Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе - Александр Чаковский

То, что маршал косвенно поддержал Звягинцева, да к тому же одобрительно упомянул о каком-то его выступлении, да еще в присутствии Сталина, сыграло свою роль. На обращенных к нему лицах участников совещания Звягинцев увидел и любопытство и поощрительное одобрение. И даже в глазах Говорова промелькнула какая-то мгновенная, словно незавершенная улыбка.

Звягинцев все еще стоял, не зная, что делать, чувствуя, что все взгляды, в том числе Жданова, Говорова и Духанова, устремлены на него.

— Останьтесь после совещания, — махнул ему рукой Ворошилов, — как-никак старый знакомый…

— Есть остаться! — наконец произнес Звягинцев и вдруг почувствовал, что Малинников настойчиво дергает его за рукав гимнастерки. — Разрешите… сесть? — спросил Звягинцев, глядя почему-то не на маршала, а на Малинникова.

— Садитесь, — с усмешкой ответил ему Ворошилов и, повернувшись к Жданову, объявил: — Слово имеет Андрей Александрович Жданов.

Жданов встал. На нем была обычная его, «сталинского» покроя серая тужурка.

Сидевшие подались вперед. Почти все они, генералы и старшие офицеры Красной Армии, были членами партии. Слушая Говорова, они мыслили чисто военными категориями. Сведения об орудиях, танках, самолетах, укреплениях противника, о размеченном по минутам плане наступления вытесняли из сознания собравшихся все остальное.

Но сейчас, когда из-за стола поднялся Жданов, ощущение своей принадлежности к великой большевистской партии захватило всех этих людей целиком.

— Товарищи! — обратился к присутствующим Жданов. — Наступает решительный час. Час расплаты за ту кровь, которую пролил Ленинград, за те муки, за те страдания, которые он перенес. Мы сделали все, товарищи, для того, чтобы предстоящее наступление закончилось победой. Тогда, во время недавних сентябрьских боев, только шестьсот стволов артиллерии удалось нам собрать на участке наступления. Сейчас здесь сосредоточено около двух тысяч орудий и минометов. Только тремя дивизиями и лишь отдельными частями еще двух дивизий и одной бригады располагали мы во время сентябрьских боев у Московской Дубровки. О том, какие войска мы имеем сейчас, вы уже слышали от командующего. Мы располагаем также достаточным количеством самолетов. Тринадцать дивизий, стрелковые и танковые бригады сосредоточил на исходных позициях Волховский фронт. С нами прославленный маршал Ворошилов. С той стороны действия войск координирует Георгий Константинович Жуков, а членом Военного совета Второй Ударной армии Волховского фронта послан наш коренной ленинградец секретарь горкома партии Васнецов. Не будем закрывать глаза и на то, что у противника войск тоже немало. Но он уже не в силах перебросить к ним подкрепления: Красная Армия громит немецкие полчища под Сталинградом. Значит, товарищи, сейчас или никогда!

Жданов на мгновение умолк, потом слегка подался вперед над столом и заговорил снова:

— До сих пор я, как и товарищ Говоров, обращался к вам как к кадровым командирам Красной Армии. Сейчас я хочу обратиться к вам от имени нашей большевистской партии, от ее Ленинградской организации. В жизни каждого коммуниста — а мы здесь все коммунисты, партийные и беспартийные, — бывают особые моменты, когда проверяются их души, их сердца. Сейчас наступает такой особый момент в нашей жизни. Прорыв блокады — это не просто военная операция. Это наш долг перед Ленинградом, памятью великого вождя, имя которого носит наш город, перед всем советским народом. Сумеем же доказать, товарищи, что мы достойны звания и коммунистов и советских командиров.

Жданов снова умолк.

В блиндаже было так тихо, что Звягинцев даже слышал его шумное, частое дыхание.

Взяв со стола листок бумаги, Жданов сказал:

— Товарищи! Оглашаю обращение Военного совета к войскам Ленинградского фронта.

В ту же минуту все в едином движении поднялись со своих мест.

— «…Войскам шестьдесят седьмой армии, — читал Жданов, — приказано перейти в решительное наступление, разгромить противостоящую группировку противника и выйти на соединение с войсками Волховского фронта, идущими с боями к нам навстречу, и тем самым разбить осаду города Ленинграда.

Военный совет уверен, что войска шестьдесят седьмой армии с честью и умением выполнят свой долг перед Родиной…»

Жданов сделал паузу, на мгновение опустил бумагу, вглядываясь в обращенные к нему лица, потом снова поднес листок к глазам и еще громче прочел:

— «Дерзайте в бою, равняйтесь только по передним, проявляйте инициативу, хитрость, сноровку!

Слава храбрым и отважным воинам, не знающим страха в борьбе!

Смело идите в бой, товарищи! Помните: вам вверены жизнь и свобода Ленинграда!

Пусть победа над врагом овеет неувядаемой славой ваши боевые знамена!

Пусть воссоединится со всей страной освобожденный от вражеской осады Ленинград!

В бой, в беспощадный бой с врагом, мужественные воины!..»

Жданов положил бумагу на стол.

«Ура!» — захотелось крикнуть Звягинцеву, но он вовремя сдержался. Взглянул на Малинникова. Полковник и не заметил его порыва: так же как и остальные, он внимательно следил за каждым словом, каждым движением Жданова.

— Садитесь, товарищи, — сказал Жданов и сам сел на стул. — Это обращение, — уже обычным своим голосом продолжал он, показывая напечатанный на машинке текст, — в течение сегодняшнего вечера и ночи будет зачитываться в войсках шестьдесят седьмой армии. Я обращаюсь к присутствующим здесь замполитам дивизий, ко всем политработникам. Приказ должен знать каждый боец. И еще. В частях выступают работники обкома и горкома партии, а также наши старые большевики, кадровые рабочие ленинградских заводов, участники гражданской войны: мы направили в качестве агитаторов уже несколько сотен таких товарищей. Здесь же находятся и начальник политуправления товарищ Кулик с большой группой армейских политработников, редактор фронтовой газеты товарищ Гордон со своими журналистами. Все они будут находиться в войсках и сегодня ночью. Окажите им помощь и содействие — сделайте так, чтобы их услышали как можно больше бойцов.

И, обернувшись к Говорову, сказал:

— У меня все, Леонид Александрович.

Говоров вопросительно посмотрел на Ворошилова и, увидев его согласный кивок, сказал:

— Совещание окончено, товарищи. Командирам отбыть в свои части.

…Звягинцев отошел в сторону и прислонился к деревянной стенке, чтобы не мешать выходящим из блиндажа. Он не знал, что ему делать. Маршал попросил его остаться после совещания, но идти к столу, у которого Ворошилов беседовал о чем-то со Ждановым, Говоровым и Духановым, Звягинцеву казалось бестактным.

Поэтому Звягинцев в нерешительности переминался с ноги на ногу.

…Прошло почти полтора года с тех пор, как он недалеко от Лужского рубежа встретился на дороге с Ворошиловым. Тогда у них произошел тот памятный разговор…

С тех пор Звягинцев не видел маршала.

— Буду ждать в машине, — вполголоса сказал ему Малинников, делая шаг к двери.

— Погоди! — чуть ли не умоляюще попросил Звягинцев.

— Это зачем? — буркнул Малинников. — Мне не приказывали ждать.

Звягинцев остался один. Один, если не считать стоявших у стола к нему спиной высших командиров. «Сейчас уйду! — мысленно сказал себе Звягинцев. — В конце концов, маршал, попросив меня задержаться, не придал этому особого значения и наверняка уже забыл обо мне. Не выполнить приказ, отданный в столь неофициальной форме, лучше, чем навязывать себя маршалу. Подожду еще минуту. Если не обернется, уйду».

В этот момент Ворошилов неожиданно повернул голову к двери и увидел Звягинцева.

— Ну давай, давай сюда, подполковник, — позвал его Ворошилов. По всему было видно, что он в хорошем настроении.

Звягинцев попытался было подойти четким строевым шагом, но в валенках, да еще с ощущением, будто к ногам привесили гири, сделать это было очень трудно. Остановился метрах в трех от повернувшихся к нему Духанова, Говорова, Жданова и Ворошилова. Проклиная себя за то, что полез со своим неуместным вопросом, Звягинцев вытянулся, прижал к корпусу руки и, обращаясь к Ворошилову, как к самому старшему по званию, глухим голосом скорее пробормотал, чем проговорил:

— Товарищ Маршал Советского Союза! Подполковник Звягинцев по вашему приказанию…

Он запнулся, потому что не знал, что уместнее сказать: «прибыл» или «явился», поскольку ни то, ни другое слово не подходило к сложившейся ситуации, умолк.

— Не смущайся, подполковник! — приветливо проговорил Ворошилов и, обращаясь к Жданову, пояснил: — А ты знаешь, Андрей, как вот этот самый подполковник с кремлевской трибуны речь держал? Сразу после финской войны это было. Совещание военное товарищ Сталин собирал. Ну, сказать по совести, некоторые наши Суворовы малость в шапкозакидательство на совещании ударились. А он… прости, забыл, как твоя фамилия?