Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - Пётр Пискарёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По мнению Кугеля, в городе «мало средних квартир с удобствами. Это результат барской культуры, которая сначала владела Петербургом по праву, а теперь владеет по традиции» (Homo novus [А. Р. Кугель]. Господа извозчики // Петербургская газета. 1892. 27 сентября).
Как свидетельствует С. Ф. Светлов: «Квартиры в Петербурге очень дороги и не отличаются ни удобством, ни роскошью. Чем квартира меньше, тем она наименее удобна и тем обходится для нанимателя дороже: если за вполне порядочную квартиру приходится платить хоть тысячу двести рублей, то за квартиру втрое меньшую и худшую придется заплатить почти половину стоимости первой квартиры. В первой квартире будет пять или шесть комнат, людские, ванна, два входа, окна на улицу; во второй квартире будет только три комнаты, без ванной, с окнами на двор и с одним грязным ходом. Следовательно, и в первом случае вы платите за каждую комнату около двухсот рублей и во втором тоже — около двухсот рублей в год, хотя комнаты меньше и хуже.
Понятно, что барские квартиры, стоимостью от полутора-двух тысяч рублей и выше, обширны, удобны и отделаны с комфортом. Но нанимателей таких квартир немного и громадное большинство питерцев ютится в небольших квартирах (от трех до пяти комнат) стоимостью от пятисот до тысячи рублей в год» (Светлов. С. 60).
«Цены на квартиры определялись многими соображениями. Квартира в центре стоила в два-три раза дороже, чем, скажем, на Петроградской стороне. На большой улице дороже, чем в переулке. С окнами, выходящими на улицу, дороже, чем с окнами во двор. На солнечной стороне дороже, чем на теневой. Во втором этаже дороже, чем в пятом. С входом с улицы дороже, чем с входом со двора, с лифтом — опять-таки дороже, в солидном доме пышной архитектуры дороже, чем в какой-нибудь голой каменной коробке. В этой политике цен учитывалась каждая деталь, чтобы выжить из квартиронанимателей как можно больше» (Григорьев. С. 176).
29
В 1844 г. были установлены «правила об ограничении постройки в С.-Петербурге высоких зданий и надстроек этажей на существующих зданиях» — «не допускать постройки жилых зданий высотой более 11 сажен <23,5 м.>», «высота возводимых вновь домов не должна превышать ширину улиц и переулков, где они строятся» (Божерянов И. Н. Невский проспект. 1703–1903. СПб., 1902–1903. Т. 2. Вып. 5. С. 435).
30
О жилище рабочих и бедноты см.: Покровская М. И. По подвалам, чердакам и угловым квартирам Петербурга. СПб., 1903.
31
Ср.: «Рабочие на некоторых текстильных фабриках тоже имели казенные квартиры — специально построенные при фабрике казармы. Они имели несколько этажей; в середине каждого шел коридор, залитый асфальтом, по бокам — комнаты. В комнату помещались две-три семьи, которые отделялись друг от друга занавесками. Кухня была общая; в ней с утра до ночи грелся куб для кипятка. За порядком в казарме наблюдал смотритель <…> Хозяевам казарма была выгодна: за жилье, за дрова, за кипяток — за все с лихвой вычитали из заработка» (Григорьев. С. 179).
В 1900 г. городские власти, обеспокоенные санитарным состоянием жилья для рабочих, издали распоряжение: «В квартирах рабочих фабричных и мастерских, а также в угловых жилых помещениях <…>, стены должны быть выбелены негашеною известью, а не оклеены обоями» (Алфавитный сборник. С. 503).
32
Вывески, как и архитектурные стили, формировали внешний облик города и его бытовой строй. Первое упоминание уличных вывесок, обнаруженное в периодике, относится к 1820-м годам. В 1824 г. Ф. В. Булгарин в очерке «Прогулка по тротуару Невского» не без иронии сообщал: «Глаза мои разбегаются по множеству разноцветных вывесок, коими испещрены стены всех домов, и мои сведения в иностранных языках совершенно мне бесполезны для истолкования надписей, начертанных рукою промышленности, которая, для вступления в храм счастия, не имеет надобности в грамматике» (Литературные листки. 1824. № 6. С. 203).
Позже, в 1838 г., Бурьянов, отмечал: На Невском проспекте «множество разнообразных вывесок над входами, над окнами, под окнами и в самих окнах. Все так живо, так пестро. У самого Полицейского моста, на углу, убранный с тонким вкусом и богатой рукой „Китайский кафе Вольфа и Беранже“, столь известный в Петербурге и отделанный в виде китайского киоска» (Бурьянов В. [В. П. Бурнашев]. Прогулка с детьми по С. Петербургу и его окрестностям. СПб., 1838. Ч. 2. С. 158).
Газета «Северная пчела» (1845. 7 июня) в заметке «Городской вестник» отмечала новые перемены в магазинных вывесках: «Вообще петербургские вывески находятся в периоде совершенствования и иллюстрируются атрибутами, соответствующими каждой из них: портной составляет буквы из фигур, взятых с модных картинок; чайный магазин рисует китайцев; свечная лавка украшает буквы связками стеариновых свечей». Владельцы многих магазинов, рекламируя свой товар и заманивая покупателей, часто объявляли себя выходцами из Парижа: «На многих вывесках вы читаете: такой-то из Парижа. Из любопытства стал я навещать этих парижан и удостоверился, что из пятидесяти человек едва ли двое настоящие парижане, а прочие добрые германцы, финляндцы, эстляндцы, курляндцы, лифляндцы и даже петербургские уроженцы <…> у нас Париж синоним изящного вкуса» (Заметки незаметного // Северная пчела. 1844. 5 октября).
Е. И. Расторгуев в своей книге «Прогулки по Невскому проспекту» подробно описывает вывески на главной улице столицы:
«Какая пестрота вывесок! Все частные дома обвешаны, обставлены, так сказать, усеяны вывесками, надписями, картинами, фигурами, рамами и вверху и внизу, и на стенах и на дверях, и над окнами и под окнами и за окнами; золотые, серебряные, разноцветные и даже составленные из нарисованных людей! Теперь в тоне украшать двери и вывески магазинов живописными картинами; этот обычай не только разлился по всему Невскому проспекту, но распространился и по всему Петербургу; года за три, за четыре на Невском проспекте был один только Султан с русскими газетами и Султанша с чашкою немецкого кофе; они хотя скоро исчезли с Невского проспекта, но породили большое потомство; теперь куда ни обернись, везде картины и картинки, одна другой замысловатее, вот, например: русский олень с рогами и французская мамзель с немецким книксеном шьет перчатки; здесь два „мусьи“, стоя у дверей и зиму и лето в одних фраках, держат под фонтаном свои шляпы; перед дверьми многих магазинов „мод и новостей“ расположены в разных ситуациях разряженные мамзели, которые веером или платком с лукавою улыбкою приглашают завернуть в их магазины; тут группы детей у толстой мадамы тащут крендели и караваи; вот негры с крыльями и англичане в шляпах пускают из сигар дым прямо в нос проходящим; здесь у парикмахера купидоны подбирают падающие с облаков парики, косы и локоны; тут грация, стоя на одной ножке курит пахитоску, а возле ее болонка треплет ящики с сигарами; здесь блестящая вывеска портного de Paris, все буквы ее составлены из парижских щеголей в модных костюмах et cetera. Пусть так, это и смешно и замысловато, но вот что и странно и обидно: все надписи по Невскому проспекту решительно на французском языке и редко кой-где с переводами по-русски <…> не только на Невском проспекте, но и по всем главным улицам всего Петербурга все вывески, все надписи на французском языке» (Расторгуев. С. 39–41).
Вывеска на Невском (Султан с Султаншей), которую упоминает Расторгуев, появилась в 1838 г. и была сразу отмечена прессой: «Совсем было забыли про Пфейфера, — отмечала „Северная пчела“ 2 апреля 1838 г., — который от Михайловского театра перебрался к Александринскому, в дом Барановой, и выставил вывеску на которой турчанка с наслаждением глотает мороженое, а турок читает русские газеты». Это дает основание предполагать, что живописные вывески появляются в 1830-х годах.
В разгар полемики за первенство между москвичами и петербуржцами, анонимный автор-москвич в 1842 г. в очерке «Заметки о Петербурге» говорит:
«По части вывесок, надо признаться, Петербург далеко уступает Москве. Тут ходишь, ходишь, конечно, многому научишься, но не улыбнешься, а в Москве какое раздолье. Два золотые сапога друг к другу торчат носками, а на черном поле между голенищ прописано: „Сын Скварцев“. И улыбнешься и догадкам простор. Там [в Москве], например, и рюмки и штофы нарисованы и подписано: „Стеклянный художник“, клавиши с надписью: „Фортопьянист и Роялист“; а тут [в Петербурге] из бутылки пена бьет фонтаном, да так само по себе ее в стакан и бросает, написано: „Эко пиво!“ <…> в Москве все прописано обстоятельно: „Трактир для приезжающих и приходящих с обеденным и ужинным расположением“ <…> в Петербурге лаконизм и сухость: портной, сапожник из Парижа, Лондона, Вены, и кончено; а в Москве прописывают чей даже выучник. И сверх того и на мораль обращается внимание; помню я, на одной вывеске так было изображено: „Мы, Федот и Сидор, обучаем юношество сапожному мастерству и доброй нравственности“. Нет! Куда! Петербург от Москвы далеко отстал, да и не только в этом отношении. Например, вы вероятно во всех этих вывесках замечаете что-то необыкновенное, непривычное в слоге. Это потому, что и в слоге Петербург от Москвы отстал на необъятное пространство <…> В Петербурге все так прилично, пристойно, все дело сурьезное» (Дагерротип. СПб., 1842. Тетрадь пятая. 2-я паг. С. 4).
