Вкус крови - Мария Семенова

– Ося, ты слушаешь? Звони на пост. Последние две цифры – сорок семь.

«Соня» повесила трубку и, сказав: «Большое спасибо, Лев Семенович», вышла из кабинета. Только теперь врач смог оправиться от потрясения. Он встал из-за стола и вышел к сестринскому посту.

– Какое лечение назначено Пуришкевич? – спросил он.

– Со вчерашнего дня кордиамин. Внутримышечно три раза в день.

– Интересно, – покачал головой завотделением. Это был первый случай в его практике, когда такое достаточно известное лекарство произвело столь чудодейственный эффект.

Чак Норрис сидел у двери и ждал, когда же хозяин положит наконец трубку и обратит внимание на своего верного пса.

Чак скучал. В последние дни хозяина как подменили. Все-то он сидит и думает. Это случалось и раньше, но только дома. А на улице наступало их время, когда хозяин был целиком и полностью со своей собакой.

Теперь все кончилось. Потому что даже во время прогулки хозяин не смотрел на Чака, а был погружен в свои мысли. Вот и теперь вместо того, чтобы идти гулять, говорит по телефону.

Наконец Дмитрий повесил трубку. Пес хотел было подбежать, но отвратительный телефон зазвонил снова.

– Дмитрий Евгеньевич?

– Слушаю.

– Андрей Журба беспокоит. Вас поздравить можно?

– Не знаю, – Самарин понял, что Журба говорит о поимке маньяка, – пока не собраны доказательства, говорить ни о чем нельзя.

– Принципиальный вы человек. – В голосе Журбы слышались одновременно ирония и уважение. – Вот я у вас и хотел спросить. По какому праву Завен руки к рынку тянет? Организовали-то его мы, охрану поставили, щиты понавесили. И чистота, и саннадзор – все наши люди делали. А как раскрутили точку, как она заработала, так теперь ее Завену передавать, и только потому, что он под ментовской «крышей»?

Самарин вспомнил огромный оптовый рынок, растянувшийся вдоль речки Оккервиль. Он и сам, бывало, захаживал туда. Все знали, что эту точку не только контролируют, но и организовали тихвинцы. Значит, Завен решил прибрать рынок к рукам…

– Но это не моя компетенция, Андрей. Я к этой «крыше» не имею никакого отношения.

– Знаю, – спокойно ответил Журба. – Нам нужна информация. Что-нибудь на Завена. Он ведь дрянь человек. Наверняка за ним что-то есть. Нам бы очень хотелось это знать, Дмитрий Евгеньевич.

«Негритенок! – пронеслось в голове Самарина. – В связке с Жебровым. А тот племянник начальника Ладожского отделения… Есть кое-что на Завена…» Но с какой стати он будет выкладывать это Журбе? Он пока еще не работает на тихвинскую группировку и в дальнейшем не собирается. А так – пусть вор у вора дубинку отнимает…

– Мне о Завене ничего не известно, – сказал он.

– А вдруг услышите чего… Короче, как связаться со мной – знаете.

– Вряд ли…

– Посмотрим, гражданин следователь. Мало ли что бывает.

В трубке запищали короткие гудки. Но Самарин еще долго сжимал ее в руках.

«Что это было? Угроза? Нет, угрозами нас не возьмешь».

– Ладно, Чак, – обратился Дмитрий к собаке, – ты гулять не против? Ну я так и думал. Пошли, мне надо проветриться.

Осаф Александрович Дубинин повесил трубку и некоторое время стоял в задумчивости. Соня Пуришкевич… Сразу нахлынули воспоминания. Военное Детство в Ташкенте, куда их родителей эвакуировали вместе с Академией наук, возвращение в Ленинград. Тогда она, правда, была Соней Стаблиной и понятия не имела, что Оська Дубинин по ней тайно вздыхает, тому что у него так и не хватило духу признаться.

Возможно, потому и не хватило, что не было шансе на успех. Оська Дубинин превосходил Серегу Пуришкевича во всем – он лучше бегал, дальше прыгал, н Соня выбрала не его. Они оставались друзьями, втроем гуляли по Островам, корпели над учебниками, хотя Соня собиралась на филологический, Серега на восточный, а Оська на юридический.

Шел 1954 год, время было странное, и казалось, впереди ждет совершенно новая, потрясающая жизнь. Потом, когда в середине шестидесятых Серега Пуришкевич внезапно умер от лейкоза, а Соня осталась с маленьким Глебом на руках, Оська, вернее, молодой криминалист Осаф Александрович Дубинин был уже женат и также обзавелся маленьким сыном. Он помогал Соне всем, чем мог, но ни разу не заикнулся о своем к ней чувстве.

И вот теперь Соня просит его о помощи. Осаф Александрович вернулся к действительности. Глеб арестован и содержится в Ладожском отделении транспортной милиции. Судя по всему, обвинение ему еще не предъявлено. Это означает, что в отделении откажутся отвечать на вопрос, за что взяли. Имеют право; И все-таки Дубинин работал не где-нибудь, а в агентстве «Эгида-плюс», связанном со вполне определенным ведомством. А потому он протянул руку к телефону и набрал номер, который в городе знает далеко не каждый.

– Береза, триста шесть.

– Вас слушают, – ответил мужской голос.

– В Ладожском отделении транспортной милиции задержан Пуришкевич Глеб Сергеевич, шестьдесят третьего года рождения. Я бы хотел получить информацию, в чем он подозревается. Какова причина задержания.

– Оставайтесь на линии, – сказал голос, и в трубке раздались убаюкивающие звуки «Санта-Лючии». Когда неаполитанская песенка началась в третий раз, Осаф Александрович нервно забарабанил пальцами по столику – пауза явно затянулась, и это не предвещало ничего хорошего. Судя по всему, Глеб влип основательно.

«Санта-Лючия» заиграла снова, и Дубинин заволновался всерьез.

– Вы слушаете?

– Да-да.

– Глеб Сергеевич Пуришкевич, шестьдесят третьего года рождения, подозревается в убийстве Марины Александровны Сорокиной, совершенном в электропоезде вечером двадцать второго октября. Убийство совершено с особой жестокостью.

– Причина? – холодея, спросил Дубинин.

– Детали изобличают маньяка-убийцу.

– При каких обстоятельствах и когда он был задержан?

– Задержан в воскресенье второго ноября на станции Школьная Гдовского направления, был опознан по фотороботу, составленному пассажирами электрички.

– Кто ведет дело?

– Старший следователь Березин из транспортной прокуратуры.

– У меня есть информация о том, что следователя меняли.

– Первые допросы проводил старший следователь Самарин. Пока все.

– Спасибо. – Дубинин положил трубку и тяжело опустился на стул. Все это совершенно не укладывалось в голове. Глеба он знал с тех пор, как тот, красный, лысый и сморщенный, лежал в кроватке, завернутый в голубое байковое одеяльце.

Он помнил его подростком в очках, который, когда мать выгоняла его спать, запирался в туалете с книжкой в руках. Конечно, рос без отца, и Соня оказалась чересчур авторитарной мамашей, так что сын вышел, пожалуй, слишком слабохарактерным… Но поверить в то, что он способен на убийство… Во всем этом следовало разобраться.

Первый вопрос, который приходил в голову: почему транспортники не передали дело в ГУВД в группу по раскрытию особо тяжких? Там отфутболили очередной «висяк»? Более чем возможно. Почему через день поменяли следователя?

Подозрительно. Первый их чем-то не устроил. Дубинин вспомнил, что к Соне в больницу пришел именно тот, первый, следователь. «Самарин из транспортной прокуратуры», – вспомнил Осаф Александрович. Он же посоветовал матери задержанного найти кого-нибудь, связанного с адвокатурой.

«Это парень сделал по собственной инициативе, – рассуждал Дубинин, – а не по приказу начальства. По нынешним временам это поступок. Понимал, что в отделении матери ничего не скажут».

Но Глеб!

Осаф Александрович знал, что маньяки-одиночки в обычной жизни не выделяются ничем. И убийцей может оказаться ваш сосед, сослуживец… Или человек, которого ты знаешь с рождения. Сын Сони Пуришкевич.

Конечно, его вина еще не доказана и, значит, есть надежда… Но Дубинин привык готовиться к худшему и принимать правду такой, какая она есть.

Но как сообщить об этом Соне, которая и без того лежит на кардиологии?

Дубинин решительно оделся.

– Господи, Ося, куда? – из кухни вышла жена.

– Прости, неотложное дело. Я ненадолго.

– Знаем мы это «ненадолго», – сказала жена, когда за мужем захлопнулась дверь.

– Встать, скотина! Глеб встал.

Власенко размахнулся и метко ударил под ребра слева со стороны спины. Глеб согнулся, но стон сдержал.

– Так, Игорек. Вдарь ему еще, а то он, кажется, не понял, – сказал наставник. Последовал еще один удар. Глеб, скорчившись, упал на пол; он тяжело дышал однако по-прежнему не издавал ни звука.

– Ах ты, гнида! – сквозь зубы процедил Игорек. – А вот так не хочешь? – Он пнул Глеба ногой в живот – тот на миг отключился, и это помогло пережить боль.

– Ладно, хватит пока, – заметил капитан Чекасов. – Посмотрим, что скажет на допросе.

Игорь плеснул в лицо Глеба водой, затем вместе с Чекасовым они поставили подозреваемого на ноги.