Нежная лилия - Кимберли Кейтс

Но неожиданно Оуэн сделал шаг назад. Неужели он заподозрил, что тан собрался его убить?

— У меня уже есть один, и я буду хранить его вечно, — упрямо вымолвил мальчишка.

— Какой же кинжал может быть дороже того, что принадлежал самому тану?

— Кинжал героя, слава о котором будет жить вечно! — Глаза Оуэна засветились восторгом. Рука его, раздвинув складки драной туники, легла на рукоятку хорошо знакомого Конну кинжала. — Волшебный клинок, тот самый, который Нилл Семь Измен добыл, совершая один из своих знаменитых подвигов!

Много лет назад, когда Конну пришло в голову запретить Ниллу распространяться о порученных ему делах, мысль эта показалась ему дальновидной и мудрой. Он тогда подумал, что обет молчания, данный Ниллом, помешает тому стать слишком могущественным. Нилл сдержал слово, но в конце концов выдумка тана обратилась против него. Некоторые буквально по крохам создавали легенду о мужестве Нилла. Долгими зимними вечерами, сидя у камина, они рассказывали о приемном сыне тана, и каждый пересказ обрастал все новыми подробностями.

В конце концов эти рассказы сделают Нилла живой легендой. Только смерть Кэтлин могла все изменить. Когда станет известно, что великий воин хладнокровно перерезал горло девушке, имя Нилла навсегда будет покрыто позором.

Безумная ярость волной захлестнула Конна — ярость, которой он так редко давал волю.

Он вдруг заметил, как в глазах мальчика что-то появилось — может быть, инстинкт существа, привыкшего вечно сражаться за то, чтобы выжить, сейчас предупредил парнишку о надвигающейся опасности. Хриплое проклятие сорвалось с губ тана. Он бросился к Оуэну, и смертоносное лезвие кинжала блеснуло в нескольких дюймах от горла мальчика, но тот был начеку. Он вскинул руку вверх, раздался звон, и стальной клинок кинжала, подаренного Ниллом, парировал удар тана с силой и умением, которые трудно было предположить в таком щуплом пареньке.

Потеряв равновесие, Конн пошатнулся и с грохотом опрокинулся, а Оуэн молнией промчался мимо и исчез. Тяжело дыша, не в силах позвать на помощь, Конн старался сдержать рвущую сердце боль.

— Магнус! — с трудом шевеля губами, крикнул Конн в надежде, что сын догадается перехватить мальчишку.

Но увы, Магнус был занят тем, что срывал свой гнев на одной из собак.

Конн с грохотом опрокинул скамейку, рассчитывая шумом привлечь его внимание. Круто повернувшись, Магнус бросился к нему, и глаза его чуть было не вылезли из орбит, когда он увидел отца лежащим на полу.

— Мальчишка! — проревел Конн. — Лови мальчишку!

Магнус вернулся только через час. Разочарование и бессильная злоба были написаны у него на лице.

— Можно подумать, какой-то друид сделал его невидимым! — оправдывался он перед отцом.

Руки Конна сжались в кулаки.

— Собери воинов! Пошли их на поиски этого Оуэна!

От изумления Магнус застыл на месте.

— Воинов?..

— Ты что, оглох?! Тех, которым можешь довериться полностью! — «А лучше всего тех, кто ненавидит Нилла», — пронеслось у Конна в голове. — Мальчишка, часом, не проговорился, откуда приехал?

— С запада.

— Вот как! Значит, туда он и бросится теперь: наверняка надеется снова отыскать своего героя и рассказать ему… — Конн осекся и украдкой бросил взгляд на сына. — Именно там и начни поиски. Прочеши, если понадобится, всю страну! Прикончи каждого, кто осмелится спрятать гаденыша! Любой, кто первым отыщет его, получит награду, какая ему и не снилась. Но чтобы ни один не смел и словом перемолвиться с парнем, слышишь?

Магнус поклонился.

— Я даю тебе шанс показать, на что ты способен, — проговорил Конн.

— Я приведу к тебе мальчишку и того, кто его найдет, — поклялся Магнус.

— Нет. — Конн коснулся пальцем лезвия кинжала. — Ты убьешь их обоих.

Лицо Магнуса сделалось мертвенно-бледным.

— Но почему?!

— Тот, что вчера был предан, сегодня может изменить, а самый верный друг превратится в злейшего врага. И тогда он отомстит, оповестив весь мир о том, что ты хотел бы скрыть навеки. — Приникнув лицом к узкой прорези окна, Конн пристально вглядывался в темноту. — Пришло время учиться править, сын мой! Езжай и помни: не возвращайся ко мне, пока его кровь не обагрит лезвие твоего меча!

Глава 13

Как-то раз Фиона вихрем ворвалась в ухоженный маленький садик, держа в руках только что выструганный дротик. Как обычно, брови ее были нахмурены. Кэтлин тяжело вздохнула, гадая про себя, что будет, если личико Фионы останется таким навсегда.

— Послушай, я наконец поняла, что все это значит. — Фиона яростно взмахнула дротиком в воздухе. — Моему братцу ни за что меня не одурачить! Подлый негодяй задумал отравить меня!

Кэтлин не выдержала и рассмеялась:

— Фиона, ну что ты такое говоришь? Я уверена, он никогда…

— И чтобы наверняка избавиться от такой обузы, как я, он придумал еще один коварный план — на тот случай, если яд не подействует. Несчастный случай на охоте, когда он якобы будет учить меня, как обращаться с этим дурацким дротиком, предназначенным разве что для женщины! — И с этими словами она яростно воткнула изящно вырезанное оружие в кучу наполовину увядших сорняков, которые Кэтлин выдергивала все утро.

— Фиона, Нилл ни за что на свете не причинит тебе зла. Что за безумная мысль пришла тебе в голову?

— Между прочим, сегодня уже третий раз, как я, спустившись вниз, обнаруживаю на столе, как раз напротив того места, где обычно сижу, полную корзинку свежих ягод! Я догадалась, что есть лишь одна причина, почему Нилл оставляет их для меня. Наверняка каким-то дьявольским способом он ухитрился начинить их отравой, чтобы одурманить меня и заставить подчиниться его воле!

Встав на ноги, Кэтлин засмеялась и стряхнула пыль с подола платья.

— Ради всего святого, Фиона!

— И как будто одного этого мало, этот мерзавец совершенно недопустимо ведет себя с мамой! — задыхаясь от злости, выпалила побагровевшая Фиона. — Знаешь, что он выкинул в последний раз?

— Даже представить себе не могу.

— Взял ее на прогулку, чтобы она могла набрать цветов!

— Ну и что? Невинное развлечение, ничего больше!

— Сказал, что хочет положить цветы на могилу нашего отца. — Если бы Фионе пришло в голову обвинить Нилла в том, что он душит невинных младенцев, она бы и тогда не была в большей ярости, чем сейчас.

Какое-то теплое чувство всколыхнулось в груди Кэтлин — сочувствие к этой смущенной, сбитой с толку, сердитой девушке, к ее полубезумной матери и к человеку, который только еще делал первые, неуверенные шаги, стараясь сломать стену непонимания, разделившую их на многие годы.