Некроманты (сборник) - Вячеслав Бакулин

Пустая комната из рисовой бумаги: белые стены, белые татами, только черный лаковый столик в центре. Дама в кимоно из лепестков сидит за ним, и каждый лепесток трепещет на ветру, хоть ветра и нет. Черный безликий слуга – в дальнем углу. Похож на механическую куклу. Дама держит в белых пальчиках тонкую кисть, чернила пахнут судьбой, белый свиток расстелен на черном лаке стола. Рядом костяная печать. Но где же красная тушь?

– Вы пришли заключить договор, господин? – Слепая женщина чуть опустила голову в поклоне. Сама же ответила себе: – За иным сюда не приходят. Можете дышать, как привыкли. Не смею просить гостя опустить меч и оставить его у порога. Надеюсь лишь услышать ваше желание. Конечно, я отвечу «да» воину с мечом. Но и вам придется заплатить свою цену.

«Слишком много слов для женщины», – подумал тогда Айван. Колдунья засмеялась, прикрыв лицо широким рукавом. «Прочла мои мысли?» – испугался он. Но не подал виду, как и положено. Чинно сел, положил меч рядом. У него не было повода доверять нечисти: пять лет вынимающих душу шорохов за стеной, ледяное дыхание, от которого мерзнешь каждую ночь, и белая фигура у окна твоей комнаты. А порой и замерзшие тела. Где бы ни жил Айван, во дворце сёгуна или на постоялом дворе при буддистском храме, история повторялась. Слуги, воины, случайные прохожие… Был даже один монах и совсем молодой мальчик, ровесник Айвана. Подозрение на Айвана никогда не падало, но всегда люди говорили: «Юки-онна! Снежная дева!» Конечно, им и в голову не приходило, что иностранец может что-то значить и быть связанным со злой снежной дамой. Но как же ее смех похож на музыку! На музыку, которую Айван слышал в ночном лесу. Потому и не было доверия нечисти.

– Разве благочестивые монахи, дающие талисманы крестьянам, не помогли вам? Я чувствую запах их курений, им пронизана ваша одежда… – Слепая колдунья улыбнулась и начала слегка покачиваться вперед-назад.

– Помогли найти тебя, колдунья, – ответил Айван. Он старался, чтоб его голос не дрожал. – Надо мною висит проклятье, которого я не заслужил: призрак преследует меня уже несколько лет. Сделай так, чтобы он никогда не смог причинить мне ничего плохого. Мне хватит золота, чтобы оплатить твои услуги. И крестьянам, и монахам станет легче от этого.

Колдунья молчала, продолжая раскачиваться. Тонкие пальцы ее задвигались, словно она перебирала невидимые струны. Потом произнесла:

– Чтобы снять проклятие, мне нужно знать все с самого начала.

– Тогда смерть придет и за тобой, и за мной.

Еще сильнее закачалась женщина. Молчание длилось так долго, что лепестки на ее кимоно начали увядать, обнажая белоснежную кожу. Минута шла за минутой, а слепая колдунья так и сидела, раскачиваясь, перебирая пальцами. Откуда-то налетел порыв холодного ветра, и два лепестка сорвались с женских плеч. А потом резко, как будто ударила по струнам, колдунья крикнула:

– Глаз!

Айван схватился за меч, но женщина продолжала, уже спокойно:

– Проклятье не уйдет само собой. Ничто не исчезнет из этого мира, не выполнив своего предназначения. Призрак не тронет тебя, не причинит вреда, не побеспокоит, не коснется. Но кто-то другой тебя заменит. Ты согласен?

– Да, – не колеблясь, ответил Айван.

– Тогда цена за услугу – твой левый глаз. А золото оставь себе. Уже завтра оно тебе понадобится. – В мгновение ока кисточка из рук дамы стрелой взлетела к лицу Айвана. Айван тоже среагировал мгновенно – и вот кисть уже лежит разрубленная пополам на белом татами, из древка ее сочится ярко-алая кровь. Брызги разлетелись в разные стороны, Айван стер их с лица.

Как музыка прозвенел смех дамы, а на ее белоснежной повязке заалел иероглиф «глаз».

– Договор заключен, красивый господин, – поклонилась колдунья, перестав смеяться. – Береги свое лицо. То, что от него останется.

И вмиг все погасло, рухнуло, исчезло. Айван стоял на улице у закрытой двери с резной ручкой в форме лисьей головы. Солнце уже село, улица погрузилась в сумрак, но ни шороха, ни шагов, ни сковывающего душу страха и холода в затылке, ни белой тени призрака – ничего не было.

Когда Айван дошел до чайного домика, где остановился, хорошенькая служанка вздрогнула, увидев его, и спросила, не нужно ли позвать доктора: у господина пятна на лице.

– Нет, лучше воды для умывания. И саке – в два раза больше, чем всегда. А чаю совсем не нужно, – велел Айван. Потом он пил еще, и еще, и первый раз за пять лет гулял по ночному городу, хохоча и горланя песни, как грубый варвар. Никто из мира мертвых не преследовал его! А с живыми он справится! Вернувшись под утро, Айван упал спать, а проснувшись, смог открыть только один глаз, правый. Заплывшее нечто не назовешь глазом. Письмо от брата пришлось читать, превозмогая головную боль…

С момента, как Айван вступил на корабль, идущий в Лондон, до того, как перед ним открылись ворота к дому, укутанному увядающими розами, прошло больше полугода. Полгода ночного спокойствия, в которое сначала трудно поверить, а потом трудно представить, что было иначе. Айван думал, надеялся, что, ступив на землю отцов, скажет себе: «Я – дома!» – и обретет покой внутри себя. Но первым, кто встретил его в поместье, была девочка-подросток, которая лишила Айвана сна навсегда. Поставив корзину с зеленью на землю, девочка вытерла руки о передник и бесстрашно открыла калитку чужому человеку с изуродованным лицом. Перепачканные травами пальцы девочки остро пахли укропом, а сама она смотрела приветливо и дерзко, совсем не пряча глаз. Это было так не похоже на наигранную скромность или бесстыдство, которые уже встречал Айван у женщин на своем пути.

– Ты не боишься пускать в дом незнакомцев? – спросил он.

– Не боюсь, – просто ответила она. – Все когда-нибудь умрут. Это неизбежно… – И улыбнулась. – Проходите. Если не боитесь.

Девочка, подхватив корзинку, пошла вперед. Нет, поплыла. В ее движениях совсем не было угловатости, свойственной подросткам. И корсета, похоже, тоже не было. Айван как-то внезапно почувствовал свою ущербность: дикарь из далекой страны, странно одетый, одноглазый, как пират, с коркой въевшейся краски вместо губ. Гнев и желание почувствовал он. И что все возможно ему, молодому мужчине, в его двадцать один год, с этой дерзкой горничной, только протяни руку, дождись темноты и подходящего момента. Но тут на крыльцо вышел высокий темноволосый парень, и девочка помахала ему рукой, ускорила шаг и заулыбалась, кажется, даже спиной. По крайней мере, Айвану так показалось.

– Мишу, у нас гости! – крикнула она. А парень и без этого уже спешил к воротам. Да, это был Мишу. Тот испуганный мальчишка, каким брат его помнил, вырос и вытянулся, но стал хрупким, даже тощим. Поцеловав девочку в лоб, он схватил ее за руку и поволок обратно к воротам, к Айвану. И, конечно, заметил и изуродованное лицо, и неловкость, которую скрывал старший, но радость, детская радость все смыла, как разлившаяся река.

– Айван, брат! А говорят, что чудеса бывают только на Рождество! – смеялся тощий парень – и всё, как не бывало пяти с лишним лет разлуки. – Эта злая маленькая нимфетка, Ана Дэбервилл, мой самый дорогой человечек на свете, – представил Мишу девушку, которая присела в легком реверансе, при этом не сводя глаз с гостя. – Когда ей исполнится шестнадцать, мы поедем в Шотландию, в Гретна-Грин, и там поженимся. Я как раз успею накопить нужную сумму.

– А пока я помогаю Мишу: управляюсь с домом, пока он пишет свои истории, – когда Ана заговорила о брате, Айван пожалел, что не ему достается столько нежности. – Он очень ждал вас, сэр. Я накрою обед через полчаса. – И Ана ушла, понимая, что две пары мужских глаз глядят ей вслед, и каждый видит свое. Айван это явно почувствовал.

Ночью ему не спалось. Новый дом, новая страна, новая обстановка. Удушливо пахли розы, вспыхивали сполохи сухой грозы. Ана не шла из головы. Маленькая экономка, ловко ведущая хозяйство и сохранявшая нежную кожу благородной дамы, привлекала его, как ни одна женщина раньше. Она не носила ни пояса оби, как в Японии, ни корсета, как принято здесь, и прыгающая маленькая грудь под рубашкой так и просилась в руку. И живот у Аны, наверное, мягкий и белый, теплый. Слишком дерзко она держится, чтобы быть просто невинной девицей, не знающей, что такое мужчина. Вся гнется, как ива на ветру. Сидит, поджав ноги на диване, слушает разговоры мужчин, а у самой платье прилипает к бедрам. Айван представил, как запускает руку в вырез ее одежд, а потом опрокидывает ее на спину. Она вряд ли будет сильно сопротивляться, потому что у нее совсем другой взгляд.

Плоть отозвалась быстро. Он вспомнил, как девица смотрела на брата, а тот поцеловал ее в лоб. Всерьез хочет на ней жениться – или просто играет? А может, эта безродная горничная охомутала наивного юношу? Тогда, постучись сейчас к ней Айван, она тем более не будет сопротивляться: он старший сын – и владение отойдет к нему. Лучше спать с хозяином, чем с клиентом.