Месть священника - Алексей Гавриленко

– Ты умер, Сайлент, – лицо Томаса было непривычно добрым. Без памяти он казался вполне нормальным человеком. Вот бы он навсегда таким остался. – Тогда, во время битвы. Тебя не просто ранили, а убили.

Сайлент молчал, вслушиваясь в каждое слово. Он кое-что знал о воскрешении, Сэммюэл успел посвятить его в основы, когда они ехали в Исткэмп.

– И кто меня воскресил? – спросил он после долгого молчания. – И почему я столько времени был в отключке? И почему ты тоже был в отключке?

На лице Томаса появилось выражение, которое до этого Сайлент там никогда не видел. Это было… сожаление, или что-то вроде того. Эмоция.

– Тебя не успели воскресить. Виндсор говорит, что они пытались, но не успели, – ответил чернокнижник.

– Тогда почему я жив? – не понял паладин. Во всем этом разговоре ему очень нравился тот факт, что он уже был жив, несмотря на то, что действительно произошло шесть месяцев назад.

– Потому что я тебя спас.

– Ты – что? – Сайлент продолжал не понимать. – Спас меня? Но как?

– Я сам не знаю. Это все, что сказал мне Виндсор.

– А что говорит гном?

– Он вообще мало говорит, – ответил Томас. – Я сам ломаю голову, но увы. Никаких воспоминаний.

Ситуация напоминала Сайленту тот день, когда они втроем вышли из Киркской шахты и не могли понять, что происходит. Он не стал больше мучить Томаса, ведь тому явно было гораздо хуже. По крайней мере, Сайлент помнил, кто он такой.

Прошло еще два дня, но Виндсор не возвращался. Линьданя целыми днями не было дома, поэтому маленькая уютная конура была полностью в распоряжении Сайлента и Томаса. Они перестали говорить о битве, и Сайлент решил рассказать Томасу об их учебе в Кирке. Он бы и рад был поведать чернокнижнику что-нибудь о его жизни до Кирка, но, к сожалению, он и сам практически ничего не знал. Ведь Томас никому ничего не рассказывал.

Уже к вечеру четвертого дня Сайлент мог устойчиво стоять на ногах и даже ходить, хотя его сковывали низкие потолки гномьего дома – приходилось все время пригибаться. На улицу Линьдань выходить не позволял, говорил, что очень холодно. И вот, когда и Сайлент и Томас более-менее пришли в себя, кое-как развеселились, позабыв на время обо всех мучающих их вопросах, Виндсор вернулся.

Они сидели в удобных креслах и пили чай, обсуждая гномов и дворфов. Низкая круглая дверь открылась, и в комнату влетел леденящий поток ветра. На черный коврик хозяина дома ступили по очереди три человека. Первым был Виндсор. Наставник зашел, пригибая голову, и стряхнул с себя налипший снег. Сразу за ним вошел Вилсон. Священник практически не изменился – на лице его была улыбка, но было видно, что он сильно замерз. Но, не успел Сайлент обрадоваться приезду друга, как сразу за ним зашла еще одна невысокая, по сравнению с предыдущими двумя, фигура и захлопнула за собой дверь. Лица практически не было видно, из под капюшона торчали только взъерошенные длинные каштановые волосы. Человек снял капюшон.

Сайлент вскочил с кресла, но потом его будто сковало невидимыми цепями. За ним подскочил Томас, который не понимал, что происходило.

– Привет, – сказала Дайлин.

***

Алан Виндсор вышел на улицу и ему в глаза ударил яркий солнечный свет. Неподалеку журчала вода Турмоильских каналов, он так и не привык к этому звуку за все те годы, с тех пор, как гильдия «Проповедники» переехала из Коаст-Хилла в столицу.

Он потоптался на месте, думая, куда ему идти. До вечера священник был свободен. Не так часто выпадала возможность отдохнуть. Но он этот отдых заслужил.

В те времена Алан был одним из первых людей в гильдии, как и когда-то его отец. Он был богатым и известным человеком. Но, несмотря на то, что у них было золото, гильдия переживала не лучшие времена. Не из-за монет. Из-за внутренних разногласий.

С тех пор, как к ним пришел Эдвин ВанКлиф, многое изменилось. «Проповедники» выбрались из долговой ямы, занялись новыми делами, стали прилично зарабатывать и перебрались в столицу. Виндсор считал Эдвина гениальным парнем, и именно он способствовал его вступлению еще тогда, шесть лет назад. Однако, после его прихода, гильдия разделилась на две группы. Первая хотела продолжать занимать тем же, чем и раньше, пусть даже это не приносило ощутимого дохода; хотела сохранить имя гильдии в первую очередь, а потом уже думать о финансовых проблемах. Вторая группа была полностью согласна с Эдвином, который предложил полностью поменять курс и углубиться в торговлю. Эти люди, среди которых был и Алан, считали, что ничто не восстановит славное имя «Проповедников» так, как это сделает полная казна.

В тех условиях, в которых им приходилось существовать, что-то менять было просто необходимо. С каждым годом король, боясь растущей мощи гильдий, увеличивал налоги. И с каждым годом зарабатывать нужно было все больше. Но Эдвин справлялся с этой задачей на «отлично».

Виндсор решил пойти в одну из таверн Старого города. Он успел полюбить это место больше, чем таверну в Коаст-Хилле. Ведь здесь все было совсем на другом уровне. Алан мог позволить себе дорогие и изысканные напитки, редкую и необычную еду – все это можно было с легкостью, но за кругленькую сумму, найти в «Крепости», самой дорогой таверне королевства.

Завораживающий и величественный интерьер придавал этому заведению особую, непревзойденную атмосферу. Внутри таверна была выполнена в стиле эпохи короля Бернарда, который просто обожал дерево. Темная и светлая древесина сливалась в один цельный шедевр, равного которому найти было невозможно.

Алан сел за стол и заказал себе блюдо из рыбы. Он уже давненько перешел с мяса на рыбу. Последняя была намного полезнее, а особенно для Виндсора, который в свои сорок восемь уже часто жаловался на боль в животе. Помимо рыбы, Алан решил побаловать себя Киркским красным вином – говорили, что в небольших количествах оно хорошо влияло на здоровье. Хотя Виндсор никак не мог вспомнить, кто именно ему такое сказал.

– Отдыхаешь? – услышал Алан голос из-за спины.

– Да, до вечера свободен. Решил устроить себе выходной, –  Виндсор повернулся.

К нему за стол подсел его согильдеец. Это был худой мужчина среднего роста, с короткими каштановыми волосами, которые едва прикрывали маленькие уши. У него был прямой нос и глаза, которые, казалось, видели насквозь. Одет мужчина был в темно-серые брюки из дорогой и редкой ткани, белую льняную рубашку и легкую кожаную курточку, с которой не расставался даже в жаркие солнечные дни, которые здесь встречались не редко.

– Ты уже вернулся из Симориона? – спросил Алан и улыбнулся. – Что сказали наши маленькие зеленые друзья?