История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль

Но к монахам св. Августина{66} и к регулярным каноникам он менее жесток. Возвращаясь к клюнийцам, моралист одобряет суровость их устава:

Не солгав, они пообещали мне,Что, когда я захочу спать,Мне надлежит бодрствовать,А когда я захочу есть,Они заставят меня поститься <…>

Гио де Провен посетил Иерусалим, где встретил рыцарей св. Иоанна, «подвигами и здравомыслием» которых он восхищался, но не увидел у них ни милосердия, ни былого гостеприимства.

Некоторые из стихов «Библии» посвящены тамплиерам, которым Гио почти безоговорочно воздает похвалу.

Я был в ордене Храма, и дажеОхотнее, чем в Черном орденеИли в любом ордене, который я повидал,И ни за что не отступлюсь от этого.У них хороший орден и прекрасный, без недостатков,Вот только в битве я его не видел <…>Тамплиеры достойнейшие мужи,Там становятся рыцарями те,Кто познал мирскую жизнь,И повидал ее, и испробовал.Там никто не держит своих денег,Но каждому принадлежат все богатства.Этот орден рыцарстваВ великой чести в Сирии <…>

Но трувер, подобно Панургу{67} «испытывал естественную боязнь ударов».

В битве они не отступят,Мне это право, очень неприятно.Я возвратился из их ордена,Поскольку знаю, что побегу (с поля битвы)И никогда не буду дожидаться ударов,Не настолько я безумен <…>Дай Бог, не буду убит.Лучше быть трусоватым и живым,Чем умереть смертью самой чтимой на свете.Я хорошо знаю, что у тамплиеровОрден прекрасный, добрый и верный,Но битва — дело неразумное.

Говорят, что Гио преувеличивает собственную трусость, чтобы оправдаться перед будущей цензурой: конечно, тот, кто смеет обращаться к Папе, должен быть осмотрительным в критике тамплиеров:

В большом порядке содержат они свои Дома,Поддерживают верное и твердое правосудие,Из-за чего орден умножает величие и богатство.Но за две вещи обвиняли ихМного раз и часто порицали —Они алчны, что говорят все,И об их гордыне идет сильная молва.

Следующие строки — почти цитата из устава по поводу белых плащей. «Что означает белизна и полное целомудрие? Чистота есть уверенность в храбрости и телесном здравии <…> Те, кто служит Всевышнему Создателю, должны быть чисты внутри и снаружи», — о чем Гио говорит так:

Конечно, много можно говорить,Что тамплиеры должны себя видетьИ с Крестом, и в плаще,Показать свою силу, и щедрость, и стать,Ибо означает белый плащСмирение и чистую жизнь,А Крест — порядок и покаяние.И могу сказать без сомнений,Что Крест был помещен на плащ,Дабы ни алчность, ни гордыняНе смогли сквозь него проникнуть,Как школяр держит у глаз написанное,Чтобы выучить свой урок,Так должны смотреть и видеть тамплиерыКрест — тот путьНа который их направил Бог и по которомуБог их ведет.

И трувер заканчивает несколькими примирительными словами:

И их жизнь, и как они держат себя,И их возвышение, и их смелость, что им дана (свыше),Очень любы мне,Но сражаться они будут без меня!

Орден Храма обладал значительным командорством в Провене[422], родном городе Гио; его искреннее восхищение особенно ценно, поскольку именно в это время хронисты Святой Земли начали обвинять тамплиеров во всех неудачах, представляя их предателями и даже трусами. В критических пассажах Гио тамплиеры заняли место как часть современного ему общества. Но есть основания полагать, что они вдохновляли также и к созданию художественных произведений, не менее прекрасных, но более таинственных и много большего значения.

В том же городе, что и Гио, около 1135 г. родился Кретьен де Труа. Он провел всю жизнь (то немногое, что о ней известно) в Шампани или во Фландрии. Его первый большой роман о рыцарях Круглого Стола — «Эрек и Энида» — датируется приблизительно 1162 г. «Что касается „Ланселота“, то он нам предоставляет более точный временной ориентир ввиду упоминания имени его вдохновительницы — Марии Французской, графини Шампанской, которая в 1164 г. вышла замуж за графа Генриха I Щедрого. Вторая дочь Алиеноры Аквитанской и Людовика VII, принцесса Мария унаследовала от матери вкус к изящной словесности и держала литературный двор, где находили удовольствие — грациозная игра общества и первый светский зачаток салонов — в обсуждении вопросов любви <…> Генрих I Щедрый, ее супруг, могущество и богатство которого основывалось на шампанских ярмарках, проходивших в его графстве в Бар-сюр-Об, Труа, Провене, Ланьи, тоже покровительствовал литературе и искусствам».[423]

Бар-сюр-Об, Труа, Провен, Ланьи: мы узнаем в них не только край великих ярмарок, но и жизненный центр, откуда распространился орден Храма. Пейен, фьеф первого магистра, первое командорство ордена, находится совсем рядом с Бар-сюр-Об. Труа предоставил место для проведения Собора, который принял первый устав. В Провене был один из самых значительных Домов, картуляриями которых мы обладаем. Вся Шампань, Бри, Пикардия изобиловали командорствами ордена Храма. Если Кретьен родился около 1135 г., он должен был наблюдать в своих богатых впечатлениями детстве и юности развитие ордена, испытать на себе притягательность его первого воззвания к миру.

Он мог знать латинский устав, возможно, и французский перевод его, которые никогда не держались в секрете, как позднее «Свод». И обнаруживается любопытное сходство между произведениями Кретьена и этим первоначальным уставом.

Самый вдохновенный взлет поэзии Кретьена — в его «Персевале…», прославляющем

Высшее сословие (Ordre), вооруженное мечом,Учрежденное и наставленное Богом —Это орден рыцарский{68}Который должен быть без низменного начала.<…>

Советы, данные Персевалю его матерью и рыцарем Горнеманом, «позволяют нам присутствовать при поступательном преобразовании под влиянием церкви рыцарства, института мирского по происхождению, в подобие светского ордена: пусть щадит он побежденного, просящего о милосердии, отправляется молиться в церковь, помогает в невзгодах дамам и девицам».[424] Теперь откроем устав: «В этой религии (т. е. религиозной общине) процвел и возродился орден рыцарства (т. е. рыцарство как таковое), каковой орден (до сих пор) пренебрегал любовью к справедливости, каковая присуща его служению, и не делал того, что должен был делать: а именно защищать бедных, вдов, сироток и храмы» (глава VI французской версии устава). Beлико искушение вообразить, что тамплиеры были вдохновлены в этом случае текстом трувера, однако текст устава, судя по всему, является более ранним, нежели сочинение Кретьена де Труа.[425]

Одно из наиболее оригинальных творений Кретьена — образ странствующих рыцарей, подобных которым не находят ни в романах его предшественников, ни в цикле о Карле Великом, ни в цикле о мятежных баронах, ни, наконец, в «Бруте» норманна Васа, вольно перелагавшего британскую историю Гальфрида Монмутского французскими стихами, где Артур и его соратники скорее сравнимы с Карлом Великим и его пэрами. Кретьен де Труа первым также воспел рыцарей — поборников справедливости, странствующих в варварских краях. И здесь снова заметно сходство с орденом Храма — не только с общиной в Святой Земле, где Гуго де Пейен «со товарищи» нес дозор на склонах горы Кармильской, но и с тамплиерами Запада, где «братья, которые будут посланы в разные страны света, что, полагаем, будет часто происходить, — должны по силе своей исполнять повеления устава». Мы даже узнаем «достойных мужей, друзей Дома», у которых тамплиеры останавливаются в пути, в тех «достойных мужах-вассалах», оказывавших гостеприимство героям Кретьена — Ивейну и Ланселоту. А что напоминают нам рыцари-мятежники, разбойничающие насильники, побеждаемые соратниками короля Артура (причем побежденных отправляют ко двору Артура, где они исправляются и, снискав королевскую милость, сами рассаживаются за Круглым Столом)? Не созвучна ли их судьба словам устава тамплиеров: «Туда, где вы могли бы собрать отлученных рыцарей, мы и приказываем вам отправиться; и если отыщется кто-нибудь желающий препоручить себя и присоединиться к ордену рыцарства в заморской стране» — того надлежит «милосердно принять», дабы снискать «спасение его души». Сам Артур скорее представляется магистром некоего рыцарского ордена, нежели королем, территориальным правителем. Ибо храбрецы, прибывающие к его двору, приносят ему свои мечи, а не феодальную присягу верности за свои владения, о которых редко идет речь, и принцы садятся за его стол как простые рыцари.