Мы искали друг друга - Сергей Щипанов

Прошел слух, что город наводнили беженцы-армяне, что все они, как один, богатые торгаши, и что им без очереди(!) квартиры дают. В «компетентных органах» потом утверждали, дескать, слухи эти распространяли некие эмиссары из Азербайджана, чтобы поквитаться с армянами за Карабах. Не исключалась и вероятность прямого участия зарубежных радикально-исламистских организаций, разыгрывающих «мусульманскую карту» в Средней Азии. Оппозиционеры же, заявили: все это — провокация московских властей и КГБ. Так или иначе, а в топку перегретого котла подлили керосину. Градус озлобления достиг критической отметки.

Двенадцатого числа перед правительственным зданием стала собираться толпа. Митинговали, орали: «Долой армян!», требовали, чтобы к ним вышел Главный. Ближе к вечеру настроение толпы переросло в ультрареволюционное. «Армянский вопрос» отошел на второй план. Под крики «Долой Махкамова*!» орда, подогревшаяся анашой, ринулась на штурм, толкая перед собой пустой троллейбус. В окна цековского здания полетели булыжники — оружие пролетариата, и бутылки с «коктейлем Молотова». Запахло жаренным. — ---------------- *) Прим. Махкамов — в то время Первый секретарь, глава Таджикистана (авт.)

В ответ из здания стали стрелять. Сначала в воздух, потом — на поражение.

Толпа отступила. Но не угомонилась, а покатилась по центральной улице, вымещая озлобление на всем, что попадалось под горячую руку. Перемещение неуправляемой орды сопровождалось хрустальным звонов разбитых вдребезги витрин, треском переворачиваемых киосков, возбужденными криками, воем и топотом.

Алишер, тот самый шофер, о котором рассказывал Максу Трофимов, случайно оказался на перекрестке возле ЦУМа. Он увидел, как из проема высаженной витрины какие-то люди вытаскивали коробки — грабили магазин. Алишер бросился к стоящему у стены милиционеру и закричал по-таджикски:

— Ты что, не видишь!? Смотри, что они делают!

«Страж порядка» только испуганно моргал. А потом и вовсе исчез, растворился в переулках.

Толпа постепенно рассосалась по боковым улицам. На время бесчинства прекратились.

В тот день Макс в город не выходил, и о случившемся узнал, когда вечером включил телевизор. На местном канале показывали одни и те же кадры: орущую толпу, троллейбус, используемый в качестве тарана, летящие пылающие бутылки, клубы дыма, валящие из разбитого окна, бегущих людей, опрокинутую будку «спорт-лото»… Диктор попеременно, по-таджикски и по-русски, говорил о «массовых беспорядках, спровоцированных хулиганскими элементами с подачи деятелей радикальных группировок».

Макс поспешил к телефону: узнать, все ли у Саши в порядке, не случилось ли с ней чего. Только напрасно он мучил телефон, пытаясь прорваться через шквал звонков. Телефонные линии, должно быть, раскалились докрасна и готовы были полопаться от перегрузок.

Впрочем, Саша дозвонилась сама.

— Как, там, у вас? У нас все тихо…

Макс подошел к окну. С улицы доносился лишь шум редких, в этот поздний час, машин.

Город засыпал, чтобы завтра проснуться другим. Прошедший день поделил историю города на «до» и «после». Он переживет еще не одно трагическое событие, будет получать и залечивать раны, быть может, он станет самым красивым и современным городом, а может, захиреет окончательно.

Вот только прежним ему не быть уже никогда.

Тринадцатого, с утра, на улицах было спокойно Только в центре появились БТРы, охраняющие Важные Объекты: госбанк, главпочтамт, здания правительства. Да еще очереди стояли в хлебных отделах магазинов — наиболее предусмотрительные решили запастись хлебушком.

Однако, спокойствие это было видимым. Все ждали: что-то будет. Часам к десяти к Центру с разных сторон, группами, потянулись люди, преимущественно молодые: студенты, жители окрестных кишлаков и просто городская шпана. На сей раз толпа собралась на Главной площади. Продолжили митинговать, орали в мегафоны, произносили пламенные речи. Про армян больше не вспоминали. Призывали разобраться с теми, кто отдал приказ стрелять в «мирных граждан», к тому же, выставили явно провокационное требование: захоронить на площади перед зданием ЦК убитых в ходе вчерашнего расстрела, и переименовать это место в «площадь Шахидон (Мучеников)».

Дальше — больше. Устав обличать местные власти, переключились на московские. Говорили о засилье «чужих» и о «попрании местных обычаев». Опять скандировали: «Долой!», грозили устроить Джихад. Откуда-то появились носилки с мертвым телом. Кто убил этого человека было не понятно, но для оголтелой орды труп явился дополнительным катализаторам.

Толпа почуяла кровь. И жаждала крови. Гнев толпы, как это обычно бывает, с недоступных для нее правителей, переключился на «чужаков», которые всегда под рукой: «Пусть уезжают в свою Россию!»

Клич «бей их!», подхваченный толпой, явился сигналом к началу грабежей и побоищ, прокатившихся по улицам и переулкам города.

Мудро поступили те, кто к середине дня, наплевав на распоряжение начальства оставаться на рабочих местах, собрался и уехал домой, под защиту родных стен. Ибо альтернативы просто не было. «Стражи порядка», совместно с военными, бесстрашно охраняли властей предержащих, оставив город на откуп бесчинствующим оравам.

К вечеру улицы полностью обезлюдели. Повсюду остались следы побоищ: битое стекло, булыганы, брошенные дамские сумочки, сломанные зонтики, вырванные «с мясом» пуговицы. На перекрестках, то здесь, то там, чадили, догорая, легковушки, подвернувшиеся любителям устраивать поджоги. У многих, с грехом пополам добравшихся до мест стоянки машин, были выбиты стекла — угодили под град камней. Счет убитым шел на десятки, раненым — на сотни.

Но жизнь в городе не замерла совсем. Отсиживаться в квартирах-норах, где люди вовсе не чувствовали себя в безопасности, оказалось страшнее, чем защищаться сообща. Горожане высыпали во дворы, вооружаясь, кто, чем мог, были полны решимости обороняться до последней возможности. Строили баррикады. Готовили бутылки с «коктейлем Молотова» — проверенное оружие.

Макс, прихватив обрезок стальной трубы, тоже вышел погреться на солнышке, — на редкость теплым выдался февральский денек, — пообщаться с соседями, почувствовать, что не одинок.

Весьма живописную картину представляли собой «ополченцы»: кто с ломом или монтировкой, а кто — просто с дубиной. Один малый вооружился спортивной рапирой, а толстый усатый дядя Толя, потомственный казак (так он представлялся при знакомстве), вышел с огромным мясницким тесаком: пусть только сунутся — башки поотрубаю! Всех рассмешил местный дурачок Амри, тщедушный и абсолютно безобидный парень, выбравший в качестве оружия корягу выше собственного роста.