Трое на велосипедах - Джером Джером

— Забавная история, ничего не скажешь, — сказал хозяин. — Давненько не слышал ничего подобного.

— Рад, что хоть кого-то она веселит, — кротко сказал человек.

Он стал помогать хозяину собирать осколки, а мы пошли своей дорогой. В дюжине ярдов от входа в трактир верное животное поджидало своего друга. Собака выглядела усталой, но довольной. Было сразу видно, что это суматошное и взбалмошное создание, и мы испугались: а ну как мы ей понравимся? Но она не обратила на нас ни малейшего внимания. Ее преданность своему новому безропотному другу была трогательна, и мы не стали искушать ее.

Покончив к вящему удовольствию со Шварцвальдом, мы отправились на велосипедах в Мюнстер, через Альт-Брайзах и Кольмар; отсюда мы предприняли небольшой набег на Вогезские горы. Альт-Брайзах, каменную крепость, которую река огибает то с одной, то с другой стороны — юный ветреный Рейн отличается завидным непостоянством, — с древнейших времен населяли любители перемен и искатели острых ощущений. Кто бы ни воевал, каков бы ни был повод для войны, Альт-Брайзах всегда оказывался на переднем крае. Его осаждали все кому не лень; как правило, его брали; в большинстве случаев его сдавали обратно; но никому не удавалось удержать его надолго. Кому принадлежит город, чей он подданный, — на этот вопрос житель Альт-Брайзаха никогда не мог ответить с уверенностью. В один прекрасный день он просыпался французом, но не успевал выучить и нескольких французских фраз, необходимых для общения со сборщиками податей, как становился австрийцем. Пока он наводил справки, как себя надо вести, чтобы прослыть добрым австрийцем, выяснялось, что он уже не австриец, а немец, хотя какой из немцев — ведь немцы бывают всякие, их около дюжины, — никто не мог сказать наверняка. В один прекрасный день горожанам объявляли, что они возвращаются в лоно католической церкви, но на следующее утро все просыпались уже ревностными протестантами. Единственное, что было более или менее постоянно в жизни горожанина Альт-Брайзаха, — одинаковая во всех государствах обязанность платить круглую сумму за право слыть подданным того государя, в казну которого в настоящий момент идут его денежки. Но стоит над этим задуматься, как начинаешь удивляться, почему в средние века человек, не являясь ни королем, ни сборщиком податей, утруждал себя таким хлопотливым и утомительным занятием, каким является жизнь.

По разнообразию и красоте Вогез не идет в сравнение с горами Шварцвальда. С точки зрения туриста, главное достоинство этого края — удивительная нищета его жителей. Нет в тамошнем крестьянине той прозаической сытости и довольства, что портит его соседа с другого берега Рейна. В деревнях и на хуторах чувствуешь всю прелесть первобытного уклада жизни. Также славен Вогез и своими руинами. Замков там видимо-невидимо, и многие лепятся в таких местах, где, казалось бы, лишь горные орлы могут вить свои гнезда. Есть крепости, заложенные еще римлянами и законченные уже в эпоху трубадуров; они занимают площадь во много акров, а по хитросплетениям их еще крепких стен можно бродить часами.

Торговля овощами и фруктами — занятие в Вогезе неизвестное. Такой товар произрастает в диком виде, остается лишь сорвать его. Когда странствуешь по Вогезу, время лучше не планировать: настолько силен в жаркий день соблазн остановиться и поесть фруктов, что противиться ему невозможно. Малина, вкусней которой я не пробовал, клубника, смородина, крыжовник растут прямо по склонам, как у нас по закоулкам растет ежевика. Вогезскому мальчишке нет нужды лазать по чужим садам — объедаться фруктами можно, и не нарушая заповедей Господних. Ведь Вогез утопает в садах, но лезть в них воровать фрукты так же глупо, как рыбе пытаться проникнуть в плавательный бассейн без билета. Но все же и на старуху бывает проруха.

Однажды, взбираясь на гору, мы очутились на террасе. Задержались мы там дольше, чем следовало бы, да и ягод съели чуть больше, чем надо. Кончилось это печально. Мы начали с клубники поздних сортов, а от нее перебрались к малине. Затем Гаррису попалось сливовое дерево, на котором были вполне спелые плоды.

— Это вам не какая-нибудь там алыча, — сказал Гаррис. — Настоящий жердель.[23] Налетай, ребята! Грех упускать такую возможность.

На первый взгляд, возразить было нечего.

— Жаль, — вздохнул Джордж, — что груши еще не поспели.

Он еще некоторое время сетовал на превратности природного цикла, но тут нам попались такие великолепные сливы, что он немного утешился.

— Ягод здесь хватает, а вот фруктовых деревьев маловато, — привередничал Гаррис. — Лично я съел бы еще слив.

— А вот идет к нам какой-то человек, — заметил я. — Он, должно быть, местный. Может, он нам подскажет, где здесь еще растут сливы.

— Он неплохо двигается для своих лет, — заметил Гаррис.

Старик карабкался в гору с поразительной скоростью. Кроме того, когда он к нам приблизился, мы заметили, что он пребывает в крайне приподнятом настроении: он пел и орал во всю мочь, жестикулировал и размахивал руками.

— Славный старикан, — восхитился Гаррис. — Смотреть на него одно удовольствие. Но зачем он держит палку на плече? Почему не помогает себе, когда лезет в гору?

— А вы знаете, — насторожился Джордж, — по-моему, это не палка.

— А что же тогда? — спросил Гаррис.

— Уж больно она смахивает на ружье, — ответил Джордж.

— А вам не кажется, что мы могли ошибиться? — предположил Гаррис. — Вам не кажется, что это может быть чем-то вроде частного сада?

Я сказал:

— А вы не помните трагический случай, произошедший на юге Франции года два назад? Солдат, проходя мимо дома, сорвал пару вишен, а французский крестьянин, кому эти вишни принадлежали, вышел на улицу и без лишних слов уложил его на месте.

— Но, наверное, даже во Франции запрещено стрелять в человека лишь за то, что он рвет чужие фрукты? — возмутился Джордж.

— Конечно, запрещено, — успокоил я его. — Убийцу отдали под суд. В его защиту адвокат мог сказать лишь то, что он находился в состоянии крайнего возбуждения и особо дорожил именно этим сортом вишен.

— Что-то припоминаю, — сказал Гаррис, — да-да. Помнится, общине — «коммуне», так она у них, кажется, называется, — пришлось выплатить семье погибшего солидную компенсацию, и на том спасибо.

— Что-то мне здесь надоело. Да и поздно уже, — сказал Джордж.

— Если Джордж и дальше будет бежать с такой скоростью, то упадет и разобьется. Да и дороги он не знает, — забеспокоился Гаррис.

Я остался один-одинешенек, и не с кем было словом перемолвиться. К тому же, подумалось мне, с детских лет я не испытывал радости стремительного бега с крутой горы. Я подумал, что стоит тряхнуть стариной, вспомнить забытое ощущение. Трясет тебя основательно, зато полезно для печени…