Гарри Поттер и методы рационального мышления - Элиезер Юдковский

Перед ними появился пожилой гоблин. Гарри вежливо склонил голову, и тот ответил резким полукивком. На этот раз не было диких гонок на тележках — вместо этого гоблин провёл их коротким коридором, который закончился маленькой приёмной с тремя скамейками, предназначенными для гоблинов, и одним стулом для волшебников, на котором никто не сидел.

— Не подписывай ничего, что даст тебе Люциус Малфой, — сказал Шизоглаз Хмури. — Ничего, ты меня понимаешь, парень? Если Малфой протянет тебе экземпляр «Чудесных приключений Мальчика-Который-Выжил» и попросит автограф, скажи ему, что вывихнул палец. Пока ты в Гринготтсе, ни на секунду не бери в руки перо. Если кто-то даст тебе перо, сломай его, а затем сломай себе пальцы. Мне нужно объяснять дальше, сынок?

— Не особенно, — ответил Гарри. — У нас в магловской Британии тоже есть юристы, и они бы назвали ваших юристов милашками.

Спустя пару минут Гарри отдал свой кошель на хранение Хмури и протянул свою палочку закованному в броню гоблину, который обыскал его с помощью разнообразных интересно выглядящих зондов.

Затем Гарри прошёл ещё через одну дверь и сквозь тонкий Водопад Воров. Вода испарилась с кожи мальчика, едва он вышел из-под струй.

По другую сторону двери оказалась комната размером побольше, отделанная панелями и богато обставленная, с большим золотым столом посередине. По одну сторону стола располагались два больших кожаных кресла, а по другую — маленькая деревянная табуретка для дебитора. У стен стояли на страже два гоблина в полном доспехе и богато украшенных наушниках и очках. Ни одной стороне не дозволялось иметь при себе палочек или других магических предметов, а если бы кто-то во время этой мирной встречи, проходящей под надзором банка Гринготтс, посмел бы использовать беспалочковую магию, на него сразу же напали бы охранники. Причудливые наушники позволяли гоблинам-стражам слышать лишь слова, обращённые напрямую к ним, а очки превращали лица волшебников в расплывшиеся пятна. Короче говоря, тут было обеспечено некое подобие настоящей безопасности, по крайней мере для владеющих Окклюменцией.

Гарри вскарабкался на неудобный деревянный табурет, мысленно хмыкнул: «Какое коварство» и стал ждать своих кредиторов.

Довольно скоро — по закону должника можно было бы заставить ждать гораздо дольше — в комнату вошёл Люциус Малфой. Привычным отработанным движением он изящно опустился в кожаное кресло. Трость со змеиной головой отсутствовала, грива белых волос как всегда плыла следом, а лицо было непроницаемо.

За ним, молча и с таким же непроницаемым выражением на лице вошёл мальчик с белыми волосами. Теперь на нём были чёрные одежды, куда более высокого качества, чем любая хогвартская мантия. Этому мальчику Гарри тоже был должен в общей сумме сорок галлеонов, и он тоже принадлежал к Дому Малфоев, и следовательно, имел право находиться на санкционированной Визенгамотом встрече.

Драко. Гарри не произнёс его имени вслух и не позволил эмоциям отразиться на своём лице. Он не знал, что сказать. Даже «мне жаль» не казалось уместным. Во время их краткого обмена сообщениями — когда они назначали эту встречу — Гарри и патронусу Драко не осмелился сказать ничего такого. И не только потому, что Люциус тоже мог услышать. Гарри было достаточно знать, что счастливые мысли Драко остались счастливыми, и что он до сих пор хочет, чтобы Гарри это знал.

Люциус Малфой заговорил первым, его голос звучал ровно, лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

— Я не понимаю, что происходит в Хогвартсе, Гарри Поттер. Не могли бы вы объяснить мне?

— Я не знаю, — сказал Гарри. — Если бы я понимал суть этих событий, я бы не позволил им произойти, лорд Малфой.

— Тогда ответьте на следующий вопрос. Кто вы?

Гарри не отрывал взгляд от лица своего кредитора.

— Я не Сами-Знаете-Кто, как вы думали, — произнёс он. Не будучи совсем уж полным идиотом, Гарри успел догадаться, за кого принимал его Люциус Малфой в зале Визенгамота. — Очевидно, я не обычный ребёнок. В той же степени очевидно, что это наверняка имеет какое-то отношение ко всей этой истории про Мальчика-Который-Выжил. Но мне не известно, какое именно, или почему. Не более, чем вам. Я спрашивал Распределяющую шляпу, и она тоже не знает.

Люциус Малфой задумчиво кивнул.

— Мне удалось придумать лишь одну причину, по которой вы бы могли решить заплатить сто тысяч галлеонов за жизнь грязнокровки. Лишь одна причина могла бы объяснить её силу и кровожадность. Но затем она погибла от лап тролля, а вы — нет. Кроме того, мой сын многое рассказал о вас, Гарри Поттер, и в этом не было ни малейшего смысла. Мне доводилось слышать лепет сумасшедших из больницы Святого Мунго, и их бред звучал гораздо более здраво, чем то, что мой сын рассказал мне о вас под сывороткой правды. И ту часть «бреда сумасшедшего», за которую отвечаете лично вы, вам придётся объяснить мне прямо сейчас.

Гарри повернулся к Драко, и тот встретил его взгляд. На лице мальчика появились какие-то эмоции, ему удалось взять их под контроль, но затем его лицо снова выдало внутреннее напряжение.

— Я тоже, — голос Драко Малфоя срывался и дрожал, — хотел бы знать. Почему, Поттер?

Гарри закрыл глаза.

— Мальчик, которого воспитали маглы и который думает, что он умён. Ты увидел меня, Драко, и подумал, что из всех первогодок полезнее всего было бы подружиться с Мальчиком-Который-Выжил и показать ему истину. И я подумал то же самое про тебя. Но мы по-разному представляли истину. Я не хочу сказать, что существуют разные истины. Есть разные убеждения, но лишь одна реальность, лишь одна вселенная, в которой эти убеждения становятся истинными или ложными...

— Ты мне лгал.

Гарри открыл глаза и посмотрел на Драко.

— Я бы это назвал, — голос Гарри тоже немного дрогнул, — правдой с определённой точки зрения.

— С определённой точки зрения?! — Драко Малфой выглядел настолько сердито, как имел бы право выглядеть Люк Скайуокер, будучи не в настроении выслушивать оправдания Кеноби. — Для правды с определённой точки зрения есть специальное слово. И это слово — ложь!

— Или уловка, — спокойно ответил Гарри. — Утверждение, которое фактически является истиной, но заставляет слушателя сформировать убеждение, которое будет ложным. Мне кажется, стоит подчеркнуть это различие. То, что я тебе сказал, было самоисполняющимся пророчеством — ты поверил, что не сможешь обмануть себя, поэтому и не пытался. Навыки, которым ты обучился, — настоящие, и для тебя ничем хорошим не закончится, если ты начнёшь внутренне с ними бороться. Люди не могут усилием воли заставить себя поверить, что синее — это зелёное, но часто считают, что могут, и это почти так же плохо.