Эшенден, или Британский агент - Уильям Моэм

— Но прошу вас, приказ об операции отдайте лишь в случае крайней нужды, — произнес он на своем четком, гортанном английском языке. — Разумеется, если это необходимо, мы не будем колебаться ни минуты, но жертвовать соотечественниками попусту очень бы не хотелось.

— Когда вы хотите получить ответ?

— Сегодня вечером. Утром в Прагу отправляется наш связной.

Тогда-то Эшенден и договорился с ним о встрече, на которую теперь спешил.

— Только, пожалуйста, не опаздывайте, — предупредил Гербартус. — Перехватить связного после полуночи мне уже не удастся.

Все это время Эшенден нервничал, прекрасно сознавая, что испытает облегчение, если Гербартус уйдет, его не дождавшись. Тогда бы ему, Эшендену, не пришлось действовать так скоропалительно. В конце концов, немцы ведь взрывают заводы в странах Антанты, и платить им следует той же монетой. На войне как на войне. Диверсии не только препятствовали производству оружия и боеприпасов, но и подрывали моральный дух мирного населения. Высокие чины, разумеется, делали вид, будто они к диверсиям никакого отношения не имеют. Готовые использовать в своих интересах тайных агентов, о которых слыхом не слыхивали, они закрывали глаза на грязную работу, чтобы иметь возможность приложить чистые руки к сердцу и поздравить себя с тем, что им ни разу не пришлось совершить недостойный джентльмена поступок. Эшенден усмехнулся: ему вспомнился один его разговор с Р. Как-то Эшендену поступило любопытное предложение, и он счел своим долгом доложить о нем шефу.

— Чуть не забыл, — сказал он как бы невзначай, — тут объявился один смельчак, который за пять тысяч фунтов берется ликвидировать Б.

Б. был монархом одного балканского государства, которое его стараниями было готово в любую минуту объявить Антанте войну, поэтому устранение Б. можно было только приветствовать. Политические же симпатии его преемника оставались довольно неопределенными, и уговорить его сохранить нейтралитет большого труда не составляло. По быстрому, внимательному взгляду Р. Эшенден сразу понял, что шеф в полном курсе дела.

— Ну и что? — буркнул Р., нахмурившись.

— Я обещал ему, что поставлю вас в известность. По-моему, он действует из лучших побуждений. Настроен он проанглийски и считает, что, если его страна выступит на стороне немцев, ей будет нанесен непоправимый урон.

— За что же тогда он хочет пять тысяч фунтов?

— За риск. Почему, собственно, он должен оказывать нам услугу бесплатно?

— К такого рода вещам мы с вами касательства иметь не можем. Мы не воюем подобными методами. Предоставим их немцам. Джентльмены мы или нет, черт возьми?!

Эшенден промолчал, но внимательно смотрел на Р. В глазах шефа вспыхнули, как это не раз бывало, красные огоньки, придававшие всему его облику нечто довольно жуткое. Р. и всегда-то немного косил, теперь же его глаза смотрели в совершенно противоположные стороны.

— Не понимаю, зачем было меня об этом информировать. Почему вы не отлупили мерзавца, когда он обратился к вам с этим предложением?

— Мне бы это вряд ли удалось, — возразил Эшенден. — Он крупней меня, да и потом, мне это даже в голову не пришло. Он был со мной подчеркнуто вежлив, даже любезен.

— Разумеется, мы бы только выиграли, если б монарх сошел с круга. С этим я не спорю. Но одно дело желать ему смерти и совсем другое — участвовать в умышленном убийстве. Если б ваш смельчак действительно был патриотом, он бы не стал делиться с вами своими планами, а взялся бы за дело сам, невзирая на последствия.

— Возможно, он хочет в случае своей смерти обеспечить вдову.

— Как бы там ни было, этот вопрос я обсуждать не желаю. Разные люди смотрят на вещи по-разному, и если кто-то считает, что оказывает помощь Антанте, взвалив на свои плечи тяжкое бремя моральной ответственности, это его личное дело.

Эшенден не сразу понял, что имел в виду шеф. Когда же до него дошло, к чему тот клонит, он едва заметно улыбнулся и произнес:

— Не подумайте только, что я собираюсь платить ему пять тысяч из собственного кармана. Ни за что на свете.

— Ничего я такого не думаю, и вы прекрасно об этом знаете. Буду вам очень обязан, если впредь вы избавите меня от своих плоских шуток.

Эшенден пожал плечами, и теперь, припомнив этот разговор, сделал то же самое. Все они одинаковы. Рвутся к цели и нерешительны в средствах. Свершившийся факт готовы использовать в своих интересах, но ответственность за него предпочитают переложить на кого-то другого.

Эшенден вошел в кафе гостиницы «Отель де Пари» и, увидев Гербартуса, который сидел за столиком лицом к двери и пил чай, набрал полную грудь воздуха, словно собирался нырнуть в ледяную воду. Делать нечего. Решение должно быть принято. Когда Гербартус увидел Эшендена, его чисто выбритое лицо с тяжелым подбородком просияло и он протянул ему громадную волосатую руку. Это был высокий смуглый мужчина могучего вида с пронзительными черными глазами. Его никогда не мучили угрызения совести, он был бескорыстен, а потому безжалостен.

— Как прошел обед? — спросил он Эшендена, когда тот сел. — Вы поделились с послом нашими планами?

— Нет.

— Вот и правильно. Таких людей в серьезные дела лучше не посвящать.

С минуту Эшенден внимательно разглядывал Гербартуса. Лицо поляка приобрело какое-то странное выражение, все тело напряглось — в это мгновение он был похож на готового к прыжку тигра.

— Вы читали «Отца Горио» Бальзака? — вдруг спросил Эшенден.

— Читал — лет двадцать назад, когда еще был студентом.

— Помните спор Растиньяка и Вотрена о том, может ли человек утвердительно кивнуть головой, если знает, что этим кивком обрекает на смерть китайского мандарина, но наследует все его несметное богатство? Этим вопросом задавался еще Руссо.

Крупное лицо Гербартуса расплылось в широкой улыбке:

— Спор Растиньяка и Вотрена тут ни при чем. Нелегко отдать приказ, в результате которого погибнет много людей. Кроме того, от этой операции никакой личной выгоды. Когда генерал отдает приказ о наступлении, он точно знает, сколько народу погибнет. Ничего не поделаешь — это война.

— Идиотская война!

— Победа в ней принесет моей родине свободу.

— Посмотрим еще, как ваша родина этой свободой распорядится.

Вместо ответа Гербартус только пожал плечами:

— Предупреждаю, если вы не воспользуетесь этой возможностью сейчас, следующая едва ли скоро представится. Мы не можем каждый день посылать связного через границу.

— Вам не делается неуютно от одной только мысли, что этих несчастных разорвет в клочья? Кроме убитых, будут ведь и покалеченные.

— Мне это не нравится. Я уже говорил — раз многочисленных жертв не избежать, мы должны решиться на этот шаг только в самом крайнем случае. Мне очень бы не хотелось приносить в жертву этих несчастных, но если это все же произойдет, страдать бессонницей я не буду, да и аппетита тоже не потеряю. А вы?

— Вряд ли.

— За чем же тогда дело стало?

И тут Эшенден почему-то вспомнил остроконечные звезды в морозном небе, на которые взглянул, когда шел по ночной улице. Целая вечность, казалось, прошла с тех пор, как он сидел в просторной посольской столовой и слушал историю сэра Герберта Уизерспуна про его удачную карьеру и незадавшуюся жизнь. Увлечения мистера Шефера и его собственные мелкие интриги, любовь Байринга и Розы Оберн — как все это мелко, незначительно! Человек, у которого от колыбели до могилы всего один шаг, живет такой бессмысленной жизнью. Ничтожество! Яркие звезды сверкали в безоблачном ночном небе.

— Я устал, не могу собраться с мыслями.

— Через минуту я должен идти.

— Тогда, может, бросим жребий?

— Жребий?

— Ну да. — И Эшенден достал из кармана монетку. — Если «орел» — скажете вашему человеку, чтобы действовал; если «решка» — все отменяется.

— Отлично.

Эшенден положил монетку на ноготь большого пальца и ловким щелчком подбросил в воздух. Когда монетка, перевернувшись, упала на стол, Эшенден проворно накрыл ее ладонью. И он, и Гербартус одновременно подались вперед, и Эшенден медленно отвел руку. Гербартус глубоко вздохнул.

— Так тому и быть, — сказал Эшенден.

Случайный знакомый

(пер. В. Вебер)

Выйдя на палубу и увидев перед собой низкий берег и белый город, Эшенден ощутил дрожь приятного волнения. В этот ранний час солнце только-только поднялось, но море уже поблескивало, словно бескрайнее зеркало, а над головой синело небо. И теплое утро обещало знойный день. Владивосток. От одного названия становилось понятно, что ты на краю земли. Путешествие выдалось долгим: от Нью-Йорка до Сан-Франциско, потом через Тихий океан на японском судне до Иокогамы, а из Цуруки на российском корабле (на борту он был единственным англичанином) — по Японскому морю. Из Владивостока он намеревался попасть в Петроград, по Транссибирской магистрали. Задание это было самым важным из всех, порученных ранее, и Эшендену нравилось ощущение ответственности, которое он испытывал. Ему предоставили полную самостоятельность, снабдили практически неограниченными средствами (в денежном поясе, который он носил на теле, хранилась столь огромная сумма, что его шатало всякий раз, когда он о ней вспоминал), и хотя порученное дело выходило за пределы человеческих возможностей, Эшенден этого не знал и готовился к его выполнению с присущей ему уверенностью, не сомневаясь, что справится. Он с уважением относился к свойственным представителям человечества чувствам и восхищался ими, а вот интеллектуальные способности людей оценивал крайне низко: принести себя в жертву давалось человеку куда легче, чем выучить таблицу умножения.