О, мой бомж - Джема

предлагающих подобную услугу.

Начал читать, можно ли сделать тест без согласия матери. Как оказалось, я могу предоставить в лабораторию биоматериал ребенка. И Кате об этом знать не обязательно.

Так-так… Буккальный эпителий… Волосы… Ногти…

Со сбором буккального эпителия слишком много мороки. Во-первых, мне неоткуда взять палочку, которой нужно тереть с внутренней стороны щеки. Во-вторых, для хранения нужны какие-то специальные условия, чтобы материал не пересох, не загрязнился. Муторно. И боюсь, у меня не будет иного шанса. Вряд ли Катя еще когда-нибудь приведет сюда Даньку.

С волосами куда проще. Нужно вырвать пять-шесть волосин с луковицами. Но капец как жалко мелкого. Я же не садист какой.

А вот с ногтями проблем не вижу. Главное, чтобы Катька их не успела подстричь.

— Данька, — мой голос невольно дрогнул. Я подошел к нему.

— Покажи-ка мне пальчики.

Данька покрутил руками в воздухе. Хорошо, что Катя не озаботилась его маникюром.

Я достал из ящика стола кусачки для ногтей, вытащил из пачки чистый лист бумаги.

— Давай чуть подстрижем. Не боишься?

Данька с готовностью протянул мне пальчики.

Я аккуратно щелкнул кусачками и, подцепив пальцами отрезанный ноготь, положил его на бумагу.

Таким макаром мы обрезали все ноготки. Впервые стриг ногти другому человеку. Тем более ребенку. Волнительно.

Аккуратно завернул собранный материал в бумагу. Сегодня же вечером он окажется в лаборатории. А через пять дней я узнаю, кто отец этого чудесного малыша.

В кармане пиликнул смартфон.

Олег на мое сообщение ответил озадаченным смайлом. Надпись «печатает…» в верхней части дисплея красноречиво говорила о том, что смайлом он не ограничится.

«Не понял вопроса. Что за кран? Ты адресатом ошибся?»

«Ошибся или нет, узнаем через неделю», — набрал быстро.

«Не понял», — прилетел ответ.

«Забей».

Через неделю все станет ясно.

А пока мне в голову пришла одна мысль.

— Дань, а папка к тебе часто приходит?

— Не часто, — грустно вздохнул малыш.

— Редко, значит, — пробормотал я.

— Ага. Никогда.

— Грустно.

— Мой папа лазведчик! — гордо заявил Даня. — Он далеко уехал. Но плисылает мне письма и подалки. И я ему тоже письма пишу.

— Прям пишешь? — не поверил я.

— Мама научила. Печатными буквами. Показать?

— Конечно, покажи, — я нашел для него листок и карандаш и положил перед ним за стол.

Данька сразу схватил карандаш и, высунув язычок, стал старательно выводить кривенькие, дрожащие буковки.

Это что же получается? Либо Олег свел свое присутствие в жизни сына лишь к финансовым вливаниям либо Катька врет ребенку, сама пишет письма и покупает подарки за свой счет, а говорит, что они от отца. В итоге ребенок вырастет с психотравмой.

Капец, если это все же мой сын. Такой большой уже, рассудительный не по годам, умный мальчик.

Главное, не пороть горячку, а спокойно дождаться результатов теста на отцовство.

И потом уже решать, что делать дальше.

— Смотли! Класиво? — Даня подвинул ближе ко мне исписанный листочек.

На нем вкривь и вкось были выведены слова.

«Мама».

«Бабушка»

«Деда»

«Деда»

«Я»

«Филип»

— У тебя слово «деда» дважды, — на автомате заметил я.

— Потому что у меня есть деда Гела и деда Миша. Я плосто не стал писать. Долго.

— Ясно. А «я» пишется в другую сторону.

— Ой, — вытаращился на меня Данька.

— И «Филип» пишется с двумя «п».

— Исплавлю, — вздохнул он. — Но все равно же класиво получилось?

Я посмотрел на его каракули и сказал:

— Очень.

Данька принялся исправлять ошибки, а я задумался, если Данька описал свою семью, то кто такой Филипп?

Об этом я и спросил у своего потенциального родственника.

— Он живет у нас недавно, — поделился Данька. — Мама нашла его после Нового года. Ей стало его жалко, и она заблала его домой. Бабушка сказала, что он далмоед и нам не нужен. А мама сказала, что сама лешит.

Поразительная история, так похожая на то, что произошло четыре года назад. Тогда Катя так же пожалела меня.

— А почему бабушке Филипп так не понравился?

— Потому что он сталый и больной, что мы тепель будем на лекалства для него лаботать. А мама сказала, что он класивый.

Прям в духе Кати подбирать всякое с улицы.

— А чем этот Филипп занимается?

— Спит, ест, лежит на диване и олёт.

— На кого орёт?

— На маму, если она ему еду не дает, когда он хочет.

— Он вас обижает, что ли?

Даня пожал плечами.

— Маму он любит, ластится к ней, ночью в кловать к ней забилается. А меня не любит, гоняет. И бабушку не любит, если она сядет рядом с ним, он тут же уходит в длугую комнату.

Неужели Катя позволяет обижать своего сына? Приняла какого-то урода, который нихрена не делает. Еще и старый, и больной.

В любом случае с этим нужно будет разобраться, даже если экспертиза покажет, что Даня не мой сын. Жалко мальчишку.

Минут через двадцать к нам зашла Катя с наметками по завтрашней встрече с инвестором. Я слушал ее вполуха. Не мог сосредоточиться из-за непрошенных мыслей о том, что же она делает со своей жизнью. Я кивал, не отвечал на ее вопросы, и в итоге согласовал тот план, что она представила без каких-либо правок.

Мне хотелось как можно скорее со всем покончить. Отвезти Данькин материал в лабораторию и сдать свой. Поэтому я предложил Кате пораньше уехать с работы. Катя порывалась вызвать такси, но я ее остановил с помощью нехитрой манипуляции. Предложил Даньке покататься на большой черной машине. Ребенок полностью оправдал мои ожидания, заканючив:

«Хочу на бошой машине! Хочу на бошой машине!»

И Катя сдалась.

Даньке машина понравилась. Я помог ему забраться в салон, и он тут же с любопытством стал ощупывать все, что только можно было ощупать.

— У вас нет автокресла, — заявила Катя.

— Боишься, что оштрафуют? — хмыкнул я.

— Боюсь, что это небезопасно.

— Я буду ехать осторожно.

Всю дорогу Катя не проронила ни слова, если не считать ответов на реплики Дани. Она обратилась ко мне лишь один раз, попросив остановиться у магазина.

Я остановился на парковке, и она быстро выскочила наружу. Вернулась она спустя несколько минут с пакетом.

— Чё купила? — устроил допрос Даня.

— Колбасу для Фили, — улыбнулась она.

И столько в ее улыбке было тепла, что меня аж передернуло.

— А Филя сам не может сходить за колбасой? — не сдержался я.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

А Данька ответил за нее.

— Мама не разрешает ему выходить на улицу. Боится, что потеляется.

— А за сына своего мама не боится? — проговорил я, уставившись на Катю в зеркало заднего вида. — Если