Образования бессознательного (1957-58) - Жак Лакан

Я подчеркиваю, таким образом, что к вопросу о до-эдиповом поле тесно примыкают проблемы извращения и психоза.

Проблематика эта может теперь быть представлена в разном свете. Как в извращении, так и в психозе речь всегда идет о воображаемой функции. Даже не будучи специально посвящен в те мыслительные манипуляции, что мы здесь проделываем, любой может убедиться, насколько важное место в обоих этих регистрах, хотя в каждом и по-своему, принадлежит образу. Эндофазное вторжение воспринимаемой слухом речи не носит, разумеется, того паразитарного, загромождающего сознание характера, который свойственен образу в извращении, но как в одном, так и в другом случае, мы имеем дело с проявлениями патологии, где образы вызывают в поле реальности серьезные возмущения.

История психоанализа свидетельствует, что именно к до-эдиповой области и опыт, и требования связности и последовательности, все то, одним словом, из чего выстраивается и на чем стоит любая теория, относят некоторые глубокие и серьезные нарушения поля реальности в результате вторжения Воображаемого. Термин "Воображаемое" оказался при этом удобнее, нежели термин "фантазм", в применении к психозам и извращениям, похоже, не слишком уместный. Целое направление в психоанализе занято разработкой и исследованием до-эдиповой области — можно даже утверждать, что именно здесь достигнуты были со времени Фрейда наиболее значительные успехи.

В этой связи я хочу обратить ваше внимание на одно парадоксальное свидетельство, для нашей сегодняшней темы чрезвычайно важное. Свидетельством этим является не что иное, как труды г-жи Медани Кляйн.

В этих трудах, как и во всякой речевой продукции, есть два плана. Имеется, во-первых, то, что автор говорит, то, что она в своем дискурсе формулирует, и, во-вторых, то, что она хочет сказать, поскольку между тем и другим, между хочет и сказать, лежит, в ее же собственном смысле, разделяя их, ее намерение. Что ж, мы не были бы аналитиками, в том смысле, в котором я приучаю вас смотреть на эти вещи, не отдавай мы себе отчета в том, что она порою действительно выговаривает немножечко больше, чем собирается. Собственно говоря, в этом обычно и состоит наш подход — уловитьто, что говорится по ту сторону того, что хотят сказать. В своих работах г-жа Мслани Кляйн говорит вещи очень значительные, но значительность эта обусловлена порою не чем иным, как внутренними противоречиями ее текстов, не раз подвергавшихся справедливой критике. Есть в них и то, что она говорит, этого сказать не желая, один из самых ярких примеров чего я сейчас вам приведу.

Эта женщина, которой мы обязаны столь глубокими, столь ясными прозрениями не только в отношении до-эдипова периода, но и в отношении детей, которых она изучает и анализирует на том этапе их жизни, который в первом приближении рассматривается ее теорией как до-эдипов, этот психоаналитик, поневоле имеющий у этих детей дело с терминами порой до-вербальными, ибо речь у них только-только появляется, — так вот, чем далее углубляется она в историю, которую считает до-эдиповой, чем более удается ей там разгля/;еть, тем более она убеждается, что уже там всегда, каждый раз, она встречается с вопрошанием, характерным именно для Эдипа.

Почитайте ее статью, которая Эдипу посвящена специально. Она описывает в ней исключительно ранний этап развития, тот так называемый этап формирования плохих объектов, что предшествует фазе параноидально-депрессивной, связанной с появлением тела матери как единого целого. Согласно Мелани Кляйн, ведущая роль в развитии первых детских объектных отношений принадлежит нутру тела матери, к которому в это время приковано все внимание ребенка. Так вот, читая статью, вы с удивлением обнаруживаете, что на основе изучения рисунков ребенка, его высказываний, на основе проведенной ею реконструкции психологии ребенка на этом этапе, Мелани Кляйн приходит к выводу, что среди присутствующих в теле матери плохих объектов, к которым принадлежат все соперники ребенка, тела его будущих, прошлых и нынешних сестер и братьев, обнаруживается в придачу не кто иной, как отец — отец, представленный в форме собственного пениса.

Это, конечно, находка, которая заслуживает того, чтобы на ней наше внимание остановить, ибо касается она тех первых этапов воображаемых отношений, с которыми могут оказаться связаны функции как собственно шизофренические, так и психические вообще. Противоречие, здесь имеющееся, очень ценно, ибо сама-то Мелани Кляйн намеревалась исследовать состояния до-эдиповы. Однако чем более углубляется она в план воображаемого, тем увереннее констатирует она уже на самом раннем этапе появление — если при-

держиваться чисто исторического представления об Эдипе, то весьма трудно объяснимое — третьего, отцовского полюса, который в первых же фазах развития детского воображения уже налицо. Именно в этом смысле я и утверждаю, что работы Мелани Кляйн говорят больше, нежели хочет сказать она сама.

Итак, два полюса, вокруг которых группируются возникающие вокруг Эдипа вопросы, мы уже определили — это, во-первых, сверх-Я и неврозы, не связанные с Эдипом, и, во-вторых, все то, что касается нарушений, возникающих в поле реальности.

Третий полюс, ничуть не менее заслуживающий внимания, — это связь эдипова комплекса с так называемой генитализацией. Ибо они отнюдь не одно и то же.

С одной стороны — момент, который, будучи с течением времени отодвинут многочисленными исследованиями и дискуссиями на задний план, в клинической практике по-прежнему молчаливо подразумевается — эдипов комплекс выполняет функцию нормализации, причем не только нормализации моральной структуры субъекта или отношений его с реальностью, но и нормализации усвоения им собственного пола — положение, всегда, как вы знаете, сохраняющее в психоанализе определенную двусмысленность. Дело ведь в том, что, с другой стороны, собственная генитальная функция вступает в процессе созревания после первых же сексуальных позывов органического порядка — позывов, анатомическую подоплеку которых усматривали в развитии яичек и образовании сперматозоидов. Связь между этими органическими позывами и наличием у рода человеческого эдипова комплекса осталась филогенетической проблемой, по-прежнему покрытой мраком — вплоть до того, что теперь вряд ли найдется желающий на эту тему что-нибудь опубликовать. В истории психоанализа вопрос этот, тем не менее, ставился.

Итак, проблема генитализации имеет две стороны. С одной стороны, имеется некий позыв, предполагающий эволюцию, созревание. С другой стороны, в эдиповом комплексе налицо усвоение субъектом собственного пола, то есть, называя вещи своими именами, то самое, в силу чего мужчина усваивает себе тип мужеский, а женщина — некий тип женский, признает себя женщиной, отождествляет себя с определенными женскими функциями. Маскулинность и фемининность — вот термины, выражающие то, что представляет собой суть эдиповой функции. Мы оказываемся здесь науровне, где Эдип непосредственно связан с функцией Идеала Я — другого смысла у него нет.

Итак, вот три рубрики, под которыми можно классифицировать все дискуссии, которые, возникнув вокруг Эдипа, касаются в то же время и функции отца, ибо это абсолютно одно и то же. Без отца нет и проблемы Эдипа; и наоборот, говорить об Эдипе — значит подойти к функции отца как к чему-то принципиально существенному.

Повторяю еще раз для тех, кто записывает. Исторически, дискуссии в отношении Эдипова комплекса разворачиваются вокруг трех полюсов: Эдип и Сверх-Я, Эдип и реальность, Эдип и Идеал Я. Я говорю об Идеале Я, поскольку генитализация, будучи усвоена субъектом, становится элементом Идеала Я. И я говорю о реальности, поскольку речь идет о связи Эдипа с такими несущими в себе нарушение связи с реальностью заболеваниями, как невроз и психоз.

Я обобщаю сказанное в записи на доске, дополняя ее символами, значение которых выяснится в дальнейшем.

Сверх-ЯR.i

Реальность S<= S'.rИдеал ЯI.s

Попробуем теперь сделать следующий шаг.

Теперь, когда эти три исторически сложившиеся группы проблем в общих, глобальных чертах вам представлены, мы, ограничившись третьей рубрикой — функция Эдипа как фактор, непосредственно сказывающийся на выборе субъектом пола, — займемся вопросами, касающимися комплекса кастрации в наименее проясненных его аспектах.

Обыкновенно мы любим подходить к делу с точки зрения клиники, простодушно спрашивая себя в каждом случае: "Ну, а где же отец? Что он, отец, все это время делал? Какова здесь его роль, его участие?"

Вопрос о присутствии отца или его отсутствии, о благотворном или пагубном характере его влияния, мы, разумеется, не затушевываем. Недавно, буквально на наших глазах, появился даже термин "отцовская несостоятельность" — замахнулись на тему нешуточную — другое дело, удалось ли правильно ее сформулировать и нашлось ли, что сказать на эту тему. Так или иначе, в развитии анализа, при