Обман - Валерио Эванджелисти

Ей пришлось приподнять края юбки, чтобы не запачкать ее уличными нечистотами. Следующим этапом короткого «крестного пути» было кривлянье и улюлюканье мальчишек, которые возились в грязи, от души наслаждаясь жизнью. Наконец она оказалась перед лачугой, такой же жалкой, как и остальные, только чуть менее запущенной. Вместо двери висела выцветшая занавеска. Герцогиня отодвинула ее и вошла.

В просто обставленной, чуть темноватой комнате у стола сидел Пьетро Джелидо и беседовал с каким-то господином в черном костюме, с тонким бледным лицом. При виде Катерины незнакомец вскочил и вежливо поклонился. В отличие от него старая служанка, зажигавшая свечу в нише перед образом, даже не обернулась.

— Катерина, позвольте представить вам Мигеля де Виллануэва, испанского философа, которого во Франции называют Мишель Серве. — Он обернулся к гостю. — Сеньор, это Катерина Чибо-Варано, флорентийка. Она не разделяет моей веры, но немало пострадала по вине пап, которые подвергли ее отлучению. В сущности, она такая же изгнанница, как и вы.

Испанец снова поклонился.

— Герцогиня, если при всех ваших бедах вы сумели сохранить такую красоту, значит, Господь открыто поддерживает тех, кто у Рима в немилости.

Катерину покорили и слова, и изысканность, с которой их произнесли. Всего несколько лет назад комплименты ее не волновали, зато теперь она в них остро нуждалась. Она с ослепительной улыбкой повернулась к философу:

— Чувствую, что помешала вашей беседе, и мне, право, очень жаль. Если пожелаете, я могу вас покинуть.

— О, я вовсе этого не желаю, — галантно ответил Серве.

Пьетро Джелидо указал Катерине на колченогий стул.

— Садитесь, нам осталось обсудить совсем немного. В нашей беседе нет ничего такого, что вы не могли бы слушать.

Катерина постаралась сесть в тени, так, чтобы испанец ее видел, но чтобы морщины у нее под глазами и у рта не бросались ему в глаза. Пьетро Джелидо подождал, пока она усядется, потом указал служанке на пустой графин.

— Мария Луиза, принесите еще вина! — Потом внимательно поглядел на Серве. — Как я уже говорил, вес, который мы обрели нынче во Франции, не избавляет нас от преследований, Мне доподлинно известно, что двое архиепископов из четырнадцати и девять епископов из ста одного готовы обратиться в кальвинизм. Мы располагаем также двадцатью священниками, проживающими в разных местах Франции. Один из главных консисториев находится в Лионе, однако, сами видите, я вынужден принимать вас в лачуге. Даже синоду провинций негде собираться, кроме как в таких неприглядных местах. А для того, чтобы созвать национальный синод, нам потребуются годы.

Мишель Серве кивнул.

— Понимаю. И так повсюду?

— К счастью, нет. Не во всех провинциях выполняются приказы Генриха Второго, и не везде инквизиции удается внедрить свою шпионскую сеть. Но здесь, в Лионе, действует главный инквизитор Франции Матье Ори. Вам о нем кое-что известно.

— Да, это фанатик, способный на любую жестокость. К сожалению, он одарен необычайно тонким умом, и это выделяет его из общей массы священников и инквизиторов. — Серве соединил кончики пальцев. — Брат Джелидо, бежав во Францию от испанской инквизиции, я надеялся найти здесь более толерантный климат, но убедился, что это не так. По счастью, я нашел здесь сильное сообщество гугенотов, способное противостоять папским догмам. Я прошу вашей помощи, друг мой. Не вашей лично, а помощи той сети взаимовыручки, которой располагают французские протестанты.

В этот момент вошла служанка с графином вина и поставила его на стол. Однако никто к вину не прикоснулся. Пьетро Джелидо наморщил лоб.

— Именно ради дружбы я бы и хотел быть искренним. Я прочел рукопись, которую вы мне привезли: «Возвращение христианства». Не знаю, удалось ли вам найти издательство…

— Пока нет. Все типографы мне пока отказали. Я надеялся найти какого-нибудь смельчака здесь, в Лионе.

— Понятно. Но должен вас огорчить: никто за это не возьмется, ибо ваша рукопись — сплошное богохульство. Вы отрицаете божественную природу Христа. Вы нашли сочувствие у нас, реформаторов, потому что мы тоже считаем, что вино причастия не может быть кровью Спасителя. Но это единственное, в чем мы сходимся. Не питайте иллюзий: в наших глазах все ваши теории отмечены тяжким грехом, и вы не найдете понимания у нас, как не нашли его у католиков.

Пьетро Джелидо говорил жестко, но глаза Серве, время от времени обращавшиеся к Катерине, успокаивались и теплели.

— Я не претендую на то, чтобы вы разделяли мою позицию, — вежливо сказал он. — Я обратился к вам, гугенотам, потому, что вы тоже жертвы нетерпимости, которая в любой миг может обрушиться на меня. Я обращаюсь к вашему христианскому милосердию и свободе мысли, которую вы так мужественно защищаете. Поможете ли вы мне в случае необходимости добраться до Женевы или другого немецкого княжества с лютеранским вероисповеданием? Разумеется, кроме тех, у кого соглашение с Генрихом Вторым.

Катерина почувствовала огромную симпатию к этому человеку, который все чаще бросал в ее сторону восхищенные и слегка развязные взгляды. Она умоляюще посмотрела на Пьетро Джелидо.

— Помогите ему, Пьетро! Ясно, он этого заслуживает! Вам это ничего не стоит, а для многих послужит доказательством того, что вы делаете доброе дело.

Серве послал даме ослепительную улыбку.

— Мадам, вы так же великодушны, как и прекрасны. Я буду вечно вам благодарен.

Помимо воли Катерина слегка покраснела.

У Пьетро Джелидо заходили желваки на скулах, и он процедил сквозь зубы:

— Ладно. Учитывая, что вы просите за него с такой страстью… — Он взглянул на Серве и решительно сказал: — Сударь, в случае опасности можете рассчитывать на безусловную поддержку реформатской церкви Франции в достижении безопасного места. А теперь идите и старайтесь держаться поближе к стенам. В этих трущобах уже наверняка заметили ваше элегантное платье. Остерегайтесь шпионов Ори. Они шныряют повсюду.

Серве поднялся.

— Не беспокойтесь, я буду осторожен.

— И на будущее тоже. Если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. Только потрудитесь явиться в костюме нищего или рабочего.

— Непременно. Нет нужды говорить, насколько я вам благодарен. — Серве поклонился сначала Пьетро Джелидо, потом герцогине. — Что же до вас, мадам… Когда я занимался медициной и изучал систему кровообращения, я повидал много сердец, но такого прекрасного — никогда. И ни одно сердце не умеет, как ваше, заставить другие сердца трепетать с ним в унисон.

Комплимент прозвучал странно, даже неуклюже, но Катерину тронул необычайно. Она бы почувствовала, как задрожали у нее ноги, если бы не отвлеклась на внезапно возникшее видение. Ей привиделся Кардано, который бежал по долине близ Павии и что-то кричал, а что — она не могла разобрать. Почему Кардано? Может, потому, что он был врачом, как и Серве?

Она осталась сидеть и смущенно поклонилась испанцу, а он взял ее руку и нежно поцеловал.

Пьетро Джелидо на несколько мгновений застыл со скрещенными на груди руками, потом сделал знак служанке:

— Уходи, исчезни! Спустись в погреб или еще куда, но быстро!

Женщина повиновалась. Несмотря на смущение, Катерина поняла, что приближается буря. Она постаралась заговорить с легкостью, но поняла, что совладать с голосом не удастся:

— Я была у кардинала. Мне необходимо встретиться с одним магом, неким Симеони, который…

Пьетро Джелидо подошел и нацелил на нее дрожащий от гнева палец. Он был в бешенстве.

— Вы! Вы отдаете себе отчет, что вы шлюха из таверны? Отдаете?

Катерина испуганно отшатнулась.

— Почему ты… почему вы так со мной разговариваете? Что плохого я сделала?

— Вы при каждом случае повторяете, что любите меня, что я для вас — все. А потом, едва заезжий красавчик заставит вас на миг позабыть о том, что вы старуха, тут же начинаете строить ему глазки. Думаете, я не заметил, что вы специально сели так, чтобы не было видно ваших морщин? Как размалеванная проститутка, что таскается по кабакам…

Катерина расплакалась. Она закрыла лицо руками и опустила голову на грудь, в надежде, что волосы, упав вниз, прикроют ее беззащитность. В попытке хоть как-то сохранить достоинство ей удалось пробормотать:

— Ты… никогда не хотел моей любви. Ты всегда меня отталкивал, кроме тех случаев, когда ревновал.

— Я никогда не добивался от вас любви плотской и грешной и никогда не стану добиваться. Да и какую любовь вы можете мне дать, в вашем возрасте? — Пьетро Джелидо возвысил голос: — Какую? Отвечайте!

Катерина рыдала, упав головой на стол. Пропасть ужаса поглотила ее. Но она чувствовала, что зло, которое причиняет ей сейчас Пьетро Джелидо, — в каком-то смысле форма близости. Если она совсем откажется от собственного достоинства, может, тогда… Но на это она не была способна, хотя внутренний, совсем чужой, голос настойчиво этого требовал.