Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен

— Помолвлены, жених и невеста, как мы! — повторяла она. И вместо того, чтобы поцеловать сына, целовала мужа.

Полковник также был взволнован и разделял общие чувства. Он был изумлен в такой же степени, в какой были обрадованы супруги Дювиль. Раздались возгласы, появились слезы на глазах, присутствующие обменивались поцелуями. Полковник стал расхваливать семью невесты, после чего все уселись и начали обсуждать будущее.

— Давайте устроим свадьбу немедленно, — высказался Луи.

— Дай нам хотя бы время немного ее подготовить, — ответила матушка.

Г-н Дювиль подначивал молодых:

— А, так вы хотите жениться завтра же, чтобы поскорее остаться одним, — говорил он. — Так уж устроены все влюбленные: прежде всего они хотят одиночества, но увы! скоро его добиваются.

Смысл этой довольно печальной шутки ускользнул от г-жи Дювиль.

— Вы смеетесь? — сказала она, обращаясь к жениху и невесте. — Сейчас совсем не время. Выбирайте что-нибудь одно: или смеяться, или жениться.

Затем, обращаясь уже только к невесте, добавила:

— Я не сторонница стремительных браков. Это вызывает сплетни, а я этого не хочу, да и ваши родители, я полагаю, со мной согласятся. Сколько им сразу забот на голову свалится! Выдавать замуж дочь — это такие хлопоты!

Тут невеста смутилась, взяла за руку дядюшку и тихонько попросила его объяснить причину ее беспокойства.

— Вот что, — начал полковник. — Мне очень трудно говорить, потому что как только начинаются разговоры на сентиментальные темы, получается сплошная путаница.

— Чувства и туман обладают странным свойством, — сказал г-н Дювиль. — И в том и в другом легко потеряться, слышны какие-то голоса, люди пытаются найти друг друга, но не находят, хотя все на месте.

— А вот племянница моя, наоборот, хотела бы избежать некоей встречи. Конечно, может быть вы назовете это ребячеством, или излишней чувствительностью, но она хочет, чтобы венчание проходило не в той церкви, где она венчалась в первый раз. Ее можно понять. Что вы думаете об этом?

— Ну не будете же вы венчаться в Париже, я надеюсь? В Париже — это все равно что нигде. Все равно что в гараже. Осень — отличное время года в Вальронсе. Венчайтесь здесь, — воскликнула г-жа Дювиль и тут же стала говорить о приемах, рассылке приглашений, музыке и окороках. Она решила, что до свадьбы надо будет дать бал и два званых ужина и даже назвала дату свадьбы — в среду, 22 октября, в полночь.

— Весь дом займут родственники, а для гостей, приехавших издалека, снимем этаж в гостинице «Сен-Пепен». Месяц пройдет быстро, — сказала она в заключение. — Месяц, что такое месяц, ведь правда?

Г-н Дювиль пошел в библиотеку и написал телеграмму г-ну Зарагиру: «Луи женится в Вальронсе 22 октября, мы счастливы, ждем».

Полковник распрощался с хозяевами и посоветовал племяннице возвращаться не слишком поздно. Луи Дювиль повез невесту ужинать в ресторан на берегу Соны. Родители остались дома. Они совершили в темноте прогулку по парку и провели вечер за воспоминаниями о различных крупных и малых событиях.

На следующий день невеста уехала к своим родителям. Луи Дювиль хотел отвезти ее на машине, но она отказалась, говоря: «Мои родители — люди не таких широких взглядов, как ваши, и о каждом визите их надо предупреждать заранее. Приехав вместе, мы поставили бы их перед свершившимся фактом, а это было бы им неприятно. Мне и так будет достаточно трудно объяснить им, как это я, не зная вас, решила выйти за вас замуж.

— Я чем-то похож на ваших родителей, — ответил Луи. — Вы бы хоть подготовили меня к этому неожиданному отъезду, сказали бы вчера во время ужина.

— Вчера? Во время ужина? А мы сидели молча и только глядели друг на друга.

Они лежали на траве в тени дерева в саду полковника.

— Я приехал, чтобы провести с вами день, а вы мне говорите «здравствуйте» и «до свидания»! Не успел я приехать, а вы уже сообщаете мне, что уезжаете! Вы не вернетесь и забудете меня, я уверен.

— Вас забыть? Нет, я уже себе не принадлежу, жизнь моя находится в ваших руках и даже мысль ненадолго расстаться с вами пугает меня.

— Значит, вы любите меня?

— Я люблю вас и, если через три дня я не вернусь, вы приедете за мной.

Он отвез ее на вокзал, вошел вместе с ней в вагон, предложил проводить до дома родителей и дожидаться ее в ближайшей деревне.

— Мы живем в уединенной местности, и у меня нет машины. У меня не было бы никакой возможности добраться до вас. Нет, будьте благоразумны и оставайтесь в Вальронсе.

Луи Дювиль выпрыгнул на перрон в последний момент, она что-то крикнула ему в окошко, что он не расслышал, и с тяжелым сердцем он вернулся в Вальронс.

В их парке было небольшое здание, прозванное «Гербарием»; оно походило на оранжерею и стояло симметрично ей. В нем находился гербарий фирмы Дювиль; а еще там были коллекция, включавшая множество редких растений и минералов, образцы древесины, камней, окаменелостей, и библиотека книг по ботанике. В здании этом было только одно помещение, длинное и загадочное; в нем постоянно пахло сухими листьями, сигарами и бумагой. Это был своего рода музей, совмещенный с лабораторией, где г-н Дювиль проводил воскресные дни и досуг. Обычно жена его туда не заходила. Но в тот день она оказалась там. Она стояла и смотрела, как муж укладывает в пресс растения, когда туда же зашел Луи.

— Ну и лицо у тебя! — сказал со смехом отец. — Вот уж поистине преисполненный печали жених.

— Она уехала, — отвечал Луи.

— Уехала? Уже? Катастрофа! Может, дядюшка знает, где ее найти! Надо обязательно разыскать ее, — вскричала г-жа Дювиль.

На нее жалко было смотреть. Сын успокаивал ее, хотя и сам был расстроен крайне — любовь внушала ему одновременно и доверие, и отчаяние. До этого любовные похождения его были легкими и доставляли ему только удовольствия, а теперь он был обеспокоен.

На следующий день, как раз когда он говорил своему отцу: «Я думаю о ней, но не могу вспомнить ее. Может, это признак того, что она меня позабыла», принесли телеграмму, в которой были слова: «Приезжайте, жду». И он уехал.

Г-жа Дювиль воспользовалась его отъездом, чтобы навести порядок в доме. С помощью прислуги и эконома она составила список вещей, провела настоящую инвентаризацию. Пооткрывали все шкафы, вынесли в прихожую кипы белья, на лестницу выставили тарелки, рюмки и бокалы, повсюду лежали столовые приборы. «Если хочешь навести порядок, надо сперва устроить беспорядок», — говорила она. Малярам, которые обновляли комнаты, отведенные для молодых, она кричала: «Торопитесь! Не хочу запаха краски. Осенью от него мрачное настроение. Если бы весной — другое дело!» На первом этаже работали обойщики. В доме негде было присесть. Г-н Дювиль воспользовался этим обстоятельством и допоздна засиживался в «Гербарии» или в бюро фирмы.

Г-жа Дювиль организовывала обеды за малыми столами, вызывала настройщика рояля, рассылала телеграммы с приглашением оркестров, бегала то в церковь, то к кондитеру, а мужу повторяла:

— Главное, чтобы 22-го было полнолуние. Это всегда очень эффектно.

— Увы, я не могу изменить ход небесных светил, — отвечал он, а 22 октября, в день святой Алодии, луна будет только в первой четверти.

— Некоторые все могут устроить, надо только усердно помолиться, и все получится. Ты забываешь, что на свете есть чудеса! — отвечала она. Г-н Дювиль, действительно, о них совсем забыл.

Немногим больше, чем через неделю после отъезда сына отец получил от него письмо, опущенное в Париже, и в тот же день — письмо от Зарагира, из Амстердама. Тот писал: «Я счастлив за тебя, за Луи и его матушку. Обнимаю всех троих. Невеста-то хоть красивая? Приеду 20-го и пробуду у вас несколько дней».

Что касается Луи, то он описывал, как его встретили будущие тесть и теща. «Эти люди не похожи на нас с тобой. Они холодны, чопорны и, хотя довольно молоды годами, выглядят как старики. В любую эпоху и в любую погоду они способны вызывать только антипатию. Их сын и его жена похожи на них. Тебе они не понравятся, от мамы они придут в ужас, и мне жаль их дочь, прожившую с ними семь лет, слушая упреки в свой адрес за то, что она осталась вдовой. Я не пишу о ней, потому, что ты все понимаешь, и еще потому, что если бы писал, то у меня не осталось бы секретов. Похоже, что любовь не излечила ее от долгой печали. Она нуждается в ласке и уходе, как те раненые растения, что выживают лишь благодаря постоянному вниманию, но зато их первый цветок приносит радость в награду за милосердие». Луи Дювиль писал также своему дорогому папочке, что хотел бы отвезти невесту в Париж, чтобы она могла одеться у модных портных, но что ее родители воспротивились этому. «Я снял с нее мерки и заказываю ей платья по моему вкусу. Она увидит их в Вальронсе. Никогда еще мне не было так весело в Париже».

Г-н Дювиль прочел это письмо жене. Всем соседям от нее стало известно, что на невесте будет платье на цыганский манер из золотистого муслина с воланами. Сама же невеста, узнав об этом тоже из письма, смеялась одна в своей комнатке, представив себе, какое лицо будет у родителей, когда они увидят на ней такое экстравагантное платье.