Нансен. Человек и миф - Наталия Будур

Все члены команды были норвежцы — таково было условие норвежского правительства. Всё дело в том, что экспедиция имела ещё и политические цели: она финансировалась правительством Норвегии, состоящей в 1814–1905 годах в унии со Швецией. Предполагавшиеся земли в районе Северного полюса в случае их открытия должны были стать владениями Норвегии. Успех экспедиции после её завершения вызвал сильный подъём национального самосознания.

Неудивительно, что Бьёрнстьерне Бьёрнсон, один из самых ярых патриотов Норвегии, написал следующее стихотворение на отъезд Нансена:

Он начал путь свой, к истине шагая,Как мысль, на ощупь, сквозь гипотез мрак,И отступила тайна вековаяПред ним, несущим в ночь норвежский флаг.В том флаге воплотил он дух суровый,Стальную веру, мужество своё…Бог весть, когда мы их увидим снова,Эмблему и носителя её?Все устремленья наши там, на «Фраме»,Блуждающий средь северных широт,Не он ли в край родной под парусамиСиянье новой славы привезёт?Не он ли круг рассёк раздоров вздорных,Чтоб, злобные стихии обуздав,В огнях бессмертных подвигов, как в горнах,Сплотить нас для борьбы в железный сплав?[41]

«То, что Бьёрнсон считал путешествия отца делом национального масштаба, было для него большой поддержкой, — писала Лив Хейер-Нансен, — и, конечно же, он понимал, что это накладывает на него соответствующие обязательства. В своём письме отец выразил, что значит для него эта дружба:

„Фрам“, Хабарово, 3 августа 1893 года.

Дорогой Бьёрнсон!

Теперь, когда я надолго со всеми прощаюсь и думаю о прошедшем, ты, конечно, встаёшь перед моим мысленным взором как одна из высочайших вершин, и ты навсегда останешься той вершиной, той вехой, к которой, как птицы, будут устремляться из полярного безлюдья мои мысли.

А потому спасибо тебе за напутствие, и пусть доведётся мне, вернувшись назад, увидеть Норвегию свободной. Швеция — пустяки, лишь бы нам освободиться от нашей инертности и трусости, тогда мы и от Швеции освободимся, это, я думаю, получится само собой, и это и прочее. Но тебе придётся вынести всю тяжесть этого дела.

Прощай и до радостной встречи.

Преданный тебе Фритьоф Нансен.

P. S. Ты доставишь нам много радостных часов во время похода, я раздобыл всё, что ты написал».

Весной 1893 года участники экспедиции съехались для знакомства в Кристианию. Они совсем не знали друг друга, а поэтому присматривались и приглядывались к тем, кому предстояло быть их «постоянным окружением» на протяжении ближайших лет. Оставшиеся до отплытия несколько месяцев команда провела в постоянных хлопотах. И чем меньше оставалось времени, тем горячее шла работа.

Наконец наступил день отплытия — День святого Ханса, 24 июня 1893 года.

Нансен прошёл из своего дома к берегу, где его ждала моторная лодка с «Фрама». Расставание с Евой и крошечной Лив, как позднее признается Фритьоф, было самым тяжёлым моментом путешествия.

Ева очень тосковала по мужу — после его отъезда она несколько дней не выходила из дома. Но, как всегда, она поддерживала его планы и писала:

«За меня не бойся. Пройдёт время, и печаль немного утихнет, а душа успокоится. Я ведь всегда тебе говорила, что верю в тебя. Я знаю, ты — избранник судьбы, и в один прекрасный, счастливый день ты вернёшься с победой. И тогда не будет конца твоему и моему счастью и счастью Лив».

Нансен отвечает ей:

«Я долго сидел и смотрел на твой портрет, нарисованный Вереншёльдом. Как хорошо, что он со мной. Потом вынул твою фотографию и поцеловал её. Я достал альбом со всеми фотографиями Лив и твоими. Милая, удивительная наша малышка Лив! И я просто заболел от тоски по тебе, дорогая моя Ева-лягушечка. Здесь, в моей маленькой каюте, меня окружают воспоминания о тебе, и я ещё много раз часами буду мечтать о тебе. Любовь светится в каждой строчке, в каждом слове твоих писем, и они находят отклик глубоко-глубоко во мне. Ах, как прекрасно так крепко любить, разве не делает это жизнь совсем другой, и разве не прекрасна тоска, вопреки всему? Ведь мы обладаем друг другом во всех наших воспоминаниях, во всех мыслях, в нашей бесконечной любви. Пускай нас разделяет даль, что из того? Всё снова наладится, и, пока наши мысли будут находить дорогу к нашим сердцам, мы всегда будем вместе. А там, глядишь, мы встретимся опять, живые и здоровые, и счастье будет безгранично. Ты ведь знаешь, я и сам не могу сказать, сколько пройдёт времени, но долго ли, коротко ли придётся ждать — жди смело и знай, что мы хорошо снаряжены и наверняка вернёмся домой. Я совершенно спокоен в этом отношении, никакого несчастья быть не может, я уж позабочусь, и рано или поздно я вернусь».

Плавание «Фрама» протекало почти в точности по плану Нансена. В июле 1893 года экспедиция покинула Норвегию. В Вардё — «столице» рыболовов Финнмарка, норвежской провинции на побережье Северного Ледовитого океана, — экипаж «Фрама» простился с родиной. 21 июля «Фрам» начал свой путь в Баренцево море, освещённый лучами холодного северного солнца.

Однако вскоре погода испортилась, и судно вошло в полосу густого тумана. Четыре дня «Фрам» на полных парах шёл в сплошном белом «молоке» на восток, но 25 июля выглянуло солнце — и путешественники увидели Новую Землю. Едва успели сориентироваться, как тут же стало пасмурно.

«Фрам» отправился к проливу Югорский Шар и 27 июля впервые встретил лёд. Он шёл узкими полосами и не представлял особой опасности, но из-за тумана пришлось лечь в дрейф. А на следующее утро уже показался старый тяжёлый лёд. Никто не ожидал, что препятствия начнутся так рано. Однако, когда туман рассеялся, «Фрам» показал свои превосходные качества.

В дневнике у Нансена появилась следующая запись:

«Уже при этой первой схватке со льдами поняли мы, какое превосходное ледовое судно „Фрам“. Вести его сквозь тяжёлые льды — истинное наслаждение. Его можно вертеть и поворачивать, как колобок на блюдце. Не было такого извилистого и тесного прохода, через который нельзя было бы провести „Фрам“. Но как это трудно для рулевого! То и дело раздаются команды: „Право руля!“, „Лево руля!“, „Прямо!“, „Ещё право руля!“ — и так беспрерывно. Рулевой только и делает, что крутит и крутит штурвал, обливаясь потом; рулевое колесо вертится, словно колесо самопрялки. И „Фрам“ виляет и проходит между ледяными глыбами, даже не задевая их. Была бы только самая узенькая щель — „Фрам“ проскальзывал сквозь неё. Где никакого прохода не было — судно грузно ложилось на лёд, таранило его изо всей силы своим покатым форштевнем и подминало лёд под себя, раскалывая ледяные глыбы надвое. И какая прочность! Когда „Фрам“ идёт полным ходом, не слышно ни треска, ни звука, корпус лишь чуть вздрагивает».