенью и пылью куче старых журналов, тетрадей и книг можно было отыскать настоящие сокровища. Там я нашел научно-фантастический роман Циолковского «Вне Земли», двадцать восьмого года издания, книгу о жизни на Марсе и «Затерянный мир» Конан-Дойля. Там я впервые увидел журнал «Огонек» с портретом Сталина. В другом номере «Огонька» я вдруг открыл, что русский с китайцем братья навек. О том, куда исчез этот век, никто мне не сказал, даже родители, отобравшие у меня журналы. Но самое главное — в этой куче нашелся трехтомный курс физики Перышкина. Курс был старый, чуть ли не довоенный, но ведь и роман Толстого был написан до войны. Само собой, начал я читать не с первого тома. Меня интересовал раздел оптики. Надо было найти сведения о гиперболических зеркалах к гиперболоиду.

Через три дня упорного изучения курса физики я понял, что придется читать с самого начала учебника, а еще через неделю решил «снизить объем притязаний», как говорят изобретатели в тех случаях, когда экспертиза им сообщает, что изобретенное ими устройство летать не может, а годится только для того, чтобы ползать, да и то очень недалеко. То есть насовсем отказываться от гиперболоида я не хотел, но отложил его строительство до лучших времен. В том, что лучшие времена наступят, я не сомневался. Кто же в детстве сомневается в их наступлении. Я решил делать спектроскоп. Это такой прибор, который позволяет… Впрочем, для данного рассказа не важно, что он позволяет. Важно то, что для этого прибора нужна была стеклянная призма, разлагающая свет. Вот ее-то у меня и не было. О том, как ее сделать, я прочел в тоненькой книжечке «Библиотека пионера и школьника. Серия физика». Там же я прочел о том, что срок службы севших батареек можно продлить, вываривая их несколько часов в крепком солевом растворе.

И немедленно решил проверить. Старых батареек у меня не было, поэтому я взял новые, из папиного фонаря, и стал их варить, справедливо полагая, что после этого они уж точно станут живее всех живых, но они почему-то лопнули, как переваренные сардельки, и из них вытекло черное, вязкое и прилипшее намертво к дну кастрюли. Папа потом мне объяснил, что, увеличивая срок службы батареек, я сокращаю срок службы нашей мамы и еще один такой эксперимент кончится для меня…

Короче говоря, спектроскоп я доделать не смог. Терпения у родителей не хватило. Зря не хватило. Потому что на мои эксперименты по книжке «Библиотека пионера и школьника. Серия химия» им его (терпения) понадобилось гораздо больше.

Теперь, после того как прошло почти полвека после описываемых событий, я понимаю, что больше всего во всей этой истории с инженером Гариным и его гиперболоидом мне понравилась музыка, которую написал к кинофильму композитор Вайнберг. Больше гиперболоида, больше фильма и даже больше книги, но по молодости я понять этого не смог и по ошибке увлекся приборостроением. И всю жизнь конструировал самые разные приборы, брал патенты, писал о приборах длинные научные статьи и даже защитил диссертацию, посвященную приборостроению…

И все это вместо того, чтобы сочинять музыку. Понятное дело, что винить тут некого. Не винить же Вайнберга за то, что он написал прекрасную музыку. Себя я тоже не виню — я был тогда пятиклассник, а с пятиклассника какой спрос. Когда тебе тринадцать лет, разобраться в чувствах и