Возвращение Айши - Генри Хаггард

Он подозвал женщину и строго спросил ее, как смеет она, недостойная, притрагиваться к чужеземцу губами. Она ответила, что поступила так, потому что ее сердце переполнено благодарностью. Орос сказал, что только поэтому ее и прощают; более того, в награду за перенесенные ими муки ее муж возводится в сан вождя племени — таково милостивое соизволение Матери. Он велел всему племени беспрекословно повиноваться новому вождю в соответствии с их обычаями; в случае же если он будет вести себя неподобающим образом, надлежит немедленно о том донести, и он понесет наказание. И Орос махнул рукой, приказав паре отойти, и пошел дальше, не слушая ни их изъявлений благодарности, ни радостных криков толпы.

Когда мы проходили по той же самой расселине, что и вчера, но только в обратную сторону, мы услышали звуки торжественного пения. Вскоре, за поворотом, мы увидели процессию, которая двинулась нам навстречу по мрачной горловине, где и днем не показывалось солнце. Впереди ехала не кто иная, как прекрасная Хания, за ней — ее старый дядя, Шаман, далее тянулась вереница бритых жрецов в белых одеждах: они несли гроб с телом Хана, — покойник лежал с открытым лицом, обряженный во все черное. Мертвый он выглядел более пристойно, чем при жизни: этот безумный, распутный человек обрел в смерти что-то похожее на достоинство.

Так состоялась наша встреча. При виде нашей проводницы в ее белых пеленах конь Хании взвился на дыбы, и я испугался, что всадница упадет. Но ударом хлыста и повелительным окриком она заставила коня смириться.

— Кто эта старая ведьма в белом тряпье, которая смеет преграждать путь самой Хании Атене и ее покойному повелителю?! — воскликнула она. — Мои гости, я вижу, вы в дурном обществе, если вы будете следовать за этим злым духом, вам не миновать беды. И ваша проводница, должно быть, сущий урод, иначе она не прятала бы своего лица.

Шаман потянул Ханию за рукав; а жрец Орос с поклоном попросил ее не произносить слов столь кощунственных — кто знает, куда их может занести ветер. Но в Атене клокотала необъяснимая ненависть, и она никак не унималась, обращаясь к нашей проводнице без всякой почтительности.

— А мне все равно, куда их занесет ветер, — кричала она. — Сними с себя это тряпье, колдунья: в такое обряжают только труп, чтобы не видеть его безобразия. Покажись в своем истинном облике, ночная сова; уж не думаешь ли ты испугать меня этим лохмотьем, в которое закутывают мертвецов, да ты и есть мертвец.

— Замолчи, госпожа, умоляю тебя, замолчи, — попросил Орос, чья всегдашняя невозмутимость была поколеблена. — Она сама Посланница, облеченная высшим могуществом.

— Все ее могущество бессильно против меня, Хании Калуна, — ответила Атене. — Так я думаю. Да и какое у нее могущество? Пусть она его покажет. А если могущество и есть, то не ее собственное, а этой горной ведьмы, которая прикидывается духом и всякими колдовскими штучками сманила моих гостей, — она показала на нас, — да еще и погубила моего мужа.

— Замолчи, племянница, — вскричал старый Шаман, чье морщинистое лицо побелело от ужаса; Орос же воздел руки, как бы взывая к некой незримой Силе.

— О ты, всевидящая и всеслышащая, будь милосердна, молю тебя, прости эту безумицу, дабы кровь гостьи не обагрила руки твоих слуг и не потерпела урона в глазах людских древняя честь служения тебе.

Так он молил, но хотя его руки были подняты к небу, его глаза, как, впрочем, и наши, были устремлены на провидицу. Я увидел, что она тянет вверх руку точно таким же жестом, каким убила, вернее, обрекла на смерть, колдуна. Но затем, видимо передумав, она указала на Ханию. Не пошевелилась, не произнесла ни слова, лишь указала на Ханию — ив тот же миг гневные слова застыли на устах Атене, ее глаза утратили яростный блеск, кровь отхлынула от щек. Да, она стала такой же бледной и безмолвной, как и тело, что покоилось в гробу позади нее. Укрощенная невидимой силой, она хлестнула коня с таким бешенством, что он молнией пронесся мимо нас в селение, где должна была остановиться погребальная процессия.

Когда Шаман Симбри проезжал мимо Ороса, жрец схватил его коня за узду и сказал:

— Мы уже встречались с тобой, Шаман, еще когда хоронили отца твоей госпожи. Предупреди же ее, чтобы она не смела больше так отзываться о властительнице этой страны: ты-то знаешь, как велико ее могущество. Передай ей от меня, что, не будь она вестницей смерти, чья особа, как известно, неприкосновенна, она наверняка разделила бы участь своего господина. Прощай, завтра мы поговорим вновь. — И, отпустив узду, Орос пошел дальше.

Вскоре траурная процессия была уже на большом отдалении от нас; мы вышли из горловины и направились вверх по склону, к нижнему краю сверкающих снегов. В тот миг, когда мы выбрались из темного ущелья, где нависающие сосны преграждали доступ дневному свету, мы вдруг хватились нашей проводницы: она куда-то исчезла.

— Уж не вернулась ли она, чтобы усмирить Ханию? — спросил я у Ороса.

— Нет, — слегка усмехнулся он, — я думаю, что она поспешила вперед, чтобы предупредить о приближении гостей Хесеа.

— В самом деле? — ответил я, пристально разглядывая голые склоны, где и мышь не могла бы проскользнуть незамеченной. — Понимаю — она поспешила вперед.

На том разговор и кончился. И все же я так и не понял: как она скрылась. Может быть, нырнула в одну из многочисленных пещер и галерей, которыми, как соты, была пронизана вся Гора.

Подъем продолжался до самого вечера; мы медленно приближались к краю снегов; все это время мы расспрашивали жреца Ороса обо всем нас интересовавшем. Вот что мы от него узнали.

В самом начале мира, так сказал Орос, тысячи и тысячи лет назад на Горе господствовал культ огня; во главе этого культа стояла женщина, верховная жрица. Однако около двадцати веков назад страна была захвачена военачальником Рассеном, который объявил себя Ханом Калуна. Рассен привел с собой новую верховную жрицу, которая поклонялась египетской богине Хес, или Исиде. Эта женщина заменила чистый и простой культ огня на новую религию, которая сочетает некоторые старые обряды с поклонением Духу Жизни, или Природе, чьей земной представительницей и является жрица.

Об этой жрице Орос не хотел сказать ничего, кроме того, что она «никогда не отсутствует»; но мы все же выяснили, что, когда жрица умирает или, как он выразился «предается сожжению», ее место занимает родная или приемная дочь, все под тем же именем Хес, Хесеа или Мать. Когда мы полюбопытствовали, увидим ли мы эту «Мать», он ответил, что она очень редко являет свой лик. О том, как она выглядит, и о ее атрибутах он сказал только, что ее обличие постоянно меняется и, когда пожелает, она пускает в ход «все свое могущество».