ДАЙ ОГЛЯНУСЬ, или путешествия в сапогах-тихоходах. Повести. - Вадим Чирков

Гуси направлялись в их сторону.

— Рыбу испугают,— сказал Иван.— А ну прогони.

Валерик встал и швырнул в гусей комком земли. Всплеск встал перед флагманским гусем. Тот отвернул. Эскадра сломала плавную свою дугу.

— Недолет,—сказал Валерик и взял другой ком.

— Не надо! — остановила его Юля.— Очень красиво.

И тут на берегу появилась эта страшная старуха. Кое-как одетая, седая, растрепанная, с марлевым узелком в одной руке и палкой в другой. Старуха была чем-то взволнована.

— Надо людей позвать! — бормотала она, топчась на месте.— Надо людей позвать! Людей!..

Четверо испуганно уставились на старуху. А она, обведя всех взглядом, остановила на Юле зоркие, цепкие глаза, выделяя ее из всех,— глаза укоряющие, неожиданно трезвые. Сделала шаг к ней, схватила за кисть по-птичьи сильной, сухой и холодной рукой.

— Ты! — сказала она, забрасывая голову, чтобы видеть Юлины глаза.—Ты!

— Что, бабушка? — чувствуя, что теряет сознание, спросила Юля.

Но голова старухи запрокинулась еще больше, она бросила Юлину руку, взмахнула узелком.

— Людей,— забормотала снова.— Людей!..

— А мы что тебе — не люди? — вскочил Иван.— Вот карга!

Старуха резко повернулась и, нелепо размахивая палкой, словно отгоняя кого-то и судорожно забрасывая голову, ломаясь в поясе, ушла.

— Кто это? — чуть не закричала Юля.— Что с ней? — Жутко веяло от этой страшной всклоченной старухи, ворвавшейся в чистое, радостное утро.

— А, сумасшедшая одна,— охотно рассказывал Венька.— Она давно уже,— успокаивал он,— она с войны такая. Когда деревню бомбили, ее... это... контузило. Она не наша, ивакуиралась с дочкой, а тут немцы. Дочку убило, а она повредилась. Так и осталась в деревне. С узелком ходит — все ивакуируется с тех самых пор,— даже усмехнулся Венька, говоря про эвакуацию.— Избу ей дали, старую — так она окна крест-накрест бумагой заклеила, говорят, от бомбежки...

Юля не могла опомниться.

— Она... всегда такая?

— Всегда. Все ходит, ходит, все будто ищет кого-то...

— Боже мой!..— Но Юлино восклицание относилось уже к чему-то своему, а в глазах как бы повернулись внутрь себя зеркальца...

Иван приметил это и обеспокоенно и подозрительно посмотрел на жену.

— Черти ее принесли, эту старуху! — рассердился он.— Держали бы в сумасшедшем доме!

— Она тихая,— вставил Венька.— Ходит с узелочком, бормочет что-то. Людей все зовет. Только самолетов боится. Сразу садится, голову руками накрывает.

Юля повернулась, пошла.

— Куда ты? — Ивану не хотелось, чтобы жена опять ушла «к себе».— Подожди, я тоже домой.— Встал, смотал леску.

— Пап, мы с Венькой еще половим?

— Да ловите, сколько хотите! — Зашагал, догоняя жену.— Что тебе эта старуха? И вообще — что с тобой еще происходит?

— Ничего, Иван,— успокаивала, уходя от него, Юля.—Ничего со мной больше не происходит. Страшная она очень. Да и напряжена я здесь: будто все время на минном поле, не знаю, куда ступить.

— Пора уже успокоиться.

— Я сама знаю, что пора. Да видишь, как получается...

— Ну так поехали отсюда! — Он догнал жену.— Хватит! Или тебе еще что-то здесь нужно?

— Нет, Ваня, ничего. Можем и уехать.—Теперь они шли рядом.— Я думала, детям здесь хорошо будет: лес, ягоды, пруд, тишина...

— Им-то как раз шума бы побольше.

Дальше был завтрак. Сидели в кухне напротив огромной печи, ели жареную картошку из той же великанской сковороды, запивали молоком. Дети сидели у окошка, Юля и Иван — напротив. Валерка рассказывал о рыбалке.

— Два раза большая клевала — как потянет! Я — дерг — и нету. Не успевает заглотнуть.

— Ма,— одновременно с Валеркой говорила Наташа,— такая скучища — ну прямо сил нет. Вчера кино — событие. А картина старая! Тридцать восьмого года — представляешь? И смотрят!

Валерик гнул свое:

— Ее, может, на блесну надо... И крючок побольше — тогда бы раз — и готово. Наверно, это щука была. А у меня крючок маленький...

Юля кивала всем.

— На море хочется,— жаловалась Наташа.— Только зря купальник взяла!

— Ты в пруду купайся,— советовал, набив рот картошкой, Валерик.

— Что я — лягушка какая-то?—возмущалась Наташа.— Дно, наверно, сплошной ил, а сверху ряска—фу!

— На море я бы тоже,— соглашался Валерик.— Законно! Я бы нырял там. Ружье бы купили, подводное. Ма, а мы в лес еще пойдем?

Юля все кивала: да, да — и тому, и другому, иногда невпопад: и тому, что скучно, и тому, что в лес пойдем.

Иногда же переставала слышать голоса и уходила в себя.

«...Почему мне так кричать хочется? И чтоб ничего, кроме моего крика, не было! Ничего! А ведь что случилось? Разве что-то случилось? Ах Да! Эта старуха... - Ма! — позвал ее — уже во второй раз — голос сына.— Ма, а мы сегодня куда пойдем? В лес

пойдем?

— Вы по малину сходите. Я дома побуду, обед приготовлю, постирать немного надо.

— Ура! — сказал Валерка.— Наташк, идем? Па, идем?

— Надоели мне ваши ягоды. Ма, я лучше останусь. Я загорать буду.

— Как хочешь. А ты? — спросила у Ивана.

— Па, мы в лес! Па, в лес, да?

— Да, да — в лес,— нехотя согласился Иван.

— Ура-а! — так же вполголоса прокричал Валерка.— А тебе бы только валяться, Наташка!

— Не твое дело.

Завтрак окончен, Наталья скрылась в соседней комнате, Валерка убежал во двор, Иван вышел в сени.

— Сумку взять, что ли? — спросил оттуда.— Корзины что-то не вижу.

— Тетя Маруся, наверно, взяла. Бери сумку.

— Еды не надо?

— Сейчас сделаю бутерброды. Намазала хлеб маслом, нарезала сыр. «...Ну что мне эта старуха? Что она мне?.. Психопатка! Возьми себя в руки!»

И все же пробилась мысль, оформилась: «...Неужели и я все еще больна войной, как она?»

Уложила бутерброды в кулек.

— Вот. Во сколько вернетесь?

— Часам к двум, к трем... Наталья вышла, застегивая халатик,— под ним

купальник.

— Мам, я пошла.

— Ну, мы ушли,— сказал и Иван.

— Счастливо. Одна.

Села на скамью, уронив руки.

Ушла в себя, оцепенела. Не заметила, как навалился— утром! — сон. Уснула мгновенно; мгновенно же увидела, что...

...снова она партизанка, снова в сапогах, с автоматом. Идет по лесу, приближается к лагерю. Лес по-летнему зелен и густ. Издали еще она слышит шум в лагере — веселый, праздничный шум,

Вот чье-то «ура», вот кто-то рванул гармонь. Юля не спешила, не понимая, почему нет часовых, почему шумно.

Партизаны — весь лагерь — толпился у командирской землянки.

- Ой, Юля! — окликнули ее из землянки. Знакомый голос... Нина.— Иди скорей сюда!

— Что случилось?

— Помоги, ради бога. Не могу развязать.— Сунула ей туго завязанный вещмешок, а сама побежала в глубину землянки, на ходу стягивая с себя гимнастерку.