Кудесник - Евгений Салиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если вы желаете иметь патент на этот чин, — прибавил Потемкин, — то вы должны обязаться не жить в России.
— Я согласен, — отозвался Алексей, — и благодарю… Но, насколько мне помнится, королева пишет государыне- оказать мне милость, дать придворное звание.
— Да… — сухо отозвался Потемкин. — И это возможно. Если даже государыня не согласится с первого раза, то я лично, — и на слово «я» Потемкин налег, — я лично обещаю вам устроить это дело… Но опять-таки если вы мне дадите ваше слово тотчас покинуть Россию.
— Я уеду тотчас же и никогда не вернусь! — поспешил ответить Алексей.
В голосе его было столько правды, искренности, столько радости прозвучало в его словах, что Потемкин снова, пронизывая его взглядом, немножко как бы удивился.
— Так вы не предполагали, не желали оставаться в России?
— Никогда! — воскликнул Алексей. — Я не могу, я не хочу оставаться здесь!.. Даже во Франции я не останусь на жительство. Я женюсь на испанке и, по всей вероятности, проживу свой век на юге Андалузии.
— О!.. — воскликнул Потемкин, весело расхохотавшись. — Все будет устроено, мой милый друг!.. — ласково выговорил он и, крепко пожав своей мощной и богатырской ладонью руку молодого человека, прибавил:
— Если вы собираетесь сделаться гишпанцем, то я вам все устрою… А я думал, вы хотите дерзким образом, понадеясь на себя, пролезть у нас в русские сановники. Обида мне, молодой человек, что не могу я и титул графа Зарубовского вам устроить!.. А все-таки я, может быть, съезжу к графине Софье Осиповне… Скажу вам откровенно, что дело это, то есть ваше заключение, много говору и шуму когда-то наделало. Сама государыня была тогда возмущена поступком вашего деда, но делать было нечего. Но мы, по примеру нашей мудрой монархини, верили, да и теперь верим, что вы жертва корысти вашей бабушки-мачехи… Софья Осиповна — кремень-баба!..
Алексей вышел от Потемкина почти довольный. Негромкое имя Норича, соединенное с придворным знанием двора императрицы российской и с патентом на звание офицера гвардии, должно было удовлетворить честолюбию старой маркизы Ангустиас.
Через несколько дней Алексей узнал через Лоренцу, что Потемкин побывал у графини Зарубовской по какому-то делу и потом бранил ее.
После относительной удачи в своем деле, от которой стали гораздо веселее и Лиза и Эли, Алексей однажды вечером, будучи у Калиостро, объявил в присутствии графини Ламот, что готов даже удовольствоваться тем, что выхлопотал себе, и ехать из России.
Калиостро и графиня Ламот были равно поражены этим объяснением и объявили молодому человеку, что если он пригласил их сюда, в Россию, для помощи в своем деле, то не имеет права теперь бросать предприятие и бежать, не дождавшись никакого результата.
— Не забудьте, мой юный друг, — вымолвил Калиостро, что вы мне обещали, то есть предлагали, в случае успеха в России, часть состояния, которое можете получить.
— Что ж вам деньги, когда вы можете из угля и воды… — начал было Алексей совершенно серьезно.
— Оставьте шутки! — строго прервал его Калиостро.
— Да вообще это нелепость — ехать через всю Европу, чтобы получить чин поручика и этим удовольствоваться! — заговорила Иоанна.
И графиня, особенно взволнованная, объявила Алексею, что не далее как через недели две старый граф с женой подадут просьбу императрице, в которой скажут, что признают Алексея снова своим внуком. Они будут просить прощенья государыни и у него самого за сделанную несправедливость, так как показание супругов Норичей оказалось злодейской клеветой, голой ложью, выдумкой, несправедливой относительно Алексея и позорной для них самих.
— Достаточно ли этого с вас? Или вы мне не верите?! — воскликнула Иоанна.
— Не знаю… — отозвался растерявшийся и пораженный Алексей. — Но как?.. Почему?.. Каким образом?..
— Все это не ваше дело! — сухо выговорила Иоанна.
— Вы в этих делах сущий ребенок, с вами я не стану входить в откровенности. Вы судите о многих вещах как-то по-своему, по-ребячьи… Повторяю вам: через какой-нибудь месяц вы будете снова по закону граф Зарубовский и собственник половины всего состояния. Сама Софья Осиповна будет из сил выбиваться и хлопотать, чтобы это совершилось законным порядком. Я знаю это из вернейшего источника, от близких к графине Зарубовской людей. Повторяю: через месяц вы — граф Зарубовский и богач!.. Поняли?
Алексей молчал. Он стоял пораженный. Несмотря на свою неприязнь к этой женщине, он все-таки верил теперь всему, что она сказала.
XX
Пока Алексей устраивал свои дела, в доме старого графа было много нового.
Дальний родственник Софьи Осиповны, никогда у них не бывший прежде, явился однажды и стал особенно любезничать и ухаживать за молодой графиней, в шутку величая ее «тетушкой».
Графиня поддалась на это ухаживание молодого и красивого гвардейца, который был не кто иной, как князь Самойлов.
Через несколько времени новый ухаживатель стал просить «тетушку» принять у себя чужеземку, приехавшую в Петербург, которая очень скучает, а с другой стороны — стремится познакомиться с графиней, об уме которой много слышала.
— Я ей так вас превозношу всегда, что она теперь спит и видит сблизиться с вами! — объяснил Самойлов.
Графиня, конечно польщенная, согласилась с удовольствием. Баронесса д'Имер появилась в доме, а через три дня начала уже бывать у графини запросто. Через неделю она была знакома и со старым, еле живым, нелюдимым графом Алексеем Григорьевичем. Вскоре, по ее рекомендации, графиня взяла в дом к своему обожаемому младенцу-сыну французскую бонну, которая сделалась главной начальницей над всеми матушками и нянюшками.
Далее главная и любимая няня старая Кондратьевна была совсем отстранена от ребенка, и все ее козни и подкопы против «бонки» и «французеньки» не привели ни к чему.
Графиня не могла нахвалиться ухаживаньем за ребенком, кротостью и внимательностью бонны, мадам Розы. Бонна постепенно совсем отдалила всех от младенца-«графчика» — и нянек, и девушек. Все она делала сама, спала около кроватки своего «cher Gricha» и, когда этот Гриша заплачет, кидалась к нему со всех ног, как угорелая. Много раз графиня благодарила баронессу за такую няню.
Знакомство Иоанны с Софьей Осиповной перешло в тесную дружбу. Нельзя было не прельститься этой красивой, элегантной, остроумной и любезной парижанкой. Да и ее общественное положение там, в Париже, было, конечно, выше положения графини Зарубовской в Петербурге. Баронесса д'Имер была, по ее собственным словам, другом королевы Марии Антуанетты и даже теперь с нею состояла в переписке. Софья Осиповна была польщена.
Но вдруг появилась тревожная забота у графини. Ребенок заболел… Призванные два доктора объяснили, что болезни, собственно говоря, нет.
— Это пустяки. У детей мало ли что бывает. Верно, зубки режутся!
Графиня беспокоилась и заявляла, что у Гриши давно весь рот полон зубов.
— Ну, умный зуб режется! — заявлял домашний доктор.
Ребенку стало было лучше, потом опять много хуже, и наконец он совсем слег. Доктора только разводили руками и объясняли зубками. Жар, метание, высокий пульс или спячка, вялость и упадок сил — все это чередовалось, а доктора все пичкали Гришу всякими снадобьями и говорили, что, может быть, вот:
— Прорежется умный или глазной зуб, и все пройдет.
Роза окончательно измучилась с больным.
Однажды новый друг дома, баронесса, явилась и, узнав, что le cher petit Gricha опять очень плох, заметила графине, почему она не хочет обратиться за советом к медику, который своими чудодейственными исцелениями привел в восторг весь город, — приезжему иностранцу, к графу Фениксу.
— Конечно, я бы очень рада, но я его не знаю, — сказала графиня. — Как его звать из-за пустяков, когда он не медик за деньги, а из любезности и человеколюбия.
— Я вам это устрою! — вызвалась баронесса д'Имер. — Я с ним не знакома, но встречала его жену. Я поеду к ней, а через нее устрою все. Граф Феникс сам явится к вам, если он так любезен, как говорят.
Через два дня граф Феникс был в доме Зарубовского и внимательно осматривал больного ребенка. Затем он заявил графине, что болезнь очень опасная, почти неизлечимая в тех условиях, при которых находится дитя.
— Нужен правильный уход и правильное лечение. Надо бы ему быть в больнице, а не дома.
— Почему же? — спросила Софья Осиповна.
— Нужно систематическое леченье, графиня, — заявил Феникс. — Я могу, конечно, вылечить ребенка, но для этого необходимо мне постоянно иметь его под глазами, видать его каждый час, раз двадцать на день, чтобы следить неустанно за действием моих лекарств. Ездить же к вам так часто я не могу.
— Помогите хоть чем-нибудь. Лечите и навещайте ребенка хоть раз в два дня, — сказала баронесса д'Имер, присутствовавшая при визите мага и врача.