«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер

Женщина, по-прежнему поддерживая его голову, стала утирать ему слезы платком. От платка пахло ее духами. Она оттерла липкие следы клейкой ленты со лба и щек Стоны. Прижала его голову к себе и промокнула ему платком губы и уши. Потом протерла шею, под воротником сорочки тоже. А слезы промыли ему глаза.

— Я тоскую о ней, — прорыдал он.

Женщина крепко прижимала к груди его голову.

— Я не хочу умирать…

— С вами все будет в порядке, мистер Браун.

— Как долго еще?

— Чем скорее, тем лучше для всех, кого это касается.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Нет! — Он затряс головой и вывернулся из ее рук. Он не сможет пережить еще один день в этом ящике. Она что, не понимает, какая тут жара? При его сердце? — Это меня убьет, — сказал он. — Не запирайте меня в ящике. Я умру, — сказал он. — Совсем другое дело, если сидеть вот так. Тогда я могу дышать, — сказал он. — Разве я недостаточно наказан? — Ладонь женщины закрыла ему рот, и у него в голове разверзся ад кромешный.

Женщина по-прежнему сидела рядом с ним. Он сам по-прежнему сидел, привязанный за пояс к торцу ящика, со связанными руками и щиколотками. За то время, что Стона спал, зной усилился. Железная крыша поскрипывала. Женщина спустила с плеч серый комбинезон до самой талии. На ней была бледно-желтая трикотажная блузка без рукавов, с маленьким круглым воротничком и пуговичками, расстегнутыми у горла. Стоне были видны припорошенные белым налетом следы антиперспиранта у нее под мышками.

— Воды, — произнес он. Руки у нее были гораздо красивее, чем она того заслуживала.

Она дала ему пить. По внутренней стороне ее предплечья стекала бусинка пота.

— Возьмите все… все, что у меня есть. — Ему потребовалась уйма времени, чтобы выговорить эти слова. — Если вы попытаетесь получить выкуп, вас поймают. — Голос его набирал силу. — Если вы меня сейчас отпустите, я отдам вам все, что имею. Это не восемнадцать миллионов, но все равно очень много. Я просто хочу уйти с работы. Я принял несколько решений. Хочу провести жизнь с женой и с семьями своих детей. Я едва знаю своего собственного сына… Я все ликвидирую и отдам вам деньги наличными. Это займет всего пару дней. И тогда вас не поймают. Так для вас будет лучше.

С набухшими от слез глазами он умолял эту женщину. Сможет ли он удержаться, сохранить разум? Он медленно и постепенно давал ему уйти, будто все больше и больше отпускал нитку воздушного змея, позволяя этой нитке скользить сквозь пальцы. Позволяя мыслям плыть по воле ветра на тонкой нити, трепеща высоко-высоко над фанерным ящиком. Но когда змей уплывал чуть ли не за пределы видимости, а нить перекашивалась, Стоне становилось страшно, он боялся отпустить ее еще на один виток, боялся, что она соскочит с катушки и, колеблясь под ветром, безвозвратно исчезнет из глаз.

— Однажды я возненавидел свою жену. Возненавидел за то, что она такая хорошая. Такая правильная.

— Я тоже когда-то возненавидела своего мужа.

— Возненавидел за то, что она была права.

— Я понимаю, — прошептала женщина. — Я знаю это чувство. Я тоже там побывала.

— Я знаю, что был не прав. Теперь я это понимаю. Я и тогда это понимал, только никогда не говорил ей об этом.

— Сегодня вечером вы ей скажете.

— Сделайте так, чтобы она обязательно узнала. Пожалуйста, скажите ей. Спецификации танкеров, банкротство Бернхарта, договор с Пакистаном, та женщина в Оуквилле… Сделайте так, чтобы она знала — я об этом сожалею.

— Да, похоже, что все это — дела давно минувших дней. Не надо казнить себя за это. — Она промокнула ему лоб платком. — Незачем плакать о пролитом молоке.

— Обещайте, что вы ей скажете.

— Очень скоро вы сами сможете ей все сказать, мистер Браун.

— И еще про одну вещь.

— Да?

— Это было вожделение. Извращенное.

— Тс-с-с.

— Смотрел, как подружка Джейн купается голышом. А ей было всего тринадцать. И возбудился.

— Тс-с-с! Хватит.

— Нужен священник. Я должен…

— Просто дышите глубже.

— Отец Райан, в храме Святого Фомы. Вы можете ему доверять.

— Дышите поглубже.

— Я сделаю так, что он ни одной душе не скажет.

— Вы же понимаете — мы не можем.

— И еще… Я был совсем мальчишкой, в колледже. Все мое будущее… — Стона взглянул на женщину. — Прости мне, Отче, ибо я грешил, — начал он и вдруг исчез под черной прорезиненной тканью, неожиданно протянувшейся над ящиком. Раздался какой-то хлюпающий звук, словно кто-то шлепал по грязи в резиновых сапогах. Стона провалился куда-то, где его кожа не могла дышать. Он однажды читал, что на Хеллоуин какая-то девочка умерла, потому что ее покрасили с головы до пят серебряной краской. Кожные поры были закупорены. Она задохнулась. Это был костюм рыбы.

— Мистер Браун, как вы? Мистер Браун!

Ему не хватало воздуха. Хлюпающий звук шлепающих по грязи сапог становился все громче. Стона старался побороть приступ морской болезни, раскачивавшей его голову, вгонявшей его в сон. Впервые он осознал, что сон может означать смерть. Он заглатывал сгустившийся воздух. Нет, он не умрет. Он не будет проклят за то, что унес свои грехи с собой в могилу. Заставив себя держать глаза открытыми, он наблюдал за женщиной: черная маска, зеленовато-голубые глаза, выступающие ключицы, комбинезон спущен с плеч до талии. Изящными длинными пальцами женщина нащупала крохотную дырочку в промежности комбинезона. Потянула за сморщенную нитку, но нитка не оборвалась, она тянулась и тянулась. Стона все смотрел, а шов распоролся, широко раскрылся, обнажив ее естество, сочное, влажное, и оттуда выскользнула рыбка величиной не больше его ладони. Рыбка забилась на бетонном полу, следом за ней вылилось целое ведро морской воды. Он следил за тем, как рыбка бьется о бетон. Ее глаза пристально глядели на него, жабры жадно ловили воздух.

Тео растянулся на спине на диване — голова опирается на один подлокотник, ноги в носках задраны на другой. Ему было слышно, как у заднего крыльца отец постукивает по ступенькам, тычет в них чем-то — все еще ведет речь о том, чтобы их заменить. Тео пересчитал пачку однодолларовых купюр — семнадцать баксов в этом чертовом петрохимовском зажиме. Он тщательно протер зажим подолом рубашки — это же сувенир. Пятидесятки убрал в свой собственный бумажник. Тео чувствовал себя последним подонком из-за того, что взял эти деньги, но сегодня вечером им нужно обеспечить себе дополнительные меры безопасности. Вообще-то он подозревал, что у Коллин в загашнике всегда имеется пара сотен баксов.

— Ау! Dios mió![54] Жара как в жаровне! — Тиффани вышла из своей комнаты, вытаскивая что-то из бумажного пакета. — Глянь-ка, что я для дедули купила.

Тео незаметно сунул доллары в грудной карман.

— Эта штуковина — одна из самых симпатичных и ни к чему не пригодных деревянных скульптур в абстрактном стиле, какие мне когда-либо приходилось видеть.

— Это — валик для ног. Массажер.

— Разумеется, как раз это твоему дедуле больше всего подходит. Вполне в его духе, — заметил Тео. — Уверен, он только об этом и мечтает. Ты в самую точку попала.

— Во всяком случае, у него более широкий взгляд на вещи, чем у большинства живущих в нашем доме.

— Могу поспорить, он с тобой и разведением конопли на ферме займется.

Тиффани принялась катать ногой массажер, а в это время сверху спустилась Коллин.

— Нам надо дела делать, прелесть моя, — произнес Тео.

Сегодня утром, пока Коллин занималась Брауном, он прилепил записку под полкой в телефонной будке в Метьюхене, потом снял брезент с лодки и дал мотору несколько минут поработать вхолостую. Две недели назад, чтобы арендовать эту лодку, он заложил их обручальные кольца, а матери, когда она заметила, что колец нет, сказал, что отдал их почистить. Может быть, он выкупит кольца из заклада, чтобы сохранить их на память, но то новое кольцо, которое он собирается надеть на палец Коллин… Тео знал — она зарыдает.

— Солнышко, — обратилась Коллин к дочери, — ты хоть что-нибудь ела?

— На нижней стороне ступни — семнадцать миллионов нервных окончаний, — сказала Тиффани, — каждое из которых непосредственно связано с каждым отдельным органом или мускулом нашего тела. Включая и легкие. Стимулируя кровяной поток. Я собираюсь приучать деда к более глобальному подходу к жизни.

Тео размышлял над вопросом, усвоил ли Джексон значение цифры восемнадцать с половиной миллионов — суммы самого крупного штрафа за экологические преступления из всех, когда-либо выплаченных корпорациями США. Кажется, такой штраф был выплачен «Ассоциацией Карбид». Тео точно не помнил.

— Мы собираемся праздновать день рождения дедули с пяти до восьми, — сказала Тиффани, — а потом…

— Пир на весь мир! — сказал Тео. Ему надо было снова залучить Коллин на свою сторону.