Автономное плавание - Виктор Устьянцев

К их разговору начинают прислушиваться: подходит один матрос, другой, третий. Кто-то замечает:

- А говорили, что немцы первыми начали лазить под лед во вторую мировую войну.

- Но мы же раньше! - отстаивает приоритет своего однофамильца Коняев. Мало ли кто что скажет! Американцы вон тоже утверждают, что они первые, хотя они даже позже немцев начали.

- Ну, если уж говорить о приоритете, - продолжает Тетерев, - то первое в истории подледное плавание было совершено еще раньше, чем это сделал однофамилец нашего Коняева. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году советская подводная лодка "Народоволец" под командованием Виктора Николаевича Котельникова получила почетное задание: следовать к первой в мире дрейфующей станции "Северный полюс-1" и снять со льдины отважную четверку папанинцев. В Датском проливе на пути лодки встретились ледяные поля. С целью подготовки лодки к форсированию ледяных преград Котельников решил пройти под этими полями. Погрузившись на глубину пятьдесят метров, лодка прошла под ледовой перемычкой шириной около полумили...

Стрешнев приказывает включить трансляционную сеть, и теперь голос Тетерева слышен во всех отсеках.

А лаг все пощелкивает и пощелкивает, отсчитывая милю за милей.

Еще издали Стрешнев увидел на причале контр-адмирала Сливкина, командира соединения подводных лодок. Рядом с ним стояло несколько штабных офицеров, чуть в стороне - оркестр.

Как только матросы подали швартовые, Гуреев спустился на палубу. Оркестр грянул "Встречный марш". Взбежав по сходне на причал, Гуреев, четко печатая шаг, двинулся навстречу адмиралу. Вот между ними осталось метра три-четыре, Гуреев остановился, вскинул руку к пилотке, и оркестр тотчас смолк, точно трубы его вдруг захлебнулись.

- Товарищ адмирал! Атомная подводная лодка вернулась с выполнения задания. Состояние корабля и механизмов исправное, настроение личного состава бодрое. Готовы к выполнению новых заданий.

Адмирал сначала пожал Гурееву руку, потом притянул к себе, обнял, троекратно поцеловал.

- Поздравляю. - И, обернувшись к стоявшим на палубе матросам и офицерам, повторил: - Поздравляю, товарищи подводники, с успешным выполнением задания и благополучным возвращением на родную землю!

Опять заиграл оркестр, штабные офицеры поочередно пожимали Гурееву руку. Потом адмирал прошел на лодку, спустился вниз. Переходя из отсека в отсек, с каждым здоровался, пристально вглядываясь в лица матросов, старшин и офицеров.

- Устали. Ну ничего, дадим отдохнуть. А то, я вижу, вон даже Макаров отощал.

- Килограмм семьсот граммов скинул, товарищ адмирал, - подтвердил Макаров, маленький толстый матрос из трюмных машинистов.

- Ему бы еще пяток можно скинуть, - сказал высокий худощавый матрос Грищенко. - А я вот меньше потерял, и то заметно.

- А вы у Макарова взаймы попросите, - посоветовал адмирал. - Или не даст?

- Почему же? Давно предлагаю, да не берет...

Потом все, кроме вахтенных, выстроились на палубе, и начальник политотдела начал приветственную речь. Говорил он недолго. Адмирал, забрав с собой посредника и Гурсева, уехал в штаб, чтобы там выслушать более обстоятельный доклад. Постепенно разошлись и штабные офицеры, оркестранты, закинув за плечи барабаны и трубы, строем промаршировали к проходной.

Проводив начальство, Стрешнев не ушел до тех пор, пока но привел все механизмы в готовность, а корабль - к новому выходу в море. Об этом знали все матросы и поэтому взялись за работу, стараясь закончить ее побыстрее. Стрешнев рассчитывал, что они все закончат к обеду, но управились гораздо раньше, и он разрешил экипажу идти в казармы, оставив на лодке только вахтенных.

Сам он намеревался сразу же пойти домой и до возвращения Люси с работы хоть немного поспать. Но не успел он переодеться, как вахтенный на мостике доложил:

- Товарищ капитан третьего ранга, там рассыльный прибежал, вас срочно просит адмирал.

- Хорошо. Передайте, что иду.

"Скорее всего требуют на доклад о последнем этапе похода, когда командование поручили мне, - решил Стрешнев. - Неужели я что-нибудь не так сделал? Вероятно, у адмирала весь "синклит" собрался"...

Но когда он вошел в кабинет адмирала, тот был один.

- Садитесь, Матвей Николаевич. Вот сигареты. - Адмирал подвинул целый набор сигаретных коробок. - Какие предпочитаете: "Столичные", "Яву" или "БТ"?

Спасибо, товарищ адмирал, не курю. В этом походе поневоле пришлось бросить.

- Ну и правильно. А я вот опять втянулся. - Сливкин за курил и, озабоченно потерев ладонью лоб, будто стараясь разгладить прорезавшие его морщины, сказал: - Вот что, Матвей Николаевич: долго нам разговаривать, к сожалению, некогда, потому что вам надо спешить. Вам необходимо вылететь в Москву, завтра в десять ноль-ноль вас примет главком. Билет на самолет уже заказан. На сборы остается... - Адмирал отвернул рукав и посмотрел на часы. - Остается всего два с половиной часа. Мало, но, думаю, управитесь. Верите мою машину и распоряжайтесь ею до самого отлета. К жене на работу не заезжайте, она уже дома, о вашем отъезде знает.

- Спасибо, товарищ адмирал.

- Я понимаю, вы устали, особенно за последние трое суток. Вам полагается отдых, но тут такое дело...

- Товарищ адмирал, а вы не скажете, зачем меня вызывают? Да еще к главкому.

Сливкин улыбнулся:

- Об этом вы спросите у самого главкома. Он вас вызывает, он и объяснит.

Стрешнев догадался, что адмирал знает, зачем его вызывают в Москву, но почему-то не хочет говорить. Допытываться не полагается, не говорит - значит не считает нужным.

- Зайдите в строевую часть, возьмите командировочное предписание.

- Есть!

- Ну, ни пуха. - Адмирал проводил Стрешнева до двери. - Когда будете возвращаться, дайте телеграмму или позвоните. Встретим.

- И с чего это вдруг такие почести? - Стрешнев выжидательно посмотрел на адмирала.

Сливкин усмехнулся:

- Все равно больше ничего не скажу. Всему свое время.

Должно быть, Люся видела, как он подъехал к дому, потому что, когда он поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была открыта. Люся стояла на пороге, прислонившись к косяку. Едва он переступил порог, тихо приникла к нему, будто прислушиваясь к тому, как гулко стучит у него сердце, и вдруг плечи ее начали вздрагивать. Матвей понял, что она плачет, спросил удивленно:

- Ты что? Вот уж не ожидал!

- Извини. Совсем я расклеилась почему-то. Не знаю даже, почему.

Он долго целовал ее в губы, в мокрые глаза, в щеки, в шею, ощущая знакомый, едва уловимый запах ее духов, ее волос, ее тела - словом, ее запах!

Люся вдруг отстранилась, озабоченно посмотрела на него и грустно сказала: