Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пожалуй, он так и сделает.
* * *Ближе к вечеру дышать стало совсем нечем. Урманцев почувствовал себя плохо, дважды он терял сознание, из носа шла кровь. Урманцев сидел на полу, задрав голову кверху, Климов положил ему на лицо влажную тряпку, но кровь никак не хотела успокаиваться.
Урманцев выплевывал изо рта слюну, он хотел крепко выругаться, но сил не осталось даже на слова. Майка на груди намокла так, что хоть выжимай, на земляном полу образовалась лужица крови. Когда, наконец, кровотечение прекратилось, Урманцев заполз под лежанку, вытянулся во весь рост и то ли уснул, то ли снова лишился чувств. Климов протер сухие губы смоченным в воде пальцем. Он лежал на полу, хватал воздух раскрытом ртом.
Он снова погрузился в воспоминания. Но от тех воспоминаний мало радости, когда возвращался к недавнему прошлому, прошибал озноб, словно ледяной ветер дул в лицо.
…В бригаде Климова Шмель числился подсобным рабочим. На самом деле он не таскал кирпичи и цемент на последний этаж мебельного цеха, не бегал с носилками, а пользовался большими привилегиями, исполняя разовые поручения бригадира, был на побегушках: поди туда-то, принеси то-то. Единственная обязанность, твердо закрепленная за Шмелем, это присмотр за бетономешалкой. Чтобы не тратить время зря, не гонять подсобных рабочих вверх-вниз с носилками под раствор, бугор решил поднять бетономешалку на последний третий этаж.
Строители делают опалубку, затем заливают здесь же приготовленный бетон – и внутренние стеновые перегородки готовы. Бетономешалку поставили в большом зале, который после окончания строительства должны занять работники администрации, подвели к ней электрический кабель, подсоединили рубильник. Сюда же подносили и складывали в отдельные кучи песок, мешки с цементом, гравий.
Шмель приглядывал за тем, чтобы хватило материалов для следующей загрузки в бетономешалку, чтобы бетон вырабатывали весь, без остатка. Он грелся у костра, а если что не так, бежал сообщать бригадиру о нарушениях. Когда объявляли съем, заключенные спускались вниз, во двор, ждали построения, Шмель ещё оставался наверху.
За полчаса до съема он начинал чистить бетономешалку. Мастерком выбрал из чаши оставшийся в ней раствор, затем наливал туда подогретую на костре воду. Забираясь через люк в чашу бетономешалки он тщательно мыл её изнутри, вычерпывал ковшиком использованную грязную воду, бережно протирал агрегат сухой ветошью и только после этого спускался во двор.
К технике здесь относились с нежностью. Если сломается бетономешалка, план не вытянуть, на подсос сядет вся бригада в тридцать рыл.
Два дня Климов буквально по минутам выверял расписание работы Шмеля, на третий день, в субботу, решил действовать. Когда объявили окончание работ, он спустился вниз вместе с другими работягами, потоптался на холодном ветру пару минут. Конвой ещё не подошел. Климов шагнул к бригадиру, угостил того папиросой: «Мне бы в туалет, я быстро». Бригадир кивнул.
Климов побежал за угол. Две сортирные будки, сколоченные из горбыля, имеющие вместо дверей полг из рубероида, остались слева. Климов повернул в противоположную сторону, вскарабкался по самодельной приставной лестнице на второй этаж.
Оказавшись в просторном помещении, где должен был разместиться цех, он свернул к лестничным маршам, выскочил на площадку. Побежал вверх по ступеням, не чувствуя ног, преодолел четыре пролета. Через несколько секунд он взлетел на третий этаж, пробежал по длинному кривому коридору. Остановился, перевел дух. Изо рта валил густой пар, а сердце готово было лопнуть. Шаги Климова гулким эхом разносились по всему зданию.
Стараясь ступать неслышно, зашагал к тому месту, где работал Шмель. Климов выглянул из-за угла как раз в тот момент, когда Шмель выгреб из бетономешалки остатки раствора, залил в чашу два ведра теплой воды. Из-за угла Климов полторы минуты наблюдал за Шмелем, выбирая момент. Тот прихватил ветошь, высоко задирая ноги, забрался в чашу бетономешалки. Климов прижался спиной к стене.
Надо действовать. Надо решиться. Он почувствовал, как под шапкой вспотела голова.
Климов надел тряпичные рукавицы. Сделал два длинных прыжка вперед, подскочил к электрощиту, обхватил двумя руками деревянную рукоятку рубильника и замер. Тихо. Слышно только, как Шмель, протирая чашу бетономешалки изнутри, напевает себе под нос: «А над лагерем светит безрадостный вечер, их ещё впереди девятьсот тридцать два». Поет, надо же…
И вправду, ничего нет лучше свободного труда, под душевную песню.
Климов дернул вниз рукоятку рубильника, ток пошел. Барабан, рассчитанный на четыреста килограммов загрузки, сразу закрутился на высоких оборотах. Песня, доносившаяся из бетономешалки, оборвалась. Шмель коротко вскрикнул и тут же затих. Десять секунд Климов слушал, как работает движок, а в чаше с сухих хрустом перемалываются человеческие кости. Затем отключил электричество.
Обернувшись, он бросил короткий взгляд на бетономешалку. Пол забрызган кровью и ещё каким-то темно-коричневым веществом. Дерьмом что ли… Климов, боясь, что его вывернет наизнанку, не стал заглядывать в чашу. Он сорвался с места, бросился бежать обратной дорогой.
Шмеля хватились только на перекличке. Кого-то из бригады отправили наверх. А потом на производственную зону нагрянул сам кум Ткаченко с операми. Допрашивали каждого работягу, кто что видел, кто где был. Когда допрашивали Климова, он сообщил, что после съема отпросился у бригадира по нужде в сортир. Проверять показания не стали. Да и как проверишь?
Бугор, согнувшись, бегал за кумом и лепетал: «Видно, коротнуло. Видно, ток прошел».
Была суббота, оперативники особенно не усердствовали, они спешили по своим делам. В поселковом клубе накрыли столы, там вечером отмечали какой-то праздник. Гибель Шмеля слишком мелкий, слишком незначительный эпизод, чтобы отвлечь начальство от субботней пьянки. Майор Ткаченко полюбовался на лужу крови, на кишки зэка, перемешанные с тряпками, и ушел.
«Главное, техника цела», – бросил он через плечо.
Останки Шмеля выгрузили из бетономешалки совковыми лопатами и покидали в неструганный ящик. Его смерть списали на несчастный случай.
Глава седьмая
Климов думал, что история со Шмелем закончилась в тот самый момент, когда останки вымогателя схоронили на кладбище, расположенном за оградой колонии, а в холмик мерзлой земли воткнули деревянную дубину с номером, который при жизни носил зэк.
Климов ошибался, история имела продолжение.
Наступил май, а вместе с ним первые оттепели. Откладывать побег дальше не имело смысла. Урманцев получил от Маргариты деньги и, не проходя промацовку конвоя, пронес их на зону. Через знакомого лепилу из зэков Урманцев сунул на лапу врачу Пьяных. Взятка по здешним понятиям весьма приличная, коновал не стал отказываться, без звука согласился поместить Климова в больницу на две, а то и все три недели. Он передал Климову через фельдшера, чтобы тот явился на осмотр с утра, перед построением.
Пьяных, не стесняясь присутствия вольнонаемного санитара, положил своего пациента на кушетку, велел приспустить штаны и задрать рубаху. Пощупав живот, Пьяных зевнул во всю пасть и объявил, что у Климова, по всей видимости, дизентерия. Придется, как это ни прискорбно, пройти обследование в стационарных условиях, отдохнуть и полечиться киселем. Климов, играя свою роль, сокрушенно покачал головой и пожаловался на невезуху: надо же, как не вовремя я заболел, в бригады план горит.
Санитар отвернулся к стене, он едва сдерживал рвущийся из горла смех. Климов и сам едва сдержался, чтобы не рассмеяться. В эту минуту ему словно черти щекотали пятки. Последнего больного то ли дизентерией, то ли пищевым отравлением Климов видел в вологодской пересыльной тюрьме. Тому парню было очень плохо, бедняга, забившись угол камеры, долго сидел в обнимку с унитазом.
Но контролеры с ним не особенно церемонились. Парня избили, а ближе к вечеру, когда он немного отошел от побоев, заставили языком слизать блевотину с унитаза и загаженного пола. Слизать всю эту кислую гадость до последней капли. И он слизывал. Блевал и снова слизывал.
На следующий день в больничку с подозрением на обострение язвенной болезни залег и Урманцев. В дневной час, когда жилая зона пустеет, рабочий кухни Гуталин доставил в палату кое-какой инструмент. Получив деньги, азербайджанец попрощался с Урманцевым и был таков.
Зонная больница располагалась в самом ветхом и самом маленьком бараке на дальней окраине жилой зоны. Пациентов на лечение сюда брали неохотно, за большие деньги, и больные, коих на зоне без счета, к Пьяных валом не валили. Все зэки знали, что лечение в больничке – это удовольствие из дорогих. Да что там больничка. Получить простое освобождение от работ, хотя бы на один день трудно без живых денег.
Трое суток Климов лежал в единственной на весь лазарет палате, вдыхал запах чистых простыней, наслаждался тишиной и покоем. На койке у окна сладко храпел второй палатный больной Урманцев, накапливая силы для побега. Ночами они пилили стену под кроватью Климова, вырезая лаз и долбя железным штырем спрессованный шлак, уложенный между внешними и внутренними досками.