Жестокие игры - Мэгги Стивотер

Но в списке указана не Эдана.

Рядом с именем Мэтта написано слово «Ската». Хорошее имя для лошади, энергичное и короткое. Ската — это местное название сороки. Птицы, известной своим умом, своей страстью к блестящим вещам, своей черно-белой окраской. Но там, на пляже, есть только одна водяная лошадь, окрашенная в эти цвета.

Ската — это пегая кобыла.

Глава тридцать первая

Шон

Я нахожу его около одного из костров.

Пламя высоко взвивается в черное небо, смешиваясь с ночью. Я чувствую на языке вкус дыма.

— Мэттью Малверн, — окликаю его я, и это звучит как рык, как призыв к битве, это ничуть не более доброжелательно, чем крик Корра на песчаном берегу.

Мэтт огромен, он выглядит на фоне костра как некое мифическое существо, окруженное чернотой, в одной руке у него кусок угля, а в другой — листок бумаги: морское желание. Если у Мэтта и есть лицо, я его не вижу.

Я кричу:

— Ты что, записал тут свое желание умереть?

Мэтт вертит в руках листок достаточно долго, чтобы я мог рассмотреть на нем собственное имя, записанное задом наперед. Потом выпускает листок, позволяя тому излететь над краем утеса. Бумажка исчезает в черноте.

— Эта лошадь убьет тебя!

Мэтт с важным видом делает шаг ко мне. Дыхание у него темное, как морские глубины.

— С каких это пор, Шон Кендрик, тебя стала заботить моя безопасность?

Он подходит ближе, еще ближе, пока наши тени не сливаются в одну. Я не отступаю. Если он хочет подраться этой ночью, я ничего не имею против. Во мне уже бушует буря, я опять вижу, как уходит под воду Фундаментал, это как будто случилось минуту назад…

— Она могла бы убить кого-нибудь другого, — говорю я. — Но никто не заслуживает смерти из-за тебя.

Жар костра обжигает мою кожу.

Я знаю, почему ты не хочешь, чтобы я скакал на ней, — смеется Мэтт. — Тебе известно, что она быстрее, чем твой жеребец.

Столько лет я делал все, что мог, лишь бы сохранить жизнь Мэтту, и все ради его отца: я сажал его на самых безопасных лошадей, каких только мог найти, я тренировал этих лошадей до одури, пригашая в них тягу к океану, я наблюдал за тренировками самого Мэтта, чтобы удостовериться, что никто ему не помешает. У меня сломаны два ребра, хотя поломать их должен был Мэтт.

И вот теперь он сам ставит себя в такое положение, что я не в силах ему помочь, и для меня это — почти облегчение. Если он сядет на пегую кобылу, я ничего не смогу сделать.

Я вскидываю вверх руки.

— Ладно, делай что хочешь. Я сдаюсь.

Краем глаза я вижу нескольких появившихся неподалеку человек; они здесь, чтобы собрать нас на парад наездников. Ночь подходит к концу, и теперь начнутся уже настоящие тренировки. Но прямо сейчас трудно представить, что после этой ночи может настать день. Кажется, она готова длиться вечно.

— Вот-вот, — говорит Мэтт. — И правильно делаешь.

Глава тридцать вторая

Пак

Парад наездников на самом деле никакой не парад.

Просто какой-то человек кричит через толпу:

— Наездники? Наездники! На ту скалу!

Он отчетливо дает понять, что все должны следовать за ним. Я выжидаю, пока установится хоть какой-то порядок, но ничего подобного не происходит. Единственным моментом, слегка напоминающим парад, является то, что несколько всадников движутся в одном направлении, к вершине утеса. И толпа расступается перед ними, а я спешу следом, и Финн старается не отстать от меня.

Вот только меня никто и не думает пропускать, так что мне достается множество толчков локтями в ребра.

К этому времени вокруг уже чернее черного, и света только и есть что от двух костров, один из которых горит мощно, яростно, а другой, маленький, плюется искрами. Я уже и не понимаю, где мне следует находиться.

— Кэт Конноли! — произносит кто-то не слишком любезно.

Обернувшись, я вижу только глаза, которые смотрят куда-то в сторону, и сдвинутые к переносице брови. Очень странное зрелище и очень странно то, что говорят не со мной, а обо мне.

Чья-то рука хватается за мою руку, я разворачиваюсь в другую сторону, шипя и злясь, но обнаруживаю рядом Элизабет, сестру Дори-Мод. У нее светлые волосы, даже в этом тусклом свете, и на ней платье красное, как машина отца Мунихэма. Лице у нее очень кислое. А губы тоже красные, как машина отца Мунихэма. Я немало удивлена, увидев ее здесь; я вообще ни разу ее не видела за пределами палатки «Фатом и сыновья», и, наверное, мне казалось, будто она может растаять или рассыпаться, если выберется в реальный мир. У каждой из сестер была собственная реальность: у Дори-Мод она была самой пространной, потому что включала в себя весь остров, Элизабет обитала в доме и в ларьке, а мир Энни был самым маленьким, он состоял только из второго этажа лавки «Фатом и сыновья».

— Ты потерялась? Дори-Мод говорила, что ты не заблудишься, но я-то знала, что именно так и случится!

На лице Элизабет написано откровенное презрение.

— Потеряться — это не знать, куда идти, — огрызаюсь я. — А я просто никогда раньше не была на параде.

— Нечего кусаться, — говорит Элизабет. — В эту сторону. Финн, мальчик мой, ты что, мошек ловишь? Закрой рот и не отставай!

Ее пальцы впиваются в мое предплечье, когда она ведет меня вверх, вверх, вверх по утесу, что навис над песчаным берегом, где происходят бега. Финн топает за нами, неуверенный, как щенок.

— А где Дори? — спрашиваю я.

— Играет, — фыркает Элизабет. — Само собой. А мне приходится работать.

Я не совсем понимаю, почему она считает работой то, что провожает меня на утес, но все равно я ей благодарна. Я также не могу представить Дори-Мод, делающую ставки на лошадей. То есть не представляю, насколько она могла быть этим увлечена, чтобы заслужить это «само собой», брошенное Элизабет. Я изо всех сил стараюсь вообразить Дори-Мод в лавке мясника, делающей ставку, но вижу ее только в «Черноглазой красотке», не более того. И в моем воображении она чувствует себя там гораздо лучше, чем я, и спокойно подходит к стойке, как мужчина.

Элизабет прикрикивает на меня, чтобы я наконец очнулась, и уверенно тащит сквозь толпу к вершине утеса. Лишь через несколько долгих минут она останавливается и уточняет направление. Но я уже вижу: мы попали туда, куда надо. Потому что замечаю в бурлящей толпе неподвижную фигуру: это Шон Кендрик. Он в темной одежде, лицо у него мрачное, и он смотрит куда-то в ночь, в сторону моря, явно чего-то ожидая.

— Пришли, — говорю я.

— Нет, — возражает Элизабет, проследив за моим взглядом. — Тебе не сюда нужно. Думаю, бега и без того достаточно опасны. В эту сторону.