В объятиях Шамбалы - Эрнст Мулдашев

Его, Чужого Бога, просто трясет от того, что в мире появилось реальное противодействие его «долларовой политике» в виде «валюты дружбы», называемой «Евро», поскольку в эту валюту вложена невероятная вещь — победа дружбы, доверия и любви в противовес историческим амбициям великих европейских стран. Поэтому и приятно держать в руках хрустящую банкноту «Евро», что от неё веет исторической победой Любви над Гордыней. Да и — , наступят, наверное, времена, когда и Великая Россия заменит свой горделивый рубль на теплую банкноту «Евро», перекинув красивый и величественный мост на Восток, где в традициях людей превалирует духовное начало, а слово Любовь не кажется пустым звуком. Вот тогда, наверное, и наступят счастливые времена, когда Чужой Бог съежится и почувствует себя мелким гаденышем, с ужасом замечая, что он уступает место новой когорте людей с Чистой Душой.

Я встал с камня, на котором сидел.

— Ну что, Равиль, пойдем?! Вскоре мы должны наших ребят догнать…

Шагая, я ощутил, что мысли о Чужом Боге и в самом деле поспособствовали тому, что желудочная боль уменьшилась.

— Неужели мыслительное противодействие Чужому Богу помогает выводить его энергию из меня? — подумал я.

И я, как бы уже с лечебной целью, начал опять думать о Чужом Боге.

Я опять вспомнил жутко богатого человека, его стеклянные глаза и, поморщившись, представил, что он ведь лишал своих детей надежды увидеть Божий свет ради него — Чужого Бога, рабом которого являлся и, будучи рабом, не мог пойти против принципа Чужого Бога, что деньги решают все, и, конечно же, возненавидел этого Мулдашева, который осмелился отодвинуть сияющую великолепием пачку долларов и сказать жуткие слова, идущие вразрез с постулатами «родного» «Чужого Бога», — я буду оперировать вас бесплатно. А разве будешь доверять глаза своих детей человеку, которого ненавидишь?!

Мне почему-то показалось, что многие, очень многие люди, которых в народе называют «дёргаными», тоже имеют отношение к Чужому Богу; кто знает, а может быть, в их душах идет бесконечная борьба Чужого Бога с Настоящим Богом, вот они и дергаются. Но уж лучше, наверное, быть «дерганым», чем рабом Чужого Бога. Раб обречен на страдания, которые «устраивает» ему Настоящий Бог, и страдания эти преследуют раба Чужого Бога везде и всюду в этом мире, но особенно непереносимыми они становятся тогда, когда «раб» встречает человека, живущего под истинно божественной звездой. Несчастный «раб» начинает ощущать глухой страдальческий ропот в душе, непонятно почему направленный против светлого и положительного человека и вдруг ощущает, что он ненавидит этого человека, ненавидит всей своей душой, отданной Чужому Богу. А ненависть приносит страдания ему самому — ненавидящему, приносит по принципу божьей кары за ненависть.

И поскольку в нашем бренном мире правят все же законы Настоящего Бога, он, подергивая ноздрей и дико страдая от своей беспомощности, начинает вспоминать 1937 год, когда эту глубинную ненависть можно было через бумажку, называемую доносом, реализовать в смерть человека, которого он стал вдруг ненавидеть. У него, раба Чужого Бога, даже перекашивается рот, когда он начинает понимать, что на дворе уже не 1937 год и что власть Чужого Бога стала слабее.

Поэтому можно сказать, что если на Вашу душу посягает Чужой Бог, то не отдавайтесь, пожалуйста, ему, памятуя, что он лукав и умеет манить к себе, а лучше дергайтесь, дергайтесь и дергайтесь на здоровье. Лучше все же дергаться, чем страдать.

До меня дошло, что дергаться, противодействуя Чужому Богу, можно бесконечно долго, но если в душу войдет грех, о котором говорят все религии мира как о самом главном грехе, а именно грех почувствовать себя Богом, то это означает, что Чужой Бог уже завладел Вашей душой. А завладел он потому, что человек, как Божье создание, не может в реалиях стать Богом (хоть и очень хочется), а может стать им только в иллюзии, которую в полной мере предоставляет ему Чужой Бог.

Все мы умеем фантазировать, но не умеем жить в фантазии. Чужой Бог толкает нас не просто к фантазии, а к самой её псевдореальной части — иллюзии, чтобы через сладостную иллюзию, причитая «Ты Бог!», ослабить влияние настоящего Бога и войти в наши души. О, как опасно хоть раз сказать — я есть Бог! О, сколько тяжких страданий принесет это!

Чужой Бог — не творец. Он никогда ничего не создавал, он только разрушал и пользовался тем, что создал Настоящий Бог. «Нарисованный мир» характерен для Чужого Бога. Богом иллюзий можно назвать Чужого Бога. И поэтому мы, обычные люди, худо ли, бедно ли, живущие под настоящим Богом, не любим шизофреников и людей со слащавой личиной отрешённости от существующего мира, потому что это люди, живущие в иллюзорном мире — мире Чужого Бога.

Так кто же он — Чужой Бог? Я не знаю, потому что я не Бог. Но, наверное, правы религии, которые говорят, что кроме Настоящего Бога на свете существует ещё и Демон, Дьявол или даже Сатана. Я даже не знаю, кто из них главнее и кто есть кто, но я чувствую, что они есть главные действующие лица параллельного нам мира — мира лукавых иллюзий.

И тут я понял, что я, в принципе, счастливый человек, поскольку все же побывал здесь — в реальном (а не иллюзорном!!!) Городе Богов. А счастлив я оттого, что в этом Городе нет места Чужому Богу и я, наконец, увидел мир, величественный мир Настоящего Бога, состоящий из пирамид и монументов, созданных силой Чистой Мысли и Чистых Чувств. Этот Город очень значим для Земли, потому что он является кристально чистым островком на нашей планете, над которой витает красно-черный призрак Чужого Бога. Этот Город значим ещё и потому, что он, с помощью Великого Ямы, охраняет от коварного и сильного Чужого Бога прекрасные подземные Шамбалу и Царство Мертвых, где собраны и живут Лучшие из Лучших всех Человеческих Рас, когда-либо существовавших на Земле.

Я остановился и оглянулся, чтобы ещё раз взглянуть на Зеркало Царя Смерти Ямы, взглянуть… с любовью. Но оно уже скрылось за склоном, а возвращаться не было сил. У меня опять заболел желудок, заболел резко и сильно. Я скучал… по Зеркалу Смерти… я хотел ещё большей чистоты, ещё большей… ещё и ещё большей…

— Шеф, посмотри, как скала стоит! — как в тумане услышал я голос Равиля.

— Кто стоит? — прохрипел я.

— Селиверстов стоит. Нас поджидает. Беспокоится. На скалу похож. Большой.

— А-а-а…

— Отсюда видно, что живота у него не стало.

— А-а-а…

— Понимает, что в Долине Смерти были.

— Кто… понимает?

— Селиверстов.

— А-а-а…

— Смотри, дергается. Сильно, значит, беспокоится.

— А-а-а…

— Рукой машет.

— Да.

— Нам навстречу пошёл.

— Да.

— Опять дергается.

— Да.

— Ходит что-то, то вправо, то влево.

— Да.

— И что он ходит-то?

— Не знаю.

— Чует что-то?

— Может быть.

— А что чует-то?

— Не знаю.

— Смотри-ка, присел.

— Вижу.

— А чо он, присел-то?

— Не знаю.

— Может быть?

— Может.

— Сидит, ведь, а?!

— Сидит.

— Нашёл время.

— Бывает.

— Вроде бы нет.

— Вроде бы.

— Смотри-ка, прилег.

— Да.

— А что он, прилег-то?

— Не знаю.

— Отдыхает, что ли?

— Может быть.

— Нашел время отдыхать!

— Да уж.

— Думает, что мы призраки, что ли?

— Может быть.

— Крикнуть бы, но сил нет.

— Да уж.

— Призраки ведь не кричат, понять должен!

— Должен.

— Но сил нет.

— Да уж.

— Смотри-ка, встал.

— Да.

— Стоит, как столб.

— Да.

— Волнуется, наверно.

— Да.

— За нас волнуется… не превратились ли мы в призраков.

— Да.

— Опасности от нас, что ли, ждет?

— Может быть.

— Смотри-ка, за ремень взялся.

— Вижу.

— Что он хочет-то?

— Не знаю.

— Нет, отпустил ремень.

— Да.

— В карман полез.

— Да.

— Роется что-то.

— Да.

— И что он роется-то?

— Не знаю.

— Сигарету достал, что ли?

— Вроде.

— Закурил.

— Вижу.

— Волнуется, значит.

— Да.

— За нас волнуется?

— За нас.

— А что волноваться-то?

— Не знаю.

— Мы что, призраки, что ли?

— Нет.

— А он-то уверен, по-моему.

— Может быть.

— Опять задергался.

— Да.

— Сильно дергается-то.

— Да.

— А что он дергается?

— Беспокоится.

Незаметно мы подошли к Сергею Анатольевичу Селиверстову.

— Ох и издергались мы, ожидая вас, — сказал он.

— Да уж, — хором ответили мы с Равилем.

— Что у тебя, шеф, лицо перекошено, как будто челюсть выбили в драке?

— Да болит, Серёжа.

— Что болит, челюсть?

— Да нет, желудок.

— А-а-а… А похоже, что челюсть.

Сергей Анатольевич Селиверстов, бодро шагая впереди, подвел нас к Рафаэлю Гаязовичу Юсупову и проводнику Тату, сидевшим на камнях.