Вавилон - Маргита Фигули

Дома он снова все обдумал и взвесил.

Он сделал выговор Забаде и Элосу за то, что они так легко дали обмануть себя эсагильскому жрецу. Ясно, что это шпион царя Валтасара. Теперь подозрения Устиги оправдались. А это значит, что тайная служба халдейских войск раскрыла истинный род занятий Забады и Элоса. Надо было срочно провести замену в его отряде.

Единственное, что сейчас можно было сделать, это направить Забаду и Элоса в Киш вместо тамошнего командира персидских лазутчиков, который поступит теперь в распоряжение Устиги. Из предосторожности, в кишский лагерь следовало переправить и все важнейшие документы, а здесь оставить только планы окрестностей Вавилона.

Но прежде всего надо безотлагательно сообщить могущественному Киру, что план Мидийской стены находится в руках Эсагилы. Кир сможет завладеть им через жрецов храма Ормузда, которые пошлют своего посла для переговоров со священнослужителями великого Мардука. При благоприятном исходе переговоров Кир мог бы отвести свое войско с юга, бросить всю армию на север и оттуда напасть на Халдейское царство через мидийские укрепления.

Было бы крайне важно разузнать также, какой приказ получил из Вавилона Итара, начальник халдейской тайной службы, после окружения Халдейского царства персидскими войсками.

Надо предусмотреть и то, что Набусардар, если будет принят его оборонительный план, начнет набирать солдат в свою армию. В число этих новобранцев легко могут попасть и люди, либо подкупленные персами, либо преданные Киру бескорыстно, от которых к Устиге будут поступать донесения обо всех важнейших военных приготовлениях. При этом Устига в первую очередь подумал о Сурме, двоюродном брате Нанаи, о чем не замедлил сказать Забаде и Элосу.

— Я тоже не сомневаюсь, — согласился Забада, — что Сурма охотно возьмется служить Киру.

— Он искренне верит, что персы борются за справедливость, — добавил князь.

— В крайнем случае ему можно пообещать доходную должность в Вавилоне после войны, — посоветовал Элос.

— Насколько я знаю Сурму, — сказал Устига, — его не соблазнить подкупом или посулами доходного места. Но стоит заговорить при нем о плетях и гнете халдейских богачей, как Сурма ринется в бой не только против царя Валтасара, но и против отца родного. На днях он говорил со мной о требованиях бедняков, как ярый бунтовщик. Он собирается произносить речи на улицах Вавилона, наподобие ученых пророков. При одном упоминании о несправедливости у него сжимаются кулаки и закипает кровь.

После минутной паузы он прибавил:

— Ну, а Кир — это ниспосланный богом избавитель, который призван очистить мир от кривды и научить человечество правде, навсегда искоренив распри, ненависть и пороки. К кому другому может Сурма присоединиться, как не к избавителю бедняков, царю царей Киру?

— У тебя сейчас такой вид, — улыбнулся Забада, — как будто ты и сам веришь тому, что говоришь.

Устига нахмурился и повернулся к нему.

— А ты разве не веришь этому, Забада? — спросил он.

— Я только стараюсь убедить в этом других, в особенности халдеев, потому что эти россказни защищают наши интересы успешнее кованого меча. Если б они не приносили столько пользы нашей дорогой родине, я считал бы их таким же бесчестным приемом, как и подкупы.

Устига закусил губу, потом спросил Элоса:

— Разве ты не веришь, что Кир борется за мир справедливости?

— Только за более справедливый, — серьезно ответил Элос.

— Но не вполне справедливый?

— Какая же справедливость в том, чтобы желать добра только себе? А ты не можешь отрицать, князь, что для Кира блага персов важнее блага лидийцев, мидийцев и вавилонян. Правда, он всем дает права, но одновременно поощряет персов извлекать из этих прав пользу для себя за счет других. Он объявляет и о справедливости, но если для персов он требует полной справедливости, то в отношении других народов закрывает глаза на новые притеснения.

И Элос многозначительно прищурился.

Устига загорячился:

— Но за новый порядок в мире льется кровь персидского народа по приказу самого бога Ормузда, а если и дальше персам терпеть несправедливость и притеснения, значит, нарушить его священную волю.

— Однако мы провозглашаем, возразил Элос, — мы провозглашаем войну за справедливость во всем мире, а сами отвоевываем справедливость только для себя. Вот почему до тех пор, пока не появится кто-то, кто перестанет делить всех на своих и чужих, кто будет ко всем подходить с одной меркой и равно любить всех, не будет на свете справедливости, не умолкнет звон мечей и не перестанет литься кровь.

— Ты, Элос, говоришь так, — вмешался отдыхавший на постели Забада. — словно считаешь нашу великую и священную борьбу напрасной.

— Нет, я не считаю ее напрасной для персов, но и не вижу в ней избавления для всего мира. Мы говорим, что халдеи добились для себя справедливости оружием, а ее, мол, следует добиваться сердцем. Мы так говорим но поступаем иначе. А я заявляю, что да, справедливости надо добиваться сердцем, и пока мы пускаем в ход оружие, мы можем быть лишь завоевателями, а не избавителями мира.

Устига вспыхнул:

— Ты оскорбил свою родину, свой народ, своего повелителя!

— В таком случае и тебе изменило чувство справедливости, князь, — огорченно ответил Элос, — или ты изменил своему учению. Устига вскочил и встал против Элоса лицом к лицу.

Глядя на него в упор, он гневно выкрикивал:

— Отступник? Предатель? Бунтовщик?

— Ни то, ни другое, ни третье.

— Кто же?

— Неуклонный приверженец твоего учения о силе правды, любви и добра.

Теперь ты понял, надеюсь, — улыбнулся он.

— Ах, вот как… Устига вздохнул с облегчением и улыбнулся тоже. — Я было подумал, что ты больше не желаешь верно служить мне и хочешь предать нас.

— Был ли случай, чтобы перс предал перса? — гордо сказал Элос.

— То-то же, — кивнул Устига и по-братски обнял Элоса.

Когда они сели, чтобы продолжить обсуждение планов на будущее, Элос решил поделиться своими сокровенными думами:

— Поймите, братья, о чем я частенько думаю: нет дня, чтобы не лилась кровь. Земля пропитана кровью. Еще немного — и потекут кровавые реки, после вступления персидской армии в Халдейское царство по руслам Тигра и Евфрата вместо воды побежит кровь. Я боюсь, что кровью наполнятся каналы, по которым до сих пор струился только благодатный ил. Я боюсь, что кровь заполнит озера, родники и колодцы. И боюсь также, как бы человечество не стало утолять жажду кровью вместо воды.

Он перевел дыхание и продолжал:

— На днях я побывал у канала Хебар, где землю обрабатывают пленные евреи из Иерусалима. Моим глазам открылась картина вопиющей нужды, но я заметил, что зреет возмездие. Мало того, что взрослые от непосильного труда падают на раскаленную землю и надсмотрщики добивают их плетьми, так еще и детей, изможденных до того, что от них остались только кожа да кости, заставляют крутить колеса водочерпалок. На моих глазах человек, у которого от усталости подкосились ноги, упал с мешком ячменя в болото возле канала, а царский надсмотрщик наступил ему на голову и не отпускал, пока тот не захлебнулся. Жизнь там невыносимо тяжкая. Еврейская беднота верит, что их освободит Кир.

Устига слушал с живым интересом.

— Продолжай, — попросил он.

— Кажется невероятным, — закончил Элос, чтобы человек мог испытывать наслаждение от угнетения себе подобных. Ведь все мы люди и в конце концов. Евреи с отчаяния кончали бы самоубийством, но их молодой пророк пробуждает в них веру в лучшие времена. По вечерам они тайком собираются под ивами. Я послушал одну из проповедей их пророка.

Забада безнадежно махнул рукой, но Устига проявлял все больше интереса к рассказу о положении у Хебара.

— Нет, дорогие мои, сказал он им обоим, — пленных евреев в общей сложности несколько тысяч человек. Их надо принимать во внимание. Чем больше рабов, тем больше слабых звеньев в цепи, на которой держится могущество Вавилона. Как видно, иерусалимские евреи понимают это, если ждут прихода Кира.

Забада нетерпеливо протянул руку за кувшином с козьим молоком. Жадно напился и произнес в ответ на слова Элоса и Устиги:

— Неудивительно, что они ждут прихода Кира, они станут ждать каждого, кто выступит против Вавилона. Тут и пророков не требуется, чтобы открыть им глаза. Я не вижу ничего необычайного в том, что делается на Хебаре, и не жду от этого большой пользы. Наоборот, они могут ждать пользы от нас.

— Но ведь мы этого и добиваемся, — веско заключил Устига.

Забада иронически усмехнулся, но тут же погасил усмешку.

Разговор прекратился, и по комнатам разносился только храп спящих персов, вернувшихся из утомительных путешествий.

Устига посмотрел на Забаду, затем на Элоса.

— Не сердись, князь, — начал Забада, желая сгладить впечатление от своих слов, — но мне непонятна твоя страстность. По-моему, судьба персов и устранение несправедливостей, чинимых нам другими народами, важнее всего. Ну и будет об этом. Отдай распоряжения.