Поместье с привидениями - Людмила Мартова

я не отказывался. Я просто настаивал на процедуре установления отцовства, потому что не уверен, что эти дети мои. Ксения не соглашалась.

Теперь Тася смотрела на Кирилла с отвращением. Признаться, Глафире тоже было неприятно – взрослый мужик, а порочит женщину, которая когда-то ему поверила. Тест ДНК… Какая гадость…

– А в чем заключался обман? – уточнил Ермолаев, в котором, похоже, не было ни малейшей душевной чуткости. Видел же, что горничная чуть не плачет.

– Мы расстались до того, как я узнал, что Ксения ждет ребенка, – через силу объяснил Кирилл. – Поверьте, мне совершенно не хочется оправдываться, притом что, в случае с тетей, это все равно ни к чему не привело. Она мне не поверила, все твердила, что я поступаю не по-мужски, а дети ни в чем не виноваты. Но у нас не было никакого романа. Мы случайно познакомились в прошлогодние новогодние каникулы, очутились в общей компании в Питере и провели вместе пару ночей. Не более. До того момента, как Ксюша позвонила мне с сообщением, что ждет ребенка, мы не виделись около трех месяцев. Она настаивала, чтобы я познакомил ее со своей родней, но я отказался, потому что был не уверен, что это мой ребенок. Она снова исчезла на несколько месяцев. Я решил, что это из-за того, что у нее не выгорело меня обмануть и она перекинулась на кого-то другого. А в начале января позвонила тетя, разговаривала холодным тоном и рассказала, что у нее появилась Ксюша, которая в ноябре родила двойню, а меня назвала подлецом.

– Ты и есть подлец, – заявила Ксения воинственно.

– Мы не виделись с конца января, поэтому рождение детей в ноябре добавило мне сомнений. Но тетя меня не услышала и, как вы выразились, отказала от дома. Только сейчас позвонила, когда система видеонаблюдения засбоила, а до этого даже слышать обо мне не хотела. А мне было противно от того, что мне не верит один из самых близких людей.

– Ксения, а ваши дети могут быть упомянуты в завещании Инессы Леонардовны? – спросил следователь.

Горничная покраснела.

– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете? Инесса Леонардовна даже не видела их ни разу. Какое наследство? О чем вы?

– Хозяйка предлагала, чтобы ты привезла малышей на лето, ты сама не захотела, – сурово заметила Клавдия.

– Куда таких малышей тащить? – махнула рукой горничная. – Да и зачем?

– Чтобы рядом с детьми быть, а не на мать свою их бросать. – Клавдия махнула рукой: – Впрочем, твое дело. Как знаешь!

– Вот именно! Но от Инессы Леонардовны, от единственной, я ничего, кроме добра, не видела, и выгоды от ее смерти мне никакой нет. Так и запишите.

– Я записываю, – мрачно сказал следователь.

Глафира вдруг подумала, что своими вопросами Ермолаев здорово отвлекает от него внимание, и этот здоровый и немногословный мужик умело пользуется этим прикрытием, чтобы получать необходимую информацию и делать выводы.

– Мы закончили, – в гостиную вошел высокий, довольно красивый мужчина. Глафира запомнила, что представился он Дмитрием Вороновым. – Михаил Евгеньевич, вы едете или остаетесь?

– Сейчас с молодыми людьми из соседней деревни переговорю, показания запишу и поеду. Для первого раза информации и так вполне достаточно. Убедительная просьба: никому территорию не покидать до моего особого распоряжения. Завтра я снова сюда приеду, чтобы задать вам всем дополнительные вопросы, которые к тому моменту у меня обязательно возникнут. Вот мой телефон, если кто-то вдруг вспомнит нечто важное, звоните. Ну, и в случае непредвиденных событий звоните тоже.

– Каких событий? – спросил Павел Резанов.

– Любых. Вдруг найдется скрипка Страдивари.

– Главное, чтобы не нашлось пропавшее ружье, – мрачно заметил Ермолаев. – Не нашлось и не выстрелило. Как мы знаем, висящее на стене ружье всегда стреляет.

– Типун вам на язык, – пожелал ему следователь.

И тут Глафира вспомнила, где его видела. Он был мужем ее портнихи, точнее, владелицы ателье, в котором она иногда шила себе на заказ одежду. Портниху звали Снежана Машковская, по мужу она стала именно Зимина, и однажды, забежав в ателье на примерку, Глафира встретила его там – высокого, лохматого, неповоротливого, как медведь-шатун, но почему-то составляющего с хрупкой Снежаной на удивление гармоничную пару.

Она знала, что познакомились Зимины при какой-то детективной и очень романтичной истории[1], и немного завидовала Снежане, которая, как и она сама, довольно долго была не замужем, но все-таки сумела встретить свое счастье и теперь воспитывала чудесную дочку. Впрочем, к детективу, в котором оказалась сама Глафира, это вряд ли имело отношение.

Светлана

Инессы не было в живых. Светлана даже не ожидала, что этот факт будет настолько греть ее душу. Она много лет не вспоминала тот первый шок, который испытала, узнав о том, что родители разводятся. Светлана вообще была уверена, что он прошел бесследно, растаял благодаря безусловной любви отца и стараниям Инессы поддерживать с дочерью мужа хорошие отношения.

Много лет она не испытывала к Инессе Резановой негативных чувств, и вот сейчас, после ее скоропостижной смерти, оказалось, что чувства эти никуда не делись, они просто прятались, как клокочущая под твердой земной корой вулканическая магма, чтобы в нужный момент вырваться наружу раскаленной лавой, сжигающей на своем пути все живое. Оказывается, нужно было дожить до пятидесяти одного года, чтобы понять, что она не простила. Как странно.

Как следствие, на человека, убившего Инессу, Светлана не сердилась. Ей даже хотелось, чтобы человек этот никогда не был вычислен и пойман, смог избежать наказания. Но кто именно это сделал, ей хотелось знать. Во-первых, для собственной безопасности. Нельзя расслабляться, когда рядом находится тот, кто способен на убийство. Предупрежден – значит, вооружен.

Во-вторых, из смерти Инессы можно и нужно было извлечь выгоду. Финансовую, разумеется. То, что Светлана уже сделала, решало ее проблему, но она знала, что не навсегда. В отличие от скрипки Страдивари, скажем. Когда она думала про скрипку, то непроизвольно сжимала кулаки в запоздалой обиде на отца. Отдавая ей часть семейных активов и предупреждая, что взамен она не будет претендовать на наследство, он ни словом не обмолвился о том, что владеет такими ценностями.

Если бы Светлана была в курсе, ни за что не довольствовалась бы квартирой в Париже и сетью отелей, потребовала бы более справедливого дележа. В конце концов, несправедливо, что все досталось Инессе, а после нее ее родственникам. Зарабатывал все Алексей Тобольцев, а Светлана и ее дети – единственные его наследники по прямой линии. Так почему же отец их обделил?

В невеселых думах она сидела в беседке, совершенно одна. Усадьба не вымерла, но притихла после случившейся в ней трагедии. Рабочие не выходили из вагончика, куда их загнал мрачный Осип. Обитатели дома разошлись по своим комнатам. Кроме того, собирался дождь, первый за последние две недели.

Влага висела в воздухе, грозя в ближайшее время обрушиться на землю. Температура воздуха сразу упала градусов на пять, но Светлана не чувствовала прохлады, обдумывая, как ей заставить убийцу Инессы поделиться украденным. В том, что старуху убили из-за денег, она даже не сомневалась. Не из-за обостренного чувства справедливости же. В ценность справедливости Светлана не верила.

Первый шаг к исполнению задуманного она уже сделала. Мимоходом шепнула человеку, которого подозревала в убийстве, кодовое имя. Шепнула и ушла в беседку, дожидаясь, пока возможный убийца все хорошенечко осмыслит и придет к правильным выводам о необходимости делиться. Конечно, она могла ошибаться, но чем больше Светлана думала, тем больше укреплялась в мысли, что все вычислила правильно.

Только одного человека она видела прошлой ночью возвращающимся с озера. Только одного. Она не ложилась спать, чтобы посмотреть на звездопад. Остальные то ли не поверили, то ли поленились. Светлана же вышла из дома и уселась в этой же беседке, откуда прекрасно было видно небо и луну со звездами. Благодаря яркой луне она и увидела того, кто явно стремился остаться незамеченным. А вот ее, к счастью, было не видно.

Тень упала на ступеньки крыльца, и Светлана подняла голову.

– Вы?

Человек, стоящий в проеме, усмехнулся.

– Я вижу, вы ждали кого-то другого?

– Признаться, да.

На улице упала стена дождя. Беседка тут же стала казаться отрезанной от окружающего