Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Павел рос живым, способным, чувствительным ребенком. Мать заботливо следила за его воспитанием и обучением. «Панюшка», как называли его, самым искренним образом привязался к молодому своему учителю, который по возрасту мог бы быть ему старшим братом (нет, Порошин не придумал эту взаимную привязанность, нельзя придумать столько живых, говорящих деталей; такое ощущение, будто читаешь новейший психологический роман)… Но за внешне спокойной, умной, веселой, насыщенной радостными для ребенка событиями жизнью маленького наследника стояли большие придворные интриги. Слишком многим не понравилась дружба наследника с «человеком со стороны»; Порошин не скрывал, что ведет дневник, но этого и боялись (вдруг лишнее запишет ненароком). Уже сама императрица стала опасаться его; она-то знала хорошо: надобно, надобно опасаться таких вот, слишком честных, искренних и благородных. И все кончилось отставкой Семена Андреевича от двора, затем он оказался на «театре военных действий» первой турецкой войны и вскоре погиб…

Кто знает, быть может, именно это внезапное исчезновение из дворца любимого учителя и насторожило мальчика впервые, заставило иначе взглянуть на окружающий мир, прежде такой простой и понятный… Преувеличение? Но вот один лишь пример тонкой чувствительности этого мальчика: вот он, десятилетний, радуется модели корабля, он решил назвать корабль «Анна»; он все еще помнит свою сестричку, умершую совсем крохотной, когда ему самому было три года…

Несомненным потрясением в жизни Павла явились события, связанные с его первым браком. Ему девятнадцать лет, пора приступить к исполнению своей первейшей обязанности, пора дать династии новых наследников. Екатерина (как некогда, уже давно, Наталья Кирилловна) спешит найти сыну невесту. И в 1773 году принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадтская становится в православном крещении Натальей Алексеевной. Да, кажется, миновали времена вероисповеднических проблем, теперь княжны-лютеранки немецкой крови преспокойно переходят в православие (ау, несчастная Шарлотта, супруга Алексея Петровича; ау-ау, Ирина Михайловна и граф Вольдемар!). Да уж, перефразируя Генриха IV французского, «Санкт-Петербург стоит конфирмации»!

И вдруг послушный сын выходит из повиновения. Что это? Копилось давно; с тех пор, как удалили Порошина; с тех пор, как задумался о судьбе отца и прислушался к тихим толкам и перестал доверять матери? А тут еще влияние юной женщины, жены, которой безоглядно отданы нерастраченные чувства Павла Петровича… Среди молодых ласк и бесед обо всем на свете Наталья Алексеевна проясняет для Павла его права (теперь это и ее права). Все очень просто, ведь он и сам знает, только, быть может, не решается самому себе признаться; но прежде он был один со своими сомнениями и размышлениями, а теперь они – вдвоем, вместе… Все очень просто: его мать – узурпатор! Но ведь он уже совершеннолетний, мать должна уступить ему престол!.. Наталье Алексеевне, наверное, обидно: унижаться перед этой беззаконницей, и до каких пор? Еще, может быть, долгонько, потому что здоровье у Екатерины отменное…

Но унижаться Наталье Алексеевне пришлось недолго. Екатерина играючи раскрывает заговор молодой четы. Как всегда, она действует решительно, дипломатично и… страшно! От нее сын узнает, что обожаемая супруга была ему неверна и потому и ребенок, который должен родиться, это, возможно, и не его ребенок. Но мало этого. Мы уже знаем, как умеет Екатерина убирать, сметать со своего пути всех, кто ей так или иначе помеха… Юная мать и новорожденная дочь умирают…

«Гамлет»? «Дон Кихот»? «Безумец»?.. Всего вышерассказанного с лихвой хватило бы для того, чтобы впасть в любую форму помешательства. А прибавьте к этому размышления о том, убила мать отца или все-таки убийца не она, не она… Или она?.. Она!.. Однако можно держать беспроигрышное пари: Павел не заболел психически, не помешался в уме. Романовы крепкие, они с ума не сходят; ни в северных ссылках, ни в одиночных камерах, ни перед лицом кошмарных убийств. Это все – истинная их стихия. И, должно быть, и вправду спокойно, без вопросов и жалоб спускался Николай Романов в известную «расстрельную» комнату екатеринбургского дома. Долой скучную шелуху буржуазного облика «полковника – отца семейства». Теперь он был настоящий, истинный, породненный с этими предками своими. И нет, он не мешался в уме, сойдясь лицом к лицу с бездной ужаса и смерти. Он шел навстречу… Так шел по лесенке деревянной на башню молодой Михаил Федорович – самому видеть, как закачается на виселице маленькое тело четырехлетнего сына Марии Мнишек. И вот так мчался в Рим царевич Алексей Петрович – предавать отца. И вот так шагал великий Петр ко гробу сына, удушенного по его приказу. И вот так же вышагивал по камере своей неукротимый Иван Антонович… И вот так стоял Павел над мертвой женой и слушал утешения матери, которая была… убийцей его отца и его жены?..

Следует сказать хотя бы несколько слов и о друге Павла Петровича, с которым Екатерина своего сына рассорила навсегда. Другом этим был человек, впоследствии проживший долгую и бурную жизнь, Андрей Кириллович Разумовский, племянник известного фаворита Елизаветы. Первоначально юный Андрей входил в число аристократических подростков, которых императрица включила в окружение сына, чтобы он имел общество сверстников. Павел Петрович и Андрей Разумовский настолько подружились, что разлучаясь на несколько часов, обменивались короткими письмами. Эта переписка на французском языке сохранилась и рисует молодых людей интеллектуалами, увлекающимися музыкой и театром. Считается, что после смерти невестки Екатерина обнаружила среди ее бумаг компрометирующую переписку с Андреем Разумовским. Конечно, эта переписка не сохранилась. Зато сохранилось известие о том, что Павел Петрович во время своего заграничного путешествия, уже вторично женатый, встретил Разумовского, подвизавшегося в Италии на дипломатическом поприще, и пытался вызвать его на дуэль. Естественно, Разумовский, российский дипломат (императрица сослала его на это самое «дипломатическое поприще»), вызова не принял и драться с наследником престола не стал. Между прочим, императрица отзывалась о своей первой невестке весьма дурно; но Потемкину писала, что находилась безотлучно у постели умирающей от родов молодой женщины. Наверное, это очень ужасно, когда в такой ситуации у постели роженицы безотлучно дежурит ненавидящая ее свекровь…

Заботилась ли Екатерина о судьбе династии? Да, конечно! Формально это была Голштин-Готторпская династия – от Анны Петровны, старшей дочери Петра Великого, и от ее мужа, герцога Карла-Фридриха Голштинского. Но фактически это была династия Екатерины, она могла чувствовать себя родоначальницей…

Но, наверное, в глубине души она была такая же одиночка, такая же «сама по себе», как великий Петр. Они оба знали, что не будет равных им. И потому убить сына или невестку не затруднялись особенно… И просто не знали: кому оставить все то большое, громадное-громадное, что успели сотворить…

Но, как бы там ни было, с 1776 года Павел Петрович снова женат. София Вюртембергская преображается в Марию Федоровну. С нею проживет он всю свою дальнейшую жизнь, она станет матерью девятерых его детей. Она его и похоронит. Следует отметить, что по распоряжению этой женщины был учрежден Воспитательный дом в Москве – учреждение, где обеспечивались медицинской и социальной помощью незаконнорожденные и неимущие дети и их матери. Учреждением и попечительством о «богоугодных заведениях» для призрения неимущих также занималось особое «ведомство императрицы Марии Федоровны»…

Постепенно оформляются два двора – матери и сына. Резиденция Павла – Гатчина. Пышности материнского двора Павел противопоставляет свои простоту и нарочитую скромность.

Он кладет начало «скромному фаворитизму» при дворах российских императоров. Комическая суетня фаворитов при императрице, жадно домогающихся чинов и богатства, отвращает его. Нет, он не будет сменять фавориток, «как перчатки». С Нелидовой и Лопухиной он играет в свою, рыцарскую игру: «обожание Рыцарем Прекрасной дамы»…

Отношения матери и сына – более чем натянутые. Но все же Екатерина подчинила себе сына. Она даже решается (рискует) показать его Европе. Что ж, он и его жена хорошо себя ведут, родили ей двух отличных мальчиков-внуков, Александра и Константина…

А Европа, она все знает, все понимает, но… молчит, соблюдает правила приличия, и только втихаря ухмыляется; извините, иронизирует… Потому что уж давным-давно миновали те времена, когда возможно было не принимать Романовых и их послов. «Я, простите, болею, а племянница никак не может веру переменить, извините великодушно; не принимаем!» Но все подобное – в прошлом. Теперь принимают, и с почетом принимают, и с любопытством посматривают на путешествующую пару, на графа и графиню Норд («Северные») – прозрачное инкогнито.