Семь преступлений в Риме - Гийом Прево

— Берегитесь, капитан!

Барбери, шедший впереди, остановился как раз вовремя: у его ног зияла яма. Я осветил ее. Она оказалась такой широкой, что Форлари не смог бы перепрыгнуть с ходу. Мы осторожно обогнули провал по узкому краю. Сколько же раз убийца репетировал свое бегство, чтобы так изучить путь?

— Его больше не слышно, — заметил мой спутник. И в самом деле, до нас не доносилось ни звука. Но все же мы пошли дальше, двигаясь очень осторожно. Галерея казалась бесконечной. Не имея возможности определить местонахождение Форлари, мы вынуждены были осматривать все пещерные залы, встречавшиеся на пути. Стены многих были украшены рисунками, изображавшими сцены из Библии. Но не было никаких признаков присутствия беглеца. Наконец мы подошли к развилке. Основная галерея тянулась дальше, но вправо отходил полузасыпанный камнями коридор.

— Пойду по этому, — сказал я. — У нас нет выбора.

Барбери отечески похлопал меня по щеке, кивнул, и мы разделились.

Трудно было продвигаться по узкому проходу. Загроможденный камнями, он вел то вверх, то вниз, и я едва удерживал светильник. Из-за толчков из него иногда выплескивалось масло.

Несколько раз я натыкался на черепа и отдельные кости. Руки и колени кровоточили от ушибов, мучила боль в спине. Однако надежда не покидала меня: проход постепенно расширялся, идти становилось легче.

Наконец я достиг галереи, но мой проход оказался выше ее уровня. Когда я спрыгнул, светильник погас. Пришлось выпрямиться и двигаться вслепую.

Вскоре вдалеке справа показался рассеянный свет.

Я полз на четвереньках, моля, чтобы передо мной не оказалась яма. Дрожь пробегала по телу: Форлари уже убил шесть человек. А я сейчас был один, без оружия, измотанный, затерявшийся в мрачных катакомбах.

Я ощутил под рукой камень, который был тверже и острее других, и до боли сжал его в пальцах. Так просто я не позволю себя убить.

Свет исходил из погребальной пещеры справа. Тихо, очень осторожно я заглянул в нее: она была на удивление красива, красивее тех, что нам попадались раньше. Стены, свод — все было расписано. На стенах выделялись большие красные фрески, написанные на белой обмазке: слева — умножение хлебов, справа — вода, брызнувшая из скалы под рукой Моисея, напротив — стадо овец у ног пастуха. Было в стенах и много ниш-могил, а над одной из гробниц была высечена арка.

Под ней, в глубине, находился Гаэтано. Он стоял на коленях спиной ко мне, возле себя он поставил светильник, а сам искал что-то в саркофаге.

— Я не ошибся, — бормотал он. — Она здесь! Она все время была здесь!

Он встал с колен, держа в руке свернутую ткань. Встряхнув, он расправил ее. Я затаил дыхание. Сомнений не было: «Вероника»! Полотно с отпечатком Святого Лика было у него!

Какое-то время убийца рассматривал Святой Лик, то же самое бесстрастное и таинственное лицо, может, чуть потусклее, нежели то, другое. Да и ткань была более ветхой. Затем, подняв светильник, Форлари поднес язычок пламени к уголку покрывала.

Не раздумывая я бросился к нему.

— Нет! — вскричал я. — Только не это!

— Синибальди?! — воскликнул он, схватив кинжал. — Что все это…

В голосе его слышался гнев, смешанный с сожалением.

— Один раз я пощадил вас. Я только хотел, чтобы вы не мешали мне, но…

Мой взгляд заметался между кинжалом и огнем, пожиравшим край покрывала.

— Так именно это вы искали, а? Вот она! Смотрите же, как она горит!

Он поворошил ткань кинжалом, чтобы она сильнее разгоралась.

— Надо же, вы хотели обмануть меня копией! «Вероники» у вас нет, нет и солдат над катакомбами… Глядите, как она запылала!

Действительно, пламя уже касалось бороды Христа. Собрав все силы, я швырнул в негодяя камень, который держал в руке. Он угодил в предплечье Форлари, и тот уронил реликвию.

Потрясая кинжалом, он медленно двинулся ко мне. А Святой Лик вовсю пылал на полу.

— Жалкий глупец! — зарычал он.

Одним прыжком он бросился на меня, и мы покатились по пыли. Я отчаянно отбивался, но он был тяжелее меня и сильнее. Лезвие кинжала несколько раз полоснуло меня по плечу и шее. Я извивался как мог, но он коленями прижимал меня к земле, и я уже не мог пошевелиться. Около саркофага горела «Вероника».

Гаэтано занес надо мной кинжал; наши взгляды встретились. На краткий миг мне показалось, что в его глазах мелькнула нерешительность. Возможно, в тот момент он вспомнил о моем отце, о том, как тот вытащил его из застенков Сант-Анджело. В его глазах все перемешалось: страх, испытываемая им признательность, ненависть…

Кинжал с силой обрушился на меня. Но каким-то чудом он вдруг описал кривую и высек искры из каменного пола.

Глаза Форлари расширились, на лице появилось изумление. С недоверчивым видом он слегка закачался надо мной, затем, словно падающая башня, рухнул вперед. Из его спины торчала головка эфеса меча.

— Он… она… — выдохнул убийца. Потом повисла тишина.

Высвобождаясь, я оттолкнул его голову. Гаэтано был мертв.

Капитан Барбери, подхватив меня под мышки, помог мне встать.

— Гвидо! Гвидо, мой мальчик, с тобой все в порядке?

Пошатываясь, я приходил в себя, одежда моя была забрызгана кровью, по щекам текли слезы.

В двух шагах от меня, в глубине склепа, лежала маленькая кучка пепла, оставшаяся от святыни.

25

Вечером, после событий в катакомбах, Лев X собрал в Капитолии магистрат и представителей городского населения. Он сделал важное сообщение о том, что убийца, чьи преступления потрясли весь город, раскрыт и был убит после длительной погони и оказанного им вооруженного сопротивления. Преступника звали Гаэтано Форлари, он занимал должность служителя в библиотеке Ватикана и, как установлено, был сообщником обжигальщика извести Гирарди. К большому несчастью, Витторио Капедиферро, успешно проведший расследование, погиб при задержании убийцы. Он положил конец ужасным преступлениям.

На следующий день состоялась церемония выноса Святого Лика, и реликвию торжественно пронесли по городу до Сан-Спирито. Многочисленные верующие благоговейно вглядывались в Лик Христа; некоторые находили, что он был необычайно светел…

Приободренные после смерти убийцы, удовлетворенные возросшим авторитетом папы, вовлеченные в вихрь веселого карнавала, римляне успокоились. Позабылись все заговоры и призывы к мятежу.

И в последующие дни, недели, месяцы, годы тщательно оберегалась тайна, связанная с этим делом. Все гравюры Иеронима Босха сгорели при пожаре, все послания убийцы были утеряны, и никто больше никогда не видел мемуаров Платина.

Спустя какое-то время стали исчезать и некоторые действующие лица. Розина Форлари пережила своего племянника на девять месяцев, а старик Аргомбольдо, окончательно обезумевший, скончался чуть позже.

В сентябре 1516 года библиотекарь Ватикана Томмазо Ингирами оступился на лестнице, упал, разбив при этом голову, и умер.

Кардинал Бибьена, вскоре назначенный папским легатом при дворе французского короля, в ноябре 1520 года вернулся в Рим и тихо угас. Поговаривали, что его отравили, но то были лишь слухи. За несколько месяцев до него скончался Рафаэль.

Последние годы Льва X были отмечены расколом Церкви во главе с Лютером и распространением реформизма. Ко дню кончины папы — 1 декабря 1521 года, в возрасте сорока шести лет — последний представитель Медичи на папском престоле оставил Церковь разобщенной, потерявшей управление, а папство — истощенным долгами. С тех пор на, казалось, незыблемо едином древе христианства выросли три ветви…

Что же касается доблестного Барбери, которому я обязан жизнью, — кстати, это служило ему немалым утешением за то, что он не смог уберечь моего отца, — он двенадцать лет честно исполнял свой долг в Доме полиции. Погиб он от руки одного из наемников Карла V во время захвата Рима в 1527 году.

Иероним Босх (а может быть, следовало называть его Ван Акеном?) отдал Богу душу летом 1516 года. Художник так и не узнал о безумствах, навеянных его произведением.

До конца дней своих Леонардо да Винчи был моим другом и примером для подражания. Оправившись от наших похождений, он рассказал мне, как кардинал отговорил его от поездки в Савойю. Бибьена, боявшийся бунта, упросил его сделать не отличающуюся от оригинала копию Святого Лика. Хорошо еще, что мэтр когда-то однажды присутствовал при выносе покрывала святой Вероники… Под строжайшим секретом — даже папа не должен был этого знать — он изготовил подделку, которую впоследствии продемонстрировал Гаэтано. Засохшая кровь, найденная мной в Бельведере, похоже, использовалась при написании копии. Если судить по улыбке, с которой он смотрел на радующихся римлян, мэтр был весьма удовлетворен своей работой.

Как я ни старался, я не мог обнаружить его связей с так называемыми иоаннитами. А на мои вопросы Леонардо лишь пожимал плечами:

— Чего только мне не приписывают!