Искаженное время. Особенности восприятия времени - Клодия Хэммонд

Мы ожидаем, что приятные события будут состоять только из положительных моментов, а неприятные – только из отрицательных. Мы думаем, что если попадем в серьезную передрягу, то не справимся с ней, а радостное событие сделает нас такими счастливыми, что вся наша жизнь преобразится. Однако и в том, и в другом случае сами мы не изменимся. Утонем ли мы в печали или окажемся на седьмом небе от счастья, эмоции в конце концов утихнут – и в итоге нам будет чуть хуже или чуть лучше, чем сейчас. Объясняется это тем, как мы рассматриваем время в будущем; обдумывание события в реальном времени протекало бы слишком долго, поэтому мы его сокращаем, воображая по большей части начальные моменты. Если вы с кем-то встречаетесь, и между вами завязываются серьезные отношения, вы представляете себе прелести первого года совместной жизни, воображаете, как будете обставлять общую квартиру. А вот эпизоды из пятого или десятого года семейной жизни вы не обдумываете. Дэн Гилберт провел исследование на тему представлений человека о том, какая счастливая жизнь его ожидает, если он вдруг выиграет в лотерею, или какая ужасная жизнь ждет, если его разобьет паралич[122]. Представляя лотерейный выигрыш, испытуемые рисовали себе банкет с шампанским, позирование перед камерами с гигантским муляжом чека на миллион, выбор спортивной машины, поездку на отдых в шумной компании друзей. То есть, сплошное веселье. В случае инвалидности они представляли сильное потрясение, потерю работы, необходимость приспособить жилище к нуждам инвалида. В их понимании вся жизнь рушилась. Воображая обе ситуации, испытуемые в первую очередь рассматривали начальную стадию, представляя ее и сопутствующие ей ощущения длительными. Они забывали о том, что через некоторое время приспособились бы. Первоначальное чувство восторга или отчаяния поутихло бы. Как выяснили ученые, радость от долгожданного продвижения по службе длится месяца три, не больше. Потом вы привыкаете к своему статусу, для вас становятся очевидными не только преимущества, но и недостатки новой должности, вы обнаруживаете, что многое из того, что раньше вас раздражало, никуда не делось. Вы все так же мотаетесь в офис из пригорода, по-прежнему рано встаете. Среди ваших коллег нашелся препротивный тип. И соответственно, если вас вынуждают перейти на новое место, оставив любимую работу, вы через некоторое время привыкаете и к нему. Гилберт обнаружил, что даже в случае тяжелой инвалидности люди неожиданно для себя справляются с возникшей ситуацией, хотя времени на это может уйти гораздо больше. Они снова счастливы, пусть немного меньше, чем до болезни, а если до болезни они в целом были довольны жизнью, то даже став инвалидами, будут испытывать больше радости, нежели человек, хоть и выигравший в лотерею, но изначально не слишком довольный своей жизнью и к тому же постепенно остывающий от эйфории выигрыша.

Существует множество примеров из жизни, когда люди, представляя события в будущем, переоценивали силу своих эмоций. Переселенцы со Среднего Запада в Калифорнию считали, что на новом месте будет лучше – они верили, что солнечная погода сделает их жизнь счастливой. К сожалению, этого не произошло, ведь погода – лишь одна из множества составляющих благополучной жизни. Вот еще пример: когда группа получила хорошие новости – отрицательный анализ на ВИЧ, – испытуемые признались, что радость была вовсе не такой огромной, как они предполагали.[123]

Дэн Гилберт с коллегами придумали гипотетические ситуации и попросили испытуемых описать свои чувства. Некоторые ситуации были будничными – бейсбольная команда выигрывает или проигрывает матч. Другие – исключительными: Гилберт попросил мать двоих детей представить свои чувства через семь лет, если прямо сейчас один ребенок умрет. Она предположила, что все эти семь лет будет безутешна, забыв, что несмотря на весь ужас произошедшего и коренную перемену в жизни, она все равно временами будет испытывать радость, ведь один ребенок у нее остался.[124]

Любопытно то, что иногда ситуации, представляемые в рамках эксперимента, сбываются в реальной жизни. В 2000 году испытуемых попросили представить, какие эмоции они будут испытывать, узнав, что космический корабль «Колумбия» потерпел крушение, а весь экипаж погиб[125]. По версии экспериментаторов, «Колумбия» врезалась в космическую станцию «Мир». Через три года катастрофа произошла на самом деле. В том же эксперименте испытуемых просили представить, что в ходе Иракской войны вооруженные силы США свергнут режим Саддама Хусейна. И снова воображаемая ситуация опередила реальную на три года.

Итак, вот что мы имеем на данный момент: способность воображать будущее имеет огромное значение и даже может представлять собой пассивный режим работы мозга, однако наши суждения искажаются в результате стремления видеть лишь начальные и ключевые моменты события, основывать прогнозы на наиболее ярко выраженном, а не типичном опыте из прошлого. Будучи людьми взрослыми, мы ведем себя как те дети с солеными крендельками, которым трудно представить, что завтра они не будут испытывать жажду: нам сложно абстрагироваться от наших ощущений в настоящем. Когда человек не голоден, он говорит, что ему не очень-то хочется спагетти с соусом Болоньезе на завтрак. Однако если задать ему этот же вопрос, когда он голоден, идея позавтракать блюдом, которое обычно едят на ужин, покажется ему гораздо более привлекательной. Мозг способен порождать очень убедительные модели будущего, однако они несовершенны, особенно в эмоциональном плане. Мы плохо представляем себе, что будем чувствовать в будущем, и это иногда приводит к неудачным решениям.

Неудачный выбор

От того, как мы представляем будущее, зависит принятие нами решений. На наш выбор влияют предвзятость оценки будущего и наши ошибочные представления о том, что делает нас счастливыми. Решив сменить место жительства, мы убеждаем себя, что будущее счастье зависит от того, найдем ли мы удачное жилье в хорошем месте. Однако на деле наша счастливая жизнь в этом доме будет в гораздо большей степени зависеть от взаимоотношений в семье[126]. Точно так же, если кто-то объявляет своим друзьям, что уходит на другую работу, где зарплата чуть выше, большинство сочтет такой шаг разумным. И это несмотря на то, что наша удовлетворенность работой зависит в первую очередь от коллег и атмосферы в коллективе, а не от мизерной прибавки к зарплате.

Вам предстоят две работы: одна – легкая, потому что вы пишете ее на родном языке, но темой является история социальной психологии, что вас мало привлекает (не представляю, почему – на самом деле тема интереснейшая). Другая работа – труднее, потому что вы пишете ее на иностранном языке, однако тема – романтические отношения, так что вы можете даже почерпнуть что-нибудь полезное для себя. Срок сдачи первой работы наступает через неделю, на вторую работу отводится два месяца. Вы можете выбрать, за какую работу приняться в первую очередь, однако инструкции к написанию получите за неделю до срока сдачи. Итак, какую работу вы выберете?

Когда описанный выше эксперимент проводили среди израильских студентов, для которых легкой была работа на иврите, а сложной – на английском, подавляющее большинство выбрали для начала легкую, но скучную работу, а более сложную, но интересную оставили на потом[127]. Испытуемые, представляя будущее, не принимали в расчет одно обстоятельство – срок выполнения работы. Этот аспект для них не имел значения – они были убеждены в том, что времени будет больше. Я уже говорила: наш оптимизм увеличивается тем больше, чем дальше в будущее мы мысленно переносимся, и в первую очередь это справедливо для такой категории, как время. Несмотря на богатый опыт прошлого, мы всегда уверены – в будущем свободного времени у нас будет больше.[128]

Студентам предложили сделать на следующий учебный год выбор: посещать интересные лекции на другом конце города или скучные лекции в соседней аудитории. Большинство выбрало интересные лекции. Возможно, в этом нет ничего удивительного. Но если бы лекции начинались не в следующем году, а завтра, их выбор был бы другим. Обдумав практическую сторону вопроса, они поняли бы, что будут слишком заняты, чтобы разъезжать по всему городу, и выбрали бы лекции пусть и скучные, но зато не требующие беготни[129]. Умом мы понимаем, что выбирая одно, жертвуем временем, которое могли потратить на другие занятия, но отдаем себе в этом отчет лишь тогда, когда представляем ближайшее будущее. Представляя же отдаленное будущее, мы упрощаем ситуацию и опускаем важные детали, напрочь забывая, что в следующем году свободнее не будем.

Поражает упорство, с которым мы держимся оптимистической уверенности в том, что в будущем у нас будет больше свободного времени. Мы откладываем поход в тренажерный зал сегодня, потому что, мол, слишком заняты, но свято верим в то, что завтра уж точно пойдем. Мы сохраняем завидный оптимизм по поводу самих себя в будущем: мы станем лучше, собраннее. И, следовательно, у нас будет больше времени. Представляя себя через год, мы видим человека последовательного, организованного, который с легкостью выкроит время для еще одного хобби. А вот представляя себя через неделю, мы знаем, что не в состоянии взяться за что-либо еще. Размышляя о ближайшем будущем, мы учитываем обстоятельства, которые могут нам помешать, но когда видим себя в отдаленном будущем, забываем, что наши планы могут рухнуть по такой банальной причине, как, например, вставшая электричка. Описывая себя в будущем, мы даже употребляем более простые прилагательные[130]. Взгляд на будущее через розовые очки вынуждает нас все сильнее уплотнять расписание на неделе, хотя это уже невозможно. Если меня пригласят на следующий год в Уэльс с докладом, я могу согласиться, думая, что выкрою в своем рабочем расписании день, найду три часа на дорогу. И все бы ничего, но когда дата приближается, я смотрю в свой исчерканный пометками ежедневник и уже жалею, что согласилась. Если же меня пригласят сделать доклад в Уэльсе на следующей неделе, я откажусь сразу же. Такой оптимистичный взгляд на свободное время в будущем, бывает, оборачивается прокрастинацией.