Личный лекарь Грозного царя - Александр Сапаров

Взгляд монаха, увидевшего это, потеплел.

– Ладно, Сергий Аникитович, раз сам государь и митрополит тебя поддерживают, где уж мне с ними ровняться. Но вот за монастырь я волнуюсь – как бы слухи плохие не пошли. И так уже говорят, что у нас школяры воров да татей казненных по ночам режут.

– Что же делать, отец Кирилл, надобно лекарям учиться, чтобы живым помощь в будущем оказать. А души христианские мы не трогаем, по приказу государя нам только нехристей доставляют.

– Да, понимаю, что нехристей режете, а разговоры-то идут, народу рот не закроешь, – раздраженно буркнул монах. – Ты уж, Аникитович, постарайся, чтобы хоть твои школяры языков своих не распускали.

Поговорив с архимандритом, я пошел в келью к прооперированному больному. Никита, напоенный микстурами, вновь спал беспокойным сном. Тыльной стороной кисти я потрогал его лоб – температуры вроде не было, хотелось надеяться, что ее и не будет. Его соседи по комнате смотрели на меня с почтением и восторгом и внимательно наблюдали за моими действиями.

Еще раз все проверив, я дал им несколько советов и пошел искать Кошкарова. Тот, увидев меня, сразу спросил:

– Уже все закончил, Сергий Аникитович, можно собираться?

– Да, Борис, давайте поедем. А то меня дома заждались.

Я прошел в свой кабинет, быстро переоделся и вышел во двор монастыря. На улице стоял тихий морозный вечер. В небе сверкали звезды, и длинным дымящимся жгутом пролегал Млечный Путь. Было слышно, как где-то переговаривались монахи, готовясь к повечерию.

«Однако сегодня я прилично подзадержался», – мелькнула мысль.

Но я совершенно не был этим расстроен. Тело ломила приятная усталость – видимо, дело шло к окончательному выздоровлению. На душе было хорошо и одновременно тревожно. Сегодня был сделан еще один шаг вперед в медицине этого времени, но еще ничего не было известно, и чем закончится сегодняшняя операция, я не знал. Однако сейчас, когда я стоял на крыльце монастыря в залитом лунным светом и бледными серебристыми сполохами первого за мои здешние зимы северного сияния большом деревянном городе – столице Русского царства, – хотелось верить, что в деянии Провидения, коим мое сознание было переброшено в эти времена, действительно есть какой-то глубокий смысл, которого я еще не постиг.

До подворья мы добрались без проблем, пока ехали, дважды натыкались на стрелецкие разъезды, которые, увидев своих сослуживцев, без звука пропускали нашу кавалькаду.

Ира, как обычно, на людях не говорившая ни слова укора, когда мы остались одни, вновь начала выговаривать мне на небрежение своим здоровьем.

Пришлось отговориться тем, что не мог оставить школяра без помощи. Услыхав мой рассказ, она зашмыгала носом, а потом спросила – может ли она послать больному подарки с нашего стола. Я пожал плечами и сообщил, что она хозяйка и может сама решить этот вопрос, без моего позволения. А потом задумался над удивительным явлением мира – женским образом мыслей. Ирина, которая могла без особых угрызений совести послать на конюшню провинившегося холопа и абсолютно не рефлексировать по этому поводу, сейчас плакала и переживала за совершенно неизвестного юношу-инвалида, сломавшего ногу. Но потом, решив, что это разгадке не поддается, начал обдумывать завтрашний разговор с государем, который, вне всяких сомнений, узнает о сегодняшней операции раньше, чем я появлюсь у него.

Когда следующим днем я появился у государя, мне пришлось в подробностях рассказать ему про проведенную операцию. Действительно, все уже знали, что лечил я своего ученика веригами. Молва только расходилась в их количестве и весе. Но в одном соглашались все: вериги якобы крючьями навешивались прямо на кожу. Поэтому мне пришлось развеять эти домыслы, и пока я рассказывал все это государю, в палате, где стояло множество народу, было очень тихо. И только когда я закончил свой рассказ, поднялся легкий шум, впрочем сразу же прекратившийся, после того как Иоанн Васильевич нахмурил брови.

– Почему-то я даже не удивляюсь, – сказал он, обращаясь ко мне уже с улыбкой, – если все у тебя получится и у этого сына дьяка Акинфа нога подрастет, хочу я, чтобы ты мне его на глаза представил. Очень уж храбр этот малый: не каждый бы согласился на дело такое. Сидел бы у церкви и милостыню просил по убожеству своему. А тобой, Щепотнев, я доволен – нужны нам лекари, всем понятно, что дешевле опытного воина на ноги поставить, чем нового вырастить и выучить. Посему вот тебе подарок мой.

Он ударил посохом, тут же появились два стольника, и очередная шуба упала на мои плечи.

Бояре, стоявшие вдоль стен, зашушукались, некоторые одобрительно улыбались, но среди десятков присутствующих хватало завистливых и презрительных взглядов.

Тут Иоанн Васильевич вновь заговорил:

– А сейчас выговорить тебе хочу, Щепотнев. Ты пошто за крещение сына своего хотел заплатить? Не ведаешь разве, что крестный отец делать это должен?

Однако я не слишком испугался тона царя, потому что в его глазах бегали смешинки, и без промедления ответил:

– Государь, не нарушал я обычая сего, только вот в дар церкви купель серебряную принес – не забирать же мне домой ее после освящения воды и крещения.

– Щедр ты, Сергий Аникитович, для божьего храма не жалеешь серебра, по нраву это мне, – сказал Иоанн Васильевич, – посему будет к весне подарок у меня для крестника.

Но в подробности вдаваться не стал и отпустил меня заниматься делами.

Сегодня над Вечным городом светило солнце, свежий весенний ветерок нес запах зеленой травы и распускающихся почек деревьев. За высокими стрельчатыми окнами базилики чирикали радостные птички, которым не было дела до судеб мира. Папа Григорий отложил перо и устало облокотился о край мраморного стола. Прожитые годы давали себя знать, и с каждым днем это чувствовалось все сильнее. Он вздохнул, выпрямился в кресле и позвонил в небольшой серебряный колокольчик. Тут же за его спиной материализовался служка в простой рясе и услужливо склонился перед главой католического мира.

– Э-э-э, брат Гильермо? – полувопросительно сказал Григорий.

– Истинно так, ваше святейшество, к вашим услугам, у вас превосходная память, – льстиво произнес служка.

Папа усмехнулся:

– Не старайся успокоить меня, Гильермо, надеюсь, пока я еще правильно оцениваю свои способности, но вот возраст дает себя знать. Однако оставим это, мне нужен кардинал Джованьоли, я хочу его видеть сегодня.

Папа встал из-за стола и, почтительно ведомый двумя служками, прошествовал к себе в спальню отдохнуть до приезда кардинала.

Его некрепкий дневной сон был прерван шумом во дворе, ржанием лошадей и скрипом колес.

«Неужели Джованьоли уже приехал?» – подумал он и стал не торопясь приводить себя в порядок. Бдительно охраняющие сон папы слуги бросились помогать ему в этом нелегком деле.

– Кардинал, – не торопясь начал разговор Григорий, когда они после должных приветствий уселись за стол, – некоторое время назад я поручил вам одно щекотливое дело, связанное с неким врачом в Московии. Я знаю, что вы недавно получили известия из этой варварской страны, и хотел бы услышать, что удалось выяснить об этом человеке.

«Ну ты и старый пройдоха, – с невольным восхищением и злостью подумал кардинал. – И кто же, интересно, из моего окружения работает на тебя? Ты сам еле живой, все никак не можешь сдохнуть, а туда же – вторую молодость подавай».

Но вслух он, преданно глядя в глаза собеседнику, сказал:

– Приятно слышать, что вы, ваше святейшество, крепко держите все дела под контролем и в совершенстве владеете информацией.

Папа, без выражения глядя на кардинала, думал: «Тебе, наверно, хочется сейчас меня удавить, но ничего, дружок, не получится, и ты, Серджио, зря надеешься стать папой после моей смерти: все, что нужно для этого, уже сделано».

Вслух же он так же, как и прибывший, произнес совершенно не то, что думал:

– Кардинал, спасибо за ваши слова, но сейчас меня интересует, что за сведения вы получили. Будьте любезны, расскажите мне о них.

Джованьоли расстегнул роскошный бювар, принесенный им с собой, и достал из него несколько листов бумаги.

Григорий невольно перевел глаза на свою папку для бумаг: потрепанная и протертая чуть ли не до дыр, она была полной противоположностью бювару кардинала.

«И этот погряз в роскоши», – вспыхнула неприязненная мысль и погасла: сейчас его интересовало совсем другое.

Между тем кардинал начал свой доклад:

– Ваше святейшество, из письма нашего человека следует, что действительно в настоящее время царским врачом является некий дворянин довольно знатного рода и с очень трудной фамилией, боюсь, что не смогу ее правильно вам прочесть.