Худеющий - Стивен Кинг

Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночная рубашка, черные волосы.

— Джина! — крикнул Сэмюэл.

Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как она подняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметил жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.

Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал, как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а через ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.

«Она прострелила мена из рогатки», подумал Билли. «Господи Иисусе, из рогатки!» Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра. Она залила рукав его спортивного плаща!

— Энкельт! — пронзительно крикнула она. — Убирайся отсюда, эйелак! Убирайся, убийца проклятый!

Она отбросила рогатку. Та упала возле костра — белая, как раздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками — черная нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.

Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли два молодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.

А боли все не было.

Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул окровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы. Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед тем у старика.

— Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не пишут в книгах, но я говорю тебе — оно действует. Ты поверишь этому. Обязательно поверишь.

Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятных слов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.

«Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем…»

Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через круг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Его пронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук телевизора с записью дружного смеха статистов.

Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок зерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на траву позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутри него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. В глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.

Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня было совершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-то предмет. Билли показалось — что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздо меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.

Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемке остановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение, которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственной физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.

Напарник что-то пробормотал ему.

Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли, затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагали прочь.

Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь сообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове… Бесполезно в такой ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие удары боли. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Если только они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратится навсегда.

Мысль заставила его двигаться. Он перевалился на бок, поджал колени к впадине живота. Несколько мгновений лежал, прижавшись щекой к утоптанной жесткой траве, пытался унять возникшее головокружение и тошноту. Когда чуть полегчало, поднялся на ноги и побрел вверх по холму, туда, где стоял его автомобиль. Пару раз Билли упал. Во второй раз решил, что ему не подняться. Однако каким-то образом снова встал: подстегнула мысль о Линде, безмятежно спящей в своей постели. Боль в ладони пульсировала сильнее, будто некая черная инфекция пожирала края раны, увеличивая ее, пробираясь дальше по руке к локтю.

Спустя вечность он добрался до арендованного «Форда» и начал искать ключи. Они оказались в левом кармане, и пришлось добывать их правой рукой.

Когда машина завелась, некоторое время Билли приходил в себя. Левая рука лежала у него на колоне, как подстреленная птица. Посмотрел на круг машин у костра и вдруг в голове возникли слова некогда популярной песни о том, как цыганка танцевала у костра, как она была прекрасна и очаровывала.

Он поднес ладонь к глазам и сквозь дыру в ней увидел зеленый огонек на приборном щитке.

«Была прекрасна и очаровала меня», подумал Билли и тронул с места автомобиль. Почти абстрактно подумал — сможет ли добраться до мотеля «Френчмен Бэй»?

Каким-то образом добрался.

20. 118

— Уильям? Что случилось?

Голос Джинелли, невнятный спросонок, готовый к раздраженной реплике, теперь зазвучал резко и встревожено. Билли разыскал его домашний телефон в своей записной книжке под записью «Три Брата». Набрал номер без особой надежды, даже уверенный в том, что за прошедшие годы он поменялся.

Левая ладонь, обернутая в платок, лежала на колене и напоминала ему нечто вроде радиостанции, передающей пятьдесят тысяч ватт боли. При малейшем движении агонизировала вся рука. Лоб Билли покрылся потом, перед глазами мелькали образы распятия.

— Прости, что звоню тебе домой, Ричард, — сказал он. — Да еще в такое позднее время.

— Хрен с ним. Что случилось?

— Ну… прежде всего мне прострелили ладонь… этим… — Он заворочался и тотчас в руку стрельнула ошеломляющая боль. Билли стиснул зубы. — …Шариком от подшипника.

Молчание в трубке.

— Понимаю, как это звучит, но все правда. Женщина использовала рогатку.

— О, Боже! Что… — В трубке слабо послышался женский голос. Джинелли коротко ответил ей по-итальянски и снова заговорил в трубку. — Это не шутка, Уильям? Какая-то сука прострелила тебе ладонь из рогатки?

— Я бы не стал звонить людям в… — Он посмотрел на часы, снова испытав волну боли в руке… — в три часа, чтобы пошутить. Я сидел здесь уже часа три, пытаясь дождаться более цивилизованного часа, но уж очень больно… — Он коротко хохотнул: болезненный и беспомощный звук. — Очень больно.

— Это имеет отношение к тому разговору, когда ты Звонил?

— Да.

— Цыгане?

— Да, Ричард.

— Ах вот оно что! Ладно. Обещаю тебе одну вещь. Больше они к тебе цепляться не будут.

— Ричард, я не могу пойти к доктору с этим, а боль… боль невыносимая. — «Не то слово», подумал Халлек. — Не мог бы прислать мне что-нибудь? Может, Федеральным Экспрессом? Что-нибудь болеутоляющее.