СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова - Дмитрий Хмельницкий

Шестопал вытаращил глаза и подался всем корпусом вперед, словно бы пытался удостовериться, что не ослышался: — Вы?!! Знаете?!!

Видя, что ему не удается, провоцируя скандал, вызвать меня на встречное хамство, Шестопал попытался меня унизить, открыто декларируя пренебрежение к экипажу моего двоюродного деда, погибшего в апреле 1942 г. Так, например, 18.09.2006 он стал внушать мне, что человек, погибший в звании старшего лейтенанта, не заслуживает того, чтобы восстанавливать его судьбу в биографическом исследовании:

— Если вы пишете о двоюродном деде, так надо работать с личным делом деда. А остальные личные дела лучше не смотреть. А вы пишете о старшем лейтенанте, а не генерале. А у старших лейтенантов дела… — и Шестопал, брезгливо скривив рот, сложил большой и указательный пальцы.

— Я пишу не только о нем. Он же с людьми работал и служил не в одиночку.

— С людьми работал? Не такая уж важная фигура, чтобы писать, — старший лейтенант. С людьми работал, если бы был командиром дивизии и руководил большим количеством подразделений.

Я не стал переубеждать Шестопала, но сделал вывод, что не только задачи, но и предмет проводимого мной архивного исследования ему представляются незначительными.

Дела-невидимки и оживший покойник

Этот случай произошел осенью 2005 г. Приехав в архив, я подал начальнику ЦАМО полковнику Чувашину ходатайство, в котором просил допустить меня к личному делу гвардии капитана в отставке Т. В своем заявлении я особо подчеркнул, что мною соблюдено требование пункта 32 «Правил работы в читальном зале», согласно которому ознакомление со сведениями, затрагивающими охраняемые законом интересы, возможно при наличии нотариальной доверенности прямых наследников офицера. Поскольку к моему заявлению была приложена нотариальная доверенность, полковник Чувашии подписал мне разрешение ознакомиться с офицерским делом покойного Т.

На следующий день (а именно 20.09.2005) я прибыл в кабинет Шестопала. Предъявив ему нотариальную доверенность, получил из его рук дело Т. Еще в тот момент, как архивист протягивал мне папку, я обратил внимание на то, что не узнаю обложки дела, с которым ознакомился в 1997 году. Моему изумлению не было пределов — основной массив документов датировался периодом 1933–1936 годов, поэтому я сказал Шестопалу, что в хранилище должно быть еще одно дело на покойного Т.

— С чего вы взяли? — насторожился Шестопал.

— Дело в том, что в 1997 году я работал с этим делом.

— Быть того не может! — категорично парировал архивист. — Мы подобрали вам то дело, которым располагаем.

— Николай Иванович, это недоразумение. Я не только работал с этим делом, но могу назвать его номер, поскольку делал из него выписки. Оно содержит документы за более поздний период.

Убедившись, что я могу доказать наличие дела, открыв содержащую из него выписки тетрадь, заверенную печатью архива, Шестопал понял, что отнекиваться далее бесполезно. Набрав телефонный номер, Николай Иванович сухо продиктовал сотруднице названный мною номер офицерского дела, распорядившись проверить его наличие. Минут через 15 архивистка принесла то самое дело, о наличии которого я знал заранее.

Обработав оба дела, я обратил внимание на то, что они содержали подборки документов, датировка которых не только не совпадала, но была разделена большим временным промежутком. Если дело № 275 314 датировалось 1933–1936 гг., то дело № 0 684 214 содержало документальные свидетельства службы покойного гвардии капитана Т. в период с 1944 по 1947 год. Логичным было предположить, что материалы за 1937–1943 годы должны были быть сконцентрированы в третьем деле, причем я не исключал возможности и того, что дел окажется, по крайней мере, еще два, поскольку с 1937 по 1940 год Т. служил на Дальнем Востоке, а в начале 1941-го в штабе части на него обязаны были завести дело нового образца, утвержденного приказом НКО. Датировку дел, наличие которых я надеялся подтвердить, я условно разделил на периоды 1937–1940 и 1941–1943 годов. Оставалось только деликатно, дабы не обидеть своей безусловно оправданной подозрительностью архивистов, выяснить, не затерялось ли еще одно дело в хранилище. Формально вопрос был неприличный, так как, уточняя, не осталось ли еще каких-то дел в хранилище, я подразумевал, что архивисты могли меня обманывать. Небеса мне подыграли. На следующей неделе Шестопал отправлялся в отпуск в Адлер. По счастливому стечению обстоятельств, в отпуск отправлялась и инструктор читального зала Валентина Попова, которая, разумеется, сразу предположила бы какой-то подвох в моем назойливом интересе к документам, запрошенным при предъявлении нотариальной доверенности неделей раньше.

Пользуясь этим совпадением, я попросил библиотекаря Валентину Максимовну Смолякову, заменявшую ушедшего в отпуск инструктора, связаться с хранилищем 5.4 и выяснить, нет ли на Т. дела, датируемого 1937–1943 гг. О чудо! После проверки выяснилось, что дело нашли, и датировался самый поздний из подшитых в него документов 1940 годом.

Для того чтобы наличие дела впоследствии не стали отрицать, я попросил назвать мне его номер. Так я узнал о существовании дела № 286 161! И выяснилось, что это действительно было третье из дел на покойного Т.

Заказав это дело, я ознакомился с ним и убедился в том, что оно содержало немало интересовавших меня сведений. Но по-прежнему оставался вопрос, где же дело, в котором должны быть объединены документы за период е 1941-го по март 1943 года. Разумеется, я не мог быть уверен в том, что оно хранится в ЦАМО, но после того, как архивисты попытались по непонятной причине скрыть от меня два дела, я с трудом мог полагаться на их слово.

29 сентября 2005 г. я направился в отдел 5.4 Представившись, объяснил, что хочу по картотеке учета офицерских дел удостовериться в том, действительно ли больше ни одного дела на Т. в хранилище нет. Беседовавшая со мной обаятельная женщина с наружностью Софии Ротару постаралась объяснить произошедшее недоразумением и, кажется, была удивлена не меньше меня. Но увы, она не имеет права провести меня в картотеку. Впрочем, это было неважно, так как оставалась последняя и наиболее действенная возможность узнать истину, обратившись с запросом в надзорные инстанции, способные выступить арбитром в этой спорной ситуации. И тут я узнал то, что проведение любой проверки может оказаться бессмысленным. Вопреки моим ожиданиям, учетные карточки хранятся на каждое дело в отдельности, и, соответственно, на того же Т. в картотеке одна за другой стоят несколько карточек, и любую из них при появлении комиссии можно преспокойно с тихой усмешкой изъять из ящика и поставить обратно не раньше, чем представители комиссии покинут архив: ничего проверить нельзя! Действия архивистов было бы возможно проверить лишь в том случае, если бы все номера дел, имеющихся на офицера, были перечислены на одной карточке или же в доступной исследователям описи. Но поскольку ни такой общей карточки, ни описи нет, архивистам предоставлена возможность для сокрытия документов.

Итак, с трех попыток я смог вытрясти из сотрудников отдела 5.4 три дела, объединявшие документацию за 1933–1937, 1938–1940 и 1944–1947 годы. Поверить Шестопалу было сложно еще и потому, что получалось, будто бы в архив не было сдано дело, включавшее хронологическую середину службы Т. в РККА — 1941–1943 гг. Между тем именно в 1941–1943 гг. Т. наиболее активно участвовал в войне: за этот период он был дважды сбит; получил, по крайней мере, два тяжелых ранения и прошел службу в трех полках, причем в одном из них он работал адъютантом эскадрильи, а в другом — адъютантом командира полка. С трудом верится, что именно этот период не представлен в хранящихся в ЦАМО офицерских делах покойного гвардии капитана.

Причину, по которой Шестопал скрывал от меня это дело, я знал, будучи хорошо знаком с биографией Т. Как раз на зиму 1941/42 года пришлось пребывание Т. под судом военного трибунала за опоздание из отпуска. 25.11.1941 г., на основании статьи 193–10 параграф А УК с санкцией, предусмотренной статьей 193–7 параграф Д УК, Т. был приговорен к 8 г. лишения свободы в И.Т.Л. без поражения в правах и без конфискации имущества за отсутствием такового. На основании параграфа 2 статьи 28 УК исполнение приговора было отсрочено; Т. был оставлен в действующей армии и предупрежден о том, что если он проявит себя стойким защитником Родины, то, по ходатайству командования, военный трибунал может освободить его от избранной меры наказания либо заменить приговор более мягким.

Т. отличился в боях и в течение 1942 г. дважды при выполнении боевых заданий получал тяжелые ранения. Неудивительно, что по определению военного трибунала авиации дальнего действия от 17.11.1942 г. Т. был освобожден от наказания и судимость была снята.

Очевидно, что копия приговора военного трибунала должна была быть подшита в его офицерское дело, что и могло послужить причиной того, что Шестопал успешно попытался скрыть от меня наличие дела.