Злая Русь. Зима 1237 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

— Давай!

Срывается в воздух моя стрела, полетев в сторону реки — а следом за ней из чащи, раскинувшейся на высоком берегу, вылетает смертоносный рой еще из полутора сотен «бронебойных»! Спустя всего секунду убийственный град врезался в плотную массу всадников, окруживших шатер — а стрелы моего десятка пробивают его полог!

Испуганные крики — и крики боли, зов о помощи и призывы защитить темника, рев и ржание лошадей… Все это в одно мгновение сливается в какой-то чудовищный гвалт, повисший над рекой! И только монголы принялись спешно перехватывать щиты из-за спин, стремясь защитить грудь, и только бросились верные нукеры к шатру, надеясь даже собственными телами закрыть чингизида — как в спину им ударил запл из полсотни арбалетных болтов, вылетевших из леса уже с противоположного берега!

А спустя всего удар сердца сверху на тургаудов обрушился уже второй заряд «оперенной смерти»…

Каждый из нас успел отправить в полет по три стрелы прежде, чем монголы успели закрыться щитами и ворваться в шатер. Но последовавший за ним страшный, испуганный вопль, в котором слилось и отчаяние, и гнев, и страх известил меня об успехе главной нашей миссии! Тратить остаток стрел, большинство которых вопьется уже в щиты, я признал нецелесообразным. И так на лед Прони пало уж точно не менее полутора сотен тургаудов! Правда, это считая потери и от обоих залпов арбалетчиков, но все же…

— Уходим! Уходим, быстрее!

Я прижал к губам собственный рог — и над рекой раздался его резкий звук, упреждающий ельчан, чтобы они отступали. Но думаю, его надолго запомнят и монголы — ибо голос рога был словно боевой клич! Клич, известивший врага, что ему не будет покоя на русской земле, и что справедливое воздаяние, смерть придет за любым из них — и в любой миг!

…При воспоминаниях о нападении на ханских телохранителей мои губы сами собой сложились в самодовольную улыбки. Да, ловко у нас получилось с убийством Бури и более полутора сотен отборных тургаудов! А уж какой резонанс это вызвало у поганых, ух! Да они теперь каждый кустик проверяют по пути, не то, что лесные массивы! В последних же на время движения тумены выставляется теперь полноценное оцепление вдоль реки — и это, безусловно, также тормозит врага. Причем проверяют уже оба берега Прони! Между тем, как позже выяснилось, в роковой для темника Бури день со стороны низкого берега, откуда вышли на позицию ельчане, враг даже не пытался провести разведку! Привыкли поганые, что ранее мы били по следующей по льду тумене именно с высокого…

Глава 22

Рядом на точно таком же еловом «ложе» заворочался Микула, вызвав невольную улыбку на моих губах. Северянин, дружище… Мы крепко сблизились с Микулой — сильным, смелым и одновременно с тем очень добрым, надежным и отзывчивым русичем, настоящим богатырем из былин. На него можно положиться как на самого себя — да нет, как кажется, даже на себя так не положишься! Ратник с лучшей стороны проявил себя в схватках, перехватывая управление боем в нужный момент и сражаясь с татарами с беспримерной отвагой — а в быту добродушный и улыбчивый ельчанин поддерживал меня даже тогда, когда я «косячил» по меркам других. Такое ощущение, что в этом мире я обрел родного старшего брата, коего у меня не было в настоящем — там-то я был единственным ребенком в семье…

К слову, родного брата Егора я так и не встретил — Ратмира забрали в дружину Юрия Ингваревича, и в начавшейся круговерти формирования отряда «прикрытия» он не попал в рязанскую полусотню. А я просто «забыл» о нем — точнее, так и не вспомнил, покуда основная рать уже не ушла… Соратники же промолчали, поняв мое поведение как нежелание брать брата на предстоящее нам рисковое, можно сказать, даже гибельное дело.

Немного подумав, я согласился с этой точкой зрения — пусть у матери Егора уцелеет хотя бы один ее «настоящий» сын… Ну, или получит лишний шанс уцелеть.

Соратники… Как человек, до самых университетских времен не встретивший НАСТОЯЩИХ друзей, кому можно довериться в любой ситуации — и на кого можно положиться пусть даже в самом рисковом деле! — в душе я не устаю поражаться и восхищаться окружающими меня людьми. Я долгое время не мог подобрать определения, точно характеризующего современников Егора — пока, наконец, не понял простую вещь: они настоящие. Настоящие во всем — в дружбе, в ненависти, в сече и на привале, где каждый готов уступить товарищу лучший кусок в общем котле. Или же поделиться собственным плащом с тем, чей плащ (служащий нам верхней одеждой и одеялом) пришел в негодность… В окружающих меня людях практически не осталось места лукавству, мелкой зависти или жадности, безвольной трусости перед опасностью — они не пройдут мимо, когда обижают слабого, даже если обидчики сильнее или их много, не останутся равнодушны к чужой беде, к чужому горю… Им можно доверять, можно делиться самым сокровенным, будучи уверенным в том, что никто ничего и никому не расскажет… Конечно, есть свои исключения — вроде Еруслана. Но подобные исключения, как известно, лишь подтверждают правило!

И я не раз задумывался, почему мои предки другие. Почему не похожи на моих современников, почему я сам был не похож на них — и часто желая поступить правильно, в итоге делал выбор в пользу невмешательства (к примеру), или боялся произнести свои мысли вслух, признаться в чувствах… Как только я попал в этот мир, события тут же закрутились так лишь, что я в один миг оказался в настоящем бою, где пришлось рискнуть жизнью — и это здорово меня изменило! Но вот раньше я был все же другим: не столь смелым, не столь решительным, откровенно боялся ответственности и нередко перекладывал принятие решения на других… Но это я — а соратники мои иные даже по своей сути.

И вот я думал, что именно отличает русичей от нас, будущих россиян — жизнь с земли и на земле, когда без взаимопомощи и взаимовыручки можно просто погибнуть? Или же постоянный риск набегов кочевников, что вынуждают людей держаться друг друга и осознавать: в одиночку не выстоять? И вот, пришел я к выводу, что важно и то, и другое — но при этом определяющую роль в отличие предков от нас, потомков, играет их мировоззрение, основанное на вере в Бога. Бога, внимательно следящего за поступками людей с Небес. Бога, призвавшего любить ближнего и не чинить ему обид. Бога взошедшего на Крест, чтобы собственной кровью омыть и попалить людские грехи… Вера русичей является их духовным стержнем и во многом определяет их поступки — если угодно, она мотивирует их делать правильный выбор даже тогда, когда это невыгодно, страшно или опасно…

Поневоле пересмотришь собственное, привычно пренебрежительное для моих современников отношение к Церкви и к вере…

Но это не значит, что окружающие меня люди одинаковые, словно под копирку, конечно нет! Перед внутренним взором сразу предстает задумчивый и немногословный, харизматичный Кречет — отличный тактик с гибким умом, не боящийся импровизировать и уходить от принятого плана во время боя, если этого требует обстановка. Настоящий боевой вождь, кто не задумывается о том, выполнят его приказ в сече или нет — воины за ним идут с охоткой и верят в него, это чувствуется… Или Ждан — наглый, не особо следящий за языком, ехидный и насмешливый бродник, коему порой хочется морду набить за его подколки! Но в то же время он один из немногих, кто покинул Дон, зная, какая идет на Русь силища, кто не отвернулся от кровного родства, от единоверцев, не прикрылся тем, что русское население на Дону князья в свое время просто бросили… И кто самоотверженно сражается с погаными, вместе с нами защищая свою далекую Родину! Столь же легко поставив на кон собственную жизнь, как легко срывается с его губ очередная шутка… Или же замкнутые, держащиеся прежде всего друг друга братья-половчане, Завид и Мал, словно ощущающие некое отличие от прочих русичей из-за крови пришедших на Русь степняков, текущей в их венах… Что не помешало братьям во втором бою недвижимо встать на месте, обернувшись к летящим на них во весь опор половецким всадникам и продолжить стрелять во врага, пока их соратники с трудом тащили на плечах раненого товарища…