Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

Тут-то бард и выложил козырь, полученный от поэта-песенника.

— В четверг служебный вход будет заперт, — криво усмехнулся он. — Через чёрный меня никто не пустит, тем паче, сюда в Мансарду. Отправят к администратору на первый этаж, а он меня завернёт.

Господинчик взглянул на посетителя с живейшим интересом.

— Вас как зовут, не вижу вашего имени в рукописи?

Он выписал Филиппу пропуск на четверг, и бард понял, что испытание он прошёл.

Отец Мавродий сдержал обещание, проводил напарника до казарм. Чинно брели мимо патрулей и постовых — священник с окладистой бородой, помахивающий длинным зонтом-тростью с конспиративной квартиры, и сухощавый ильменский словенин, выдубленный солнцем и непогодой, на котором нелепо смотрелся новенький брусничного цвета сюртук. Полицейские цеплялись глазами за косицы лесного дикаря, разительно несоответствующего попу в шёлковой рясе богатого прихода, однако документы проверили всего раз и вежливо откозыряли.

— Сейчас домой? — спросил Щавель.

— В храм, — кротко молвил священник. — Надо приготовиться к службе. Негоже оставлять без окормления блаженных вкладчиков.

— Давеча вы сказали, что атеист. Это для понта было или на самом деле так?

— Истинная правда.

— Как же удаётся веровать и при этом быть неверующим, нет ли здесь противоречия?

— Служение Маммоне не требует безосновательного доверия, ибо деньги есть реалия, данная нам в ощущениях. Прежде были электронные деньги, нуждающиеся в слепой вере, но те времена давно ушли. Я православный атеист. Очень эффективная религия.

— Московская, что ли? — с прохладцей спросил Щавель.

— Не без того-с. Истоки конфессии лежат в Москве с тех времён, когда патриархам явилось Откровение, что торговать алкоголем и куревом без государственных поборов гораздо выгоднее, чем служить Богу. Пастве оставили возможность поститься и молиться, благословили слушать радио «Радонеж», а взамен обязали каяться в грехах и заносить финансовые средства на строительство Храма. Кто же знал, что когда достроят Третий Храм, начнётся Конец Света?

Щавель появился в расположении роты, приложив к губам палец и погрозив дневальному кулаком. Серой тенью просквозил вдоль коек, кивая на негромкие приветствия личного состава. Возле печки кучковались дружинники, грели уши, куда бард Филипп заливал всякое:

— Я ж вам говорил, режиссёр знакомый. Захожу, такой, дверь ногой открыл, опа-здрасьте! Это ваш ёперный театр? А он такой: да какими судьбами, да милости прошу, Филипп Педросович, да с нашим к вам уважением. Взяли рукопись, чо.

Ратники загалдели.

— Слыш, а чегой-то ты Педросович-то? — поинтересовался Коготь.

Все враз притихли от такого поворота, Филипп проболтался!

Но барда было не так-то просто подтянуть за язык.

— Дед в Единой России состоял, — как бы по секрету поведал он, наклонившись к Когтю, и, выпрямившись, обратился к опчеству: — Отец по партийной линии не пошёл и вовсе забил на это дело, а я из дома сбежал от греха подальше. Из стана политического догматизма перешёл в лоно народной музыки и эпической поэзии!

Этим он не только уел Когтя, но и заметно повысил баллы авторитета, ибо ратники одобрительно загалдели.

— Режиссёр этот твой чего ставит?

Вопрос Карпа выдавал в знатном работорговце не только частого гостя Великого Мурома, но и человека, не чуждого сценического искусства. В столице он не только по кабакам развлекался. Глазки Филиппа забегали. Щавель незаметно обогнул скопление ратников и протиснулся в щель между чьим-то плечом и печкой, оказавшись за спиной Жёлудя. Отсюда был виден Карп, с деловым видом пялящийся на барда, и Филипп, отчего-то замявшийся.

— Нынче в программе «Побег из шапито» значится, — с пафосом объявил он. — Моя пьеса в следующем сезоне будет.

От такой новости дружинники не могли не загордиться, какой человек рядом с ними всё это время был! Загомонили разом.

— Шапито, про Белый Дом никак?

— Не. То Капитолий, а шапито про цирк.

— Эх, цирк, — вздохнул Жёлудь. — Купил вчера билет на представленье. Так хотел посмотреть! Эквилибристы китайские, клоуны-дегенераты, эльфийские наездницы на горячих арабских скакунах…

Горесть сына вернула Щавеля в привычное с вечера русло сомнений. Вспомнился разбомбленный барак, дым, вонь сгоревшей взрывчатки и ещё какой-то запах. «Что я упустил? — подумал старый лучник. — Укатала меня проклятая владимирская тюрьма. Было же что-то. Вещи, вонь. Чёртов ниндзя. Я держал вчера в руках… Что? Клоуны-дегенераты…»

Сунул руки в карманы, ссутулился, привалился к печке. Пальцы нащупали носовой платок. Щавель похолодел. Вынул платок из кармана. Это была тряпка из вещей китайца-бомбиста, мятая, засаленная. Щавель поднёс её к носу. Тряпица пахла приторной фруктовой мерзостью. Она была грязная и пачкала пальцы. Щавель потёр её, посмотрел на руку. Пальцы были измазаны липкой краской. Белила. Красная помада. Грим, каким мажут лицо артисты и клоуны.

На его голос, с ледяной уверенностью перекрывший трепотню дружинников, обернулись все разом.

— Нет, сынок, ты всё-таки посмотришь представление. Сегодня мы идём в цирк.

«Настоящий охотник! — восхитился Щавель. — Добыча вплотную подпустит, не насторожившись до самого конца».

В близлежащей лавке Жёлудь за недорого купил чёрную вязаную шапочку и стоковую рубаху от Манделы из прошлогодней весенней коллекции. Тёмно-коричневые лианы затейливо переплетались на белом фоне по всей её поверхности, не повторяя рисунка. Лаконичный дизайн африканского раба придавал особый шарм простой хлопковой ткани. Насмотревшийся на муромских модников Жёлудь нацепил рубаху навыпуск, поверх — куртку без рукава, портки заправил в берцы, которые надраил суконкой до яростного блеска. Обкорнал усы и бороду на толщину спички. Расчесал буйны кудри смоченным в квасе гребешком. Подвернул края шапочки и натянул на темя коротким колпаком, мигом придавшим парню залихватский разбойничий вид.

Когда он вышел из умывальной комнаты, ратники с подозрением зыркали на гламурного мачо, дескать, каким образом тварь проникла в расположение роты? Охреневали, узнав Жёлудя.

Щавель улыбался про себя. Сын замаскировался так знатно, что не сразу отличишь от настоящего диванного выживальщика. «Но это пока рот не раскрыл, — осаживал себя старый лучник. — Заговорит, сразу поймут, что не из салона, а из леса».

В той же лавке Щавель взял себе тёмно-красный бадлон и шляпу под цвет сюртука. Обряженный как помещик, вместо стрельбы по рябчикам как бы невзначай завернувший покрасоваться в столицу, он сделался подстать сыну. Даже берцы, зашнурованные поверх брюк, у них были одинаковые. На обратную сторону лацкана Щавель прикрутил жетон с прорезью. Пожалел, что не может взять с собой хотя бы тройку ратников. Обученные люди не помешали бы, но секретная служба есть служба. Такая секретная, что посторонних посвящать в секреты было ни коим образом невозможно, да и Жёлудя привлёк лишь по той причине, что он мог опознать ниндзю-бомбиста.

Ножны с финкой мастера Хольмберга тихвинский боярин спрятал в кармане брюк. Полы сюртука прикрывали навершие, и поблескивающей стали не было видно. Поколебался. Решил, что после теракта полиция не жалует людей с оружием. Вспомнил ночных грабителей. Подумал, куда и зачем идут. Великий Муром был горазд на сюрпризы.

«Пошли вы все, у меня жетон!» — определился Щавель и сунул сзади за ремень пистолет мастера Стечкина.

Глава девятнадцатая,

в которой цирк зажигает огни, особая оперативная группа идёт по следу и весь честной народ натыкается на козни пролетариев

— Я всё время носил доказательство в кармане, а вспомнить не мог.

Священник ждал возле кассы шапито, опираясь на зачехлённый зонт, хотя дождя не предвиделось. Рясу он надел попроще, чай, не на приём в мэрию, но всё равно было видно, что одёжа щёгольская и дорогая.

— Хорошая улика, — грек понюхал платок, потёр, изучил подушечки пальцев. — Очень похоже, но версия нуждается в проверке.

— Потому мы и здесь. Жёлудь узнает его. Пошли за билетами, а перед представлением оглядим ихнее закулисье.

Не скупясь на оперативные расходы, отец Мавродий взял билеты в первых рядах. Вместе не получилось. Свободные места поблизости остались в третьем ряду, да и то одно возле прохода, а два других в середине, но зато вместе. Щавель решил засесть с сыном, а священнику подать сигнал, если убийца губернатора будет опознан.

С закулисьем проблем не стало. Возле касс отирался ушлый мужичок, по трёшке набирал тайком, с риском для себя, очень ограниченную группу для провода по закоулкам и показа не вошедших в программу цирковых чудес, которые не увидит больше никто. Все уважающие себя господа спешили примкнуть к избранным. С умением матёрой овчарки гид сколотил наотшибе отару клиентов. Среди голов вертелась полуседая шевелюра Отлова Манулова, которого Щавель встретил с большой неохотой. Непоседливый издатель был нужен меньше всего при работе по секретному поручению.