Очевидец Нюрнберга - Рихард Зонненфельдт

«Дюнера» сделала остановку в Мельбурне, чтобы высадить нацистов. Им предстояло вести беззаботную жизнь военнопленных, избежав катастрофы поражения, которая постигла их воевавших собратьев. Единственное, из-за чего им пришлось поволноваться, – это мое предупреждение, что им сделают обрезание и татуировки в виде звезды Давида и слишком рано вернут на родину к нацистам.

Интернированные высадились с «Дюнеры» в Сиднее. У трапа, провожая нас, стоял Джонни, самый жуткий садист из охранников. Еще по время плавания Джонни, длиннолицый, чуть косоглазый, в звании главного сержанта, с эмблемой контрразведки на форме, шнырял повсюду, вороша своей палкой жалкие кучки оставшихся у нас пожитков и еле слышно, сипло бормоча. Раз в несколько дней он хватал кого-нибудь из интернированных и сажал его в «дыру» – одиночную камеру в гауптвахте, предназначенной для дезертиров и мятежников. Джонни был натуральным садистом. И теперь он стоял наверху у трапа. У него был грустный вид, потому что – я был в этом уверен – он потерял власть над беззащитными пленниками. Проходя мимо, я сказал ему: «Надеюсь, ты утонешь по дороге в Англию».

Я чуть не лишился чувств, когда мы вышли на солнце после долгих недель в темном корабельном трюме. Наши австралийские охранники потеряли дар речи, узнав, что мы евреи, беженцы из нацистской Германии. Нас рассадили по нескольким допотопным железнодорожным вагонам, и поезд направился в австралийскую глухомань. Он километр за километром, час за часом, громыхал по кривым рельсам, и мы становились все чумазее от сажи и песка, взметаемого поездом. Когда он змеей вполз в австралийский буш, вдоль железной дороги запрыгали кенгуру. Мы ехали в никому не известный городок Хей. Охранники стали клевать носом, и один из них выпустил винтовку из рук. Я поднял ее и заметил, что она не заряжена.

Хей – это точка на карте у реки Хей, которая к нашему прибытию совсем высохла. Оттуда нас на грузовиках повезли в лагерь. Первое, что бросилось мне в глаза, – это что вокруг практически не было колючей проволоки. Командир объяснил нам: «Мы не будем вас очень сильно сторожить, потому что ближайший источник воды отсюда в ста тридцати с лишним километрах. Баки с водой находятся под охраной, и вам будет выдаваться только одна фляжка воды за раз. Если хотите бежать и умереть от жажды, милости просим».

Каждый вечер на закате ветер поднимал пыль, такую тонкую, что она пролезала во все поры и отверстия тела, в выданные нам туалетные принадлежности, во все. Днем стояла жара, а ночью было прохладно, и невероятно ярко светили звезды. Я восхищался, глядя на Южный Крест.

Кормили нас хорошо, и вскоре мы уже привыкали к новым порядкам, а «Дюнера» с ее опасностями блекла в воспоминаниях. И разумеется, теперь нам не угрожали нацисты. Как будто мы зависли во времени. Стояла середина августа 1940 года.

На пятый день в Хее я попросился поговорить с комендантом. Он напоминал мне здоровенного майора из Мейдстона. Но он выслушал меня. Я объяснил, как глупо поступили британцы (он называл их «лимонниками»), когда отправили меня в Хей, ведь я сам хотел воевать с немцами. Я сказал ему, что с радостью вступлю в австралийскую армию. Когда я закончил, комендант сказал:

– Сынок, я не могу ни зачислить тебя в армию, ни выпустить отсюда, но с этого дня ты мой денщик.

– Что это значит? – спросил я.

– Приходи сюда завтра утром в семь часов, и узнаешь, – сказал он.

На следующее утро он сказал:

– Лезь в грузовик, мы едем на охоту, – а через десять минут добавил: – Будешь нести мое ружье, мне нужен оруженосец для охоты.

Так мы поехали охотиться на кенгуру и убили нескольких змей и птиц из его ружья. И вернулись к одиннадцати, прежде чем успели умереть от жары.

Я пробыл в Хее всего десять дней, когда по громкоговорителю вдруг объявили, что я должен явиться в лагерную контору, где мне велели немедленно собирать вещи. Меня отправляют обратно в Англию и по прибытии отпускают на свободу. Я спросил:

– Почему не прямо сейчас?

– Такой приказ, – ответили мне.

Известие меня ошеломило. Я так и не узнал, почему британские власти решили освободить меня и еще пятерых среди тысяч человек из нашего числа. Теперь мне предстояло вернуться в Англию, тогда как большинство моих товарищей по заключению должны были остаться в австралийском лагере. Я был рад вновь оказаться на свободе, но при этом хорошо понимал, что нам снова придется плыть по морю, кишащему немецкими подлодками.

Мне сказали, что я немедленно отправляюсь в Мельбурн. Выдали новую рабочую форму австралийского солдата и черные ботинки из кенгуровой кожи, которые я обожал. Поезд, на котором мы ехали, был получше тех, что доставили нас в Хей, но все-таки дорога заняла двадцать три часа. Хотя нас охраняли, австралийские солдаты, видимо, считали нас каким-то важными персонами.

К моей досаде, в Мельбурне нас отвезли в городскую тюрьму, потому что нас следовало держать в «безопасности». Так как нас поместили в крыло с закоренелыми преступниками, я подал жалобу. Наши тюремщики очень повеселились, когда нас потом перевели в крыло для проституток, где нам пообещали неплохое развлечение. Так это и оказалось, будьте уверены. Девушки с улиц обожали общество мужчин и устроили нам стриптиз-шоу. Для меня не осталось ничего тайного! Они были остроумные, талантливые, раскованные и бесстыдные. Мои познания в женской анатомии выросли безмерно. Дамы бесплатно предложили нам сквозь решетку то, что продавали на улицах за деньги, за что и загремели в казенный дом. Если бы не внушенная родителями боязнь сифилиса, это могло бы стать поворотным моментом моей юности. Увы, удовольствие от их компании продолжалось всего два дня.

С самого отъезда из Англии я не имел возможности написать ни единого письма. Тюремщик пообещал принести мне бумагу, ручку и конверт, но, прежде чем он успел выполнить обещание, нас, шестерых «возвращенцев», вдруг посадили на грузовик и – как ни поразительно – снова отвезли на «Дюнеру».

Какой шок!

Там были Джонни и все остальные охранники. Хотя мы уже не были заключенными, мы знали, что получим свободу только по прибытии в Англию. Мы все еще находились под властью командира корабля, но, к счастью, не того же мучителя, который командовал по дороге из Англии. Нам разрешили свободно передвигаться по кораблю, но мы должны были все убирать и чистить: горшки, кастрюли, тарелки, палубы, столы и лавки. Как на любой военной службе, даже если что-то уже чистое, ты чистишь это снова, потому что безделье считается вредным для боевого духа и солдатского характера. Я стал превосходным уборщиком с шестичасовым рабочим днем, даже если вторая и третья чистка уже не могли ничего улучшить.