Мисс Пим расставляет точки - Джозефина Тэй

Наступило молчание. Люси положила вещицу на стол и ждала.

— Я ошибаюсь? — спросила она наконец.

— Нет.

Снова молчание.

— Вы не понимаете, мисс Пим, — внезапно сказала Иннес, — это не было рассчитано на… Я знаю, вы подумаете, что я пытаюсь оправдать этот поступок, но никто не хотел, чтобы все произошло именно так. Это потому, что я просто заболела, не получив Арлингхерст — я просто на какое-то время потеряла разум от этого — я вела себя как ненормальная. Я просто не могла думать ни о чем другом, кроме Арлингхерста. А это был способ… попытаться снова дать мне шанс. Только это ни в коем случае не больше. Вы должны поверить мне. Вы должны!

— Конечно, я вам верю. Если бы не верила, я бы, наверно, не поделилась с вами тем, что знаю. — И она указала на розетку.

Через минуту Иннес спросила:

— Что вы будете делать?

— О, Господи, не знаю, — беспомощно вздохнула бедная Люси, оказавшись лицом к лицу с действительностью. Она знала о преступлениях из детективных романов, где героиня, даже если на нее сначала падало подозрение, обязательно оказывалась невиновной; либо ее сведения были почерпнуты из полицейских отчетов, где говорилось о преступлениях уже раскрытых, наказанных и остававшихся только предметом изучения. У всех замешанных в преступления людей, о которых сообщалось в отчетах, были друзья и родные, ошеломленные происшедшим, отказывавшиеся верить; их чувства, наверно, были очень похожи на ее, Люси, собственные ощущения, но это не успокаивало и не могло указать правильный путь. Это было то, что случалось с другими людьми, случалось ежедневно, если верить прессе, но не могло произойти с тобой.

Как можно поверить, что кто-то, с кем ты смеялся и разговаривал, кого любил и кем восхищался, с кем жил общей жизнью, повинен в смерти другого человека?

Люси вдруг обнаружила, что рассказывает Иннес о своей бессонной ночи, о своих теориях относительно «решает Бог», о своем нежелании разрушить жизнь пол-дюжины людей из-за преступления, совершенного одним человеком. Она была слишком погружена в собственные проблемы, чтобы заметить, как начала загораться надежда в глазах Иннес. Только когда она услышала свои слова: «Конечно, нельзя позволить, чтобы вы извлекли пользу из смерти Роуз», она поняла, как далеко зашла по дороге, по которой вовсе не собиралась идти.

Однако Иннес ухватилась за это.

— О, я и не думала, мисс Пим. И это не зависит от того, что вы нашли это украшеньице. Вчера вечером, услышав, что она умерла, я поняла, что не могу поехать в Арлингхерст. Я собиралась сегодня утром пойти к мисс Ходж и сказать ей об этом. Я тоже не спала всю ночь. Думала о многом. Не только о моей вине в смерти Роуз, о моей неспособности переносить неудачи и тому подобное. Еще и — о, об очень многом, что вам будет неинтересно. — Она помолчала минуту, глядя на Люси. — Мисс Пим, послушайте, если я пообещаю всю свою жизнь посвятить искуплению того, что случилось вчера утром, может быть, вы… — Она не могла облечь свое бесстыдное предложение в слова, даже после рассуждений Люси о справедливости.

— И стану соучастницей происшедшего?

Холодная официальность фразы обескуражила Иннес.

— Не. Это слишком, я ни от кого не могу ожидать подобного. Но я искуплю, понимаете. Это не будет что-то половинчатое. Это будет моя жизнь — за ее. Я с радостью сделаю это.

— Конечно, я верю вам. А как вы собираетесь искупать?

— Я думала об этом прошлой ночью. Начала с колонии прокаженных и тому подобных вещей, но это, пожалуй, нереально и не имеет особого смысла после обучения в Лейсе. Я придумала нечто лучшее. Я решила, что буду работать рядом с отцом. Я не собиралась заниматься медициной, но у меня это хорошо получается, а в моем родном городке нет ортопедической клиники.

— Звучит прекрасно, — сказала Люси, — но в чем наказание?

— Моим единственным стремлением с самого раннего детства было уехать, бежать из маленького провинциального городишки; поступление в Лейс было моим пропуском на свободу.

— Понимаю.

— Поверьте, мисс Пим, это будет сильным наказанием. Но оно не будет бесплодным. Это не будет просто самобичевание. Я буду жить, принося пользу, и это будет… будет хорошей платой.

— Да, понимаю.

Снова наступило долгое молчание.

Прозвенел колокол, но впервые с тех пор, как она приехала в Лейс, Люси не обратила на него внимания.

— Конечно, я могу только дать вам слово…

— Я принимаю ваше слово.

— Благодарю вас.

Не слишком ли легкий выход, подумала Люси. Если Иннес должна быть наказана, то скучная, хоть и полезная для других жизнь не является достаточной карой. Конечно, она отказалась от Арлингхерста, и это стоило ей немало. Но достаточно ли этого как платы за смерть?

А чем вообще можно заплатить за смерть? Если не смертью?

Иннес же предлагала то, что, по ее понятиям, было прижизненной смертью. Может быть, это не такая уж малая плата.

Люси оказалась сейчас перед фактом, что все ее размышления, разговоры с самой собой, сопоставление доводов в данный момент сплавились в единственный простой вопрос: может ли она осудить на смерть девушку, которая стоит перед ней?

В конце концов все обстояло просто. Если она отнесет сейчас эту розетку Генриетте, Иннес умрет раньше, чем первые студентки осенью вернутся в Лейс. Если она не умрет, у нее впереди будут двадцать лет прижизненной смерти, которые действительно будут «бесплодными».

Пусть же она проведет эти годы в тюрьме, которую сама выбрала, где она сможет быть полезной другим.

Да, она, Люси Пим, действительно совершенно не годилась для вынесения Иннес обвинительного приговора.

Вот так.

— Я полностью в ваших руках, — медленно проговорила Люси, обращаясь к Иннес, — потому что я не способна послать человека на виселицу. Я знаю, в чем мой долг, и я не могу выполнить его. — Как странно, подумала она, что я оказываюсь в ее власти, а не она в моей.

Иннес недоверчиво посмотрела на нее.

— Значит, — она облизала пересохшие губы, — значит, вы не скажете про розетку?

— Нет. Я никогда никому не скажу.

Внезапно Иннес побелела.

Побелела так, что Люси поняла: это именно то, о чем она читала, но чего никогда не видела. «Стала белой, кок полотно», говорят в таких случаях. Ну, быть может, как небеленое полотно, но это именно означало «побелеть».

Девушка схватилась рукой за стул, стоявший у туалетного столика, и резким движением опустилась на него. Увидев обеспокоенное выражение на лице Люси, она сказала:

— Все в порядке. Я не упаду в обморок. Я ни разу в жизни не падала в обморок. Через минуту я буду в порядке.

Люси, которая испытывала неприятное чувство к Иннес из-за ее самообладания, ее готовности к заключению сделки — ей казалось, что Иннес слишком прямо говорит обо всем — была схвачена чемто вроде угрызений совести. Налицо была старая история о загнанных в глубину чувствах, которые, найдя выход, мстили за себя.

— Хотите воды? — спросила Люси, направляясь к раковине.

— Нет, спасибо, со мной все в порядке. Это просто из-за того, что последние двадцать четыре часа я была так испугана, а потом увидела эту серебряную вещицу у вас на ладони — и это было последней соломинкой, а тут вдруг все кончилось, вы разрешаете мне купить смену приговора, и… и…

Спазмы подступили у нее к горлу и прервали ее речь. Сильные, раздирающие все тело всхлипы без единой слезы. Она прижала руки ко рту, чтобы остановить спазмы, но они прорвались — и она закрыла руками лицо, пытаясь справиться с приступом. Бесполезно. Она уронила на стол вытянутые руки, между ними — голову — и разрыдалась.

А Люси, глядя на нее, подумала: другая бы девушка начала с этого. Использовала бы слезы как оружие, как способ пробудить во мне сочувствие. Но не Иннес. Иннес пришла, вся самообладание и отрешенность, и предложила себя в заложники. То, что она сейчас сорвалась, показывает только, какие мучения она испытывала все это время.

В медленном крещендо начали нарастать тихие раскаты гонга.

Иннес услышала его и поднялась.

— Пожалуйста, извините меня, — сказала она. — Я, пожалуй, пойду и плесну на себя холодной воды. Это должно помочь.

А Люси подумала, как характерно: девушка, которую сотрясали такие рыдания, что она не могла говорить, совершенно бесстрастно прописала себе лекарство, как будто она была другим человеком, а не той истеричкой, которая внезапно взяла в ней верх и устроила этот спектакль.

— Да, пойдите, — проговорила Люси.

Взявшись за ручку двери, Иннес остановилась. — Когда-нибудь я смогу поблагодарить вас по-настоящему, — сказала она и убежала.

Люси спустила маленькую серебристую розетку в карман и пошла вниз завтракать.

XXII

Это был ужасный уик-энд.

Дождь лил, не переставая. Генриетта ходила с видом, как будто она перенесла серьезную операцию, которая окончилась неудачно. Мадам находилась в отвратительном настроении, и от нее не было никакой пользы, ни в действиях, ни в словах. Фрекен была в ярости, что такое случилось в «ее» гимнастическом зале. Рагг выступала в роли Кассандры, изрекающей унылые банальности. Люкс выглядела спокойной и утомленной.