Карузо - Алексей Булыгин

Пятого ноября Карузо с таким блеском спел в «Богеме», что Конрид буквально потирал руки от радости по поводу приобретения новой перспективной «звезды» и подумывал, как можно сподвигнуть тенора на дополнительные выступления. Так, перед «Травиатой» Конрид передал ему через Скотти забавное предложение: так как в опере у Альфреда «недостаточно пения», то, может быть, Карузо споет — для удовлетворения ожиданий «Бриллиантовой подковы» — несколько «вставных» романсов?

Карузо взорвался:

— Передай Конриду, что если я пою, на его взгляд, недостаточно много, то это вина не моя, а создателя оперы — Верди!

Конрид был недоволен, но поделать, естественно, ничего не мог. В любом случае, Карузо умел не стушеваться даже в тех операх, которые, казалось бы, написаны с расчетом на примадонн: «Травиате» и «Лючии ди Ламмермур». В обеих этих постановках его партнершей была Зембрих, но триумф тенор и сопрано теперь делили пополам.

Все спектакли с Карузо проходили при переполненном зале. «Паяцы» вызвали такой энтузиазм, что спекулянты хорошо наживались, перепродавая билеты втридорога. Один из критиков после «Паяцев» сказал, что «Карузо — лучший итальянский тенор, которого Нью-Йорк слышал с тех пор, когда ушел со сцены Итало Кампанини»[191]. Вершиной триумфа Карузо в его первом американском сезоне стало выступление в «Любовном напитке».

В это же время было положено начало традиции приглашать тенора петь на торжественных приемах финансовой элиты Америки. Оплата таких концертов поначалу составляла 1500 долларов, после чего неуклонно росла. В соответствии с контрактом Карузо получал из них 960 долларов, остальное шло в бюджет «Метрополитен-оперы».

В Нью-Йорке и Филадельфии Ада провела с Энрико весь сезон 1903/04 года и была представлена всем как жена Карузо. Этот факт так прочно вошел в сознание американцев, что даже в 1908 году, после драматических событий в отношениях Карузо и семьи Джакетти, обычно проницательные нью-йоркские репортеры именовали ее не иначе как госпожой Карузо.

В Америке Карузо выступил в новом и несколько неожиданном для певца амплуа. После дебюта тенора на сцене «Метрополитен-оперы» редактор американской газеты на итальянском языке «Ла Фолья ди Нью-Йорк» Марчиале Зиска направил Карузо поздравительный адрес и попросил его фотографию для своего издания. 10 декабря 1903 года Карузо ответил, что, к сожалению, у него сейчас нет хорошей фотографии, и вместо этого послал в газету автошарж. Зиска напечатал рисунок в ближайшем номере, и читателям этот нестандартный ход очень понравился. Вскоре знакомство редактора и тенора переросло в крепкую дружбу. Во время совместного посещения ежегодного банкета Итальянской торговой палаты Зиска предложил Карузо поразвлекать гостей, рисуя на них шаржи, что тот с удовольствием и сделал. Зиска опубликовал этот своеобразный отчет в газете и получил множество одобрительных отзывов. Тогда он предложил тенору еженедельно публиковать шаржи в газете, на что Карузо охотно согласился. Так была положена традиция, которая длилась до самой смерти Энрико. Зиска позднее вспоминал, что с этого момента тираж газеты значительно увеличился. Даже те, кто не читали по-итальянски, покупали выпуски газеты — исключительно из-за карикатур, которые рисовал знаменитый тенор[192]. Вдова Энрико Дороти рассказывала об этом его пристрастии: «Он часто говорил, что больше любит рисовать, чем петь, и, хотя никогда не обучался рисованию, был искусным карикатуристом. Рисуя шаржи на самого себя, он не смотрел в зеркало, а только ощупывал лицо левой рукой. Была издана книга его карикатур, и каждый день он рисовал шаржи для „La Follia“. Когда-то Марчиале Зиска, издатель газеты, предложил ему большие деньги за ежедневные карикатуры, но Энрико ответил:

— Я не хочу брать деньги за то, что доставляет мне большое удовольствие. Моя работа — пение. Мы друзья — и я буду рисовать даром.

Однажды, во время прогулки, мы увидели в витрине магазина автографов шарж на президента Вильсона, нарисованный Энрико. Я вошла в магазин узнать цену. Энрико был восхищен, услышав, что шарж стоит семьдесят пять долларов (сейчас это было бы около 1800 долларов. — А. Б.).

— Это щедрая плата за десятиминутный труд, — сказал он. — Стоит бросить пение, чтобы рисовать…»[193]

Во время выступлений тенора в Филадельфии его голос услышал Кэлвин Чайлд, директор звукозаписывающей компании «Виктор». Он уже знал пластинки Карузо и предложил ему четыре тысячи долларов за десять записей. Сессию провели за один день в комнате номер 826 Карнеги-холла, где размещалась небольшая студия со звукозаписывающей аппаратурой. Тут же Чайлд заключил договор с Карузо на пять лет. Вскоре он выпустил рекламный плакат: «Карузо, величайший тенор мира, сотрудничает исключительно с фирмой „Виктор“».

Итак, слова были произнесены. Возможно, это был всего лишь рекламный ход. Карузо тогда еще не настолько обогнал коллег по артистическим и вокальным возможностям, чтобы действительно именоваться «величайшим тенором мира». Однако начало «золотой легенде» было положено, и спустя всего несколько лет эта фраза воспринималась уже как несомненный факт.

Успех пластинок Карузо был столь велик, что Конрид кусал локти из-за того, что не предусмотрел в контракте пункт о звукозаписях. Вступая на должность управляющего театром, Конрид принял решение бороться с культом «звезд». Тем не менее именно ему — в первый же период его «правления» — удалось открыть самую яркую «звезду» за всю историю «Метрополитен-оперы».

За сезон в Америке Карузо получил 30 тысяч долларов — огромную по тем временам сумму[194]. Энрико был очарован Нью-Йорком и новой для него жизнью. Он посетил парикмахера, который подровнял ему усы и сделал новую модную прическу. Любил гулять по Центральному парку, особенно посещать обезьяний зверинец (естественно, он и думать не мог, какой неприятный сюрприз преподнесет ему это место через несколько лет…). Покупал открытки с видами Нью-Йорка и посылал их друзьям в Европу.

К концу сезона в Америке Карузо очень устал. Дошло даже до того, что 8 февраля 1904 года во время исполнения дуэта с Марчеллой Зембрих его голос дрогнул. Однако тенор быстро пришел в себя и блестяще допел партию. После арии Неморино публика потребовала бисировать. Измученный певец отказывался, как мог, но вынужден был уступить.

Когда 10 февраля 1904 года Карузо отбывал в Европу, провожать его на пирс собралась огромная толпа. Путь Карузо на родину лежал через Монте-Карло, где он выступил в «Богеме» с дебютировавшей в театре молодой красавицей-сопрано Джеральдиной Фаррар, идеально подходившей на роль Мими. Это было ее первое в жизни выступление с певцом ранга Карузо. Артистка впоследствии вспоминала, что была поначалу разочарована. Наслушавшись рассказов о необыкновенном певце, с которым ей предстояло выступать, она не ожидала увидеть кряжистого невысокого итальянца со смешными вощеными усами. Карузо, как обычно, на репетиции пел вполголоса, и Фаррар пришла в полное недоумение. И это знаменитый тенор?!. Но едва она услышала, как Энрико поет полным звуком, она испытала потрясение. Успех их пары был невероятный. В порыве эмоций Карузо после очередной овации взял на руки Фаррар и донес ее до гримуборной. Таким образом было положено начало их дружбе и очень плодотворному для обоих сотрудничеству. Здесь же, в Монте-Карло, Энрико выступил в «Аиде» с Джанниной Рус. Родившаяся в том же году, что и тенор, певица не блистала такой красотой, как Фаррар, но была очень образованным и разносторонним человеком, с голосом, позволявшим ей исполнять разнородный репертуар — от партий драматического сопрано до колоратурных.

Из Монте-Карло Карузо отправился в Париж, где 14 апреля 1904 года состоялся его французский дебют, для которого, как ранее в «Ковент-Гардене» и потом и в «Метрополитен-опере», Энрико выбрал «проверенную» (и «счастливую», как полагал суеверный неаполитанец) партию Герцога Мантуанского. В Париже Карузо ожидали с нетерпением. Рассказы о его грандиозных успехах будоражили не только элиту, но и другие слои общества. Однажды у кассы театра был замечен крестьянин, приехавший из далекой деревушки и державший в руках сто франков. Он спрашивал, где можно услышать тенора Карузо, слухи о котором дошли даже до его глухомани. Певец выступил в театре Сары Бернар всего один раз, но его триумф превзошел все, какие раньше видела эта сцена. Один из рецензентов писал: «Карузо не обладает элегантностью и изысканностью Жана де Решке, но у него легкий и светлый тенор — без сомнения, наиболее очаровательный из всех, какие в настоящее время можно услышать. „La donna и mobile“[195] он вынужден был бисировать трижды!»[196]

Партнершей, исполнявшей роль Джильды, была знаменитая красавица Лина Кавальери (в начале 1950-х годов о ее жизни был снят фильм с Джиной Лоллобриджидой в главной роли с показательным названием: «Самая красивая женщина на земле») — Кавальери и Энрико быстро подружились и впоследствии многократно выступали вместе на разных оперных сценах.