Скиппи умирает - Пол Мюррей

— Мне кажется, он вообще ничего не говорит. — Рупрехт задумчиво грызет большой палец.

— Совершенно неважно, что он ей скажет, — говорит Деннис. — Скиппи и эта девушка — из двух совершенно разных миров. Это все равно как если бы рыба пыталась познакомиться с супермоделью. Эта рыба могла бы сколько угодно стараться и отпускать лучшие на свете остроты — а что толку? Она все равно останется рыбой — с чешуей, хвостом и так далее.

— Тогда зачем же ты его толкнул к ней? — спрашивает Джефф.

— Чтобы вернуть его на землю, к реальности, — с сознанием собственной правоты заявляет Деннис. — Чем скорее он обнаружит истину, тем лучше. Знойные красотки вроде нее не станут крутить романы с худосочными сопляками вроде него. Не станут, и все тут! Так устроен мир.

Все задумчиво молчат, а потом Джефф говорит:

— Так обычно устроен мир. Но как знать, может быть, сегодня все иначе?

— А почему, скажи, сегодня все должно быть иначе, а, глупая ты задница?

— Потому что сейчас Хэллоуин. — Джефф поворачивается к Денису своей пластилиновой маской, изображающей трупное гниение, и принимается говорить своим любимым замогильным басом: — Это древнее празднество Самайн, когда ворота между нашим миром и Загробным царством открываются и потусторонняя нечисть беспрепятственно проникает на землю. Все законы теряют силу, и все становится не таким, как всегда…

— Не сомневаюсь, — говорит Деннис. — Только сегодня еще не Хэллоуин. Сегодня пятница, двадцать шестое октября.

Рупрехт, беззвучно захлебнувшись, смотрит на часы, а потом, не говоря ни слова, мчится к боковой двери и вылетает в коридор. Деннис, Марио и Джефф удивленно переглядываются. Они еще никогда в жизни не видели, чтобы Рупрехт так быстро бегал.

— М-м-м, — говорит Деннис задумчиво. — Кажется, я понимаю, что ты хотел сказать.

И они с усилившимся интересом принимаются вновь наблюдать за Скиппи.

Пока, как и можно было предсказать, дела идут плохо. Он врезался прямо в нее, наполовину расплескав ее напиток, и теперь она глядит на него со смесью ужаса и презрения, причем второе начинает побеждать первое с каждой секундой, пока он стоит перед ней, подергиваясь, моргая и не произнося ни слова. Но он никак не может придумать, что ей сказать! Вблизи она еще прекраснее, и всякий раз, как она на него смотрит, он чувствует, будто в него ударяет молния.

— М-м, извини, — наконец выдавливает он из себя.

— Ничего страшного, — говорит девушка с нескрываемой иронией.

Она уже делает шаг в сторону, хочет отойти от него. Он импульсивно преграждает ей путь.

— Дэниел, — выпаливает он. — Так меня зовут.

— Отлично, — отвечает девушка, а потом, видя, что он не трогается с места, с явной неохотой произносит: — Лори.

— Лори, — повторяет он, а потом, подергиваясь и моргая, снова впадает в молчание.

Где-то за кулисами его мозг мечется, силясь потушить вспыхнувший сразу повсюду пожар, и кричит ему: скажи что-нибудь еще! скажи что-нибудь еще! Но мозг не подсказывает ему, что именно нужно говорить, поэтому он раскрывает рот, понятия не имея о словах, которые оттуда сейчас вылетят, и вдруг слышит собственный голос:

— Тебе нравится… йетзи?

— Что такое “йетзи”? — Она произносит это слово тоном упреждающего презрения — такого жгучего, что могло бы прожечь даже металл.

Вид у девушки такой, как будто она вот-вот умрет от скуки.

— У тебя колес нет? — спрашивает она.

— У меня есть ингалятор от астмы, — быстро отвечает он. Девушка просто молча смотрит на него.

— М-м, — мычит он.

Все его тело будто стонет в агонии! Он не сдержался — ведь ингалятор у него прямо в руке! Теперь он смотрит себе на башмаки — от одного опять отваливается крылышко. Ему хочется провалиться сквозь землю — и тут его осеняет. Он запускает руку в колчан со Стрелами Света и…

— Вот что у меня есть, — чуть дыша, он протягивает ей трубочку.

— Что это? — спрашивает она без особого энтузиазма.

— Это… м-м, это таблетки от тошноты в дороге.

— От тошноты в дороге?

Скиппи молча кивает. Она пристально смотрит на него, как будто ждет, чтобы он завершил свою мысль.

— Но ты же никуда не едешь, — говорит она наконец.

— Нет, но…

Он хочет рассказать ей про эти таблетки — что они уносят тебя вдаль, хотя ты остаешься где и был; но не успевает он это сказать, как это кажется ему ужасно глупым, и он осекается, прогнувшись под тяжестью собственной глупости. Она права: он же никуда не едет. Он все испортил, навеки, и нет никакого способа как-то стереть это из ее памяти. Теперь ему хочется одного: чтобы все закончилось.

— Нет, — повторяет он.

Девушка хмурит лоб, как будто что-то подсчитывает в уме. А потом говорит:

— А что будет, если смешать таблетки от тошноты с ингалятором от астмы?

— Не знаю, — отвечает Скиппи.

Она смотрит куда-то поверх его плеча, и вдруг ее глаза застывают и расширяются. Скиппи оборачивается, чтобы тоже поглядеть в ту сторону, и видит, что главные двери отперты. Это странно: его часы показывают только 9:45.

— Все это страшно убого, — решает девушка. — Я ухожу отсюда.

Не успевает Скиппи ничего сказать, как она уже идет прочь — и каждый ее шаг ударяет кувалдой по его сердцу, разбивая его на крошечные кусочки. Потом она останавливается и — через плечо, таким тоном, каким разговаривают с бездомной собакой где-нибудь в парке, — осведомляется:

— Идешь со мной?

Скиппи почему-то начинает лопотать что-то о том, что нужно спрашивать разрешения, прежде чем куда-то выйти. Но она уже далеко, где-то в середине зала.

— Эй, подожди!

Он идет вслед за ней и догоняет ее, когда она уже входит в гардероб; оттуда они бок о бок выходят в ночную темноту.

— Ни хера себе, — говорит Деннис.

— Да, мощная штука этот Хэллоуин, — замечает Марио. — Может, этими сверхъестественными силами как раз и объясняются мои сегодняшние таинственные неудачи с дамами. Раз уж прирожденный неудачник вроде Скиппи сумел вот так запросто закадрить эту сексапильную курочку, — значит, творится действительно черт знает что.

Тем временем сквозь толпу проталкивается какая-то долговязая тень. Еще один провал: это тень, от которой все отшатываются. Она вращает глазами и скалит зубы, она хватает по пути всех девушек, срывает маски и буравит их взглядом, а потом отпихивает в сторону. Ей попадается на глаза девушка, которая, спотыкаясь, вся в слезах, идет в другом направлении; пышное платье соскальзывает с плеч, так что кажется, будто она пытается высвободиться из объятий огромной бело-розовой медузы. Тень устремляется к этой девушке, хватает ее за запястье и притягивает к себе.

— Где твоя подруга? — повелительно спрашивает тень. — Лори — где она?

Но плачущая девушка вместо ответа только разражается новыми рыданиями. Тень ругается и идет обратно, толкая всех направо и налево, хотя перед ней и так все расступаются.

Говард и мисс Макинтайр не возвращаются в спортзал после того, как песня заканчивается. Как только они выходят за дверь, их околдовывает вид ночной школы. В этой чернильной, скованной сном тишине знакомые школьные коридоры кажутся подземными помещениями какого-то мавзолея, где уже много веков не ступала нога человека; Говард невольно борется с искушением кричать, улюлюкать, скакать и шуметь, чтобы взорвать эту гулкую тишь. Каждый шаг словно обещает увести их в глубины неисследованной территории. Вскоре музыка становится лишь отдаленным невнятным шумом.

Наконец они входят в кабинет географии. У них над головами продолжает непрерывно бушевать гроза, словно они оказались в подбрюшье какой-то небесной транспортной развязки, где каждую секунду с грохотом сталкиваются бестелесные локомотивы.

— Мы сейчас быстренько выпьем, а потом вернемся туда, — говорит мисс Макинтайр.

Она ищет среди конфискованных бутылок в пакетах нужные ингредиенты (похоже, она всерьез говорила о “космополитенах”), а Говард, засунув руки в карманы, разглядывает картинки на стенах. Кабинет географии от пола до потолка увешан фотографиями, картами и иллюстрациями. Одна стена целиком отведена под аэрофотоснимки Земли: вот буйные цветные волны, которые оказываются — если прочитать текст под ними — облаками вокруг Эвереста, вот вид сверху на ледяные щиты Патагонии с радугой, вот сотни тысяч фламинго, летящих над озером в Кении, вот голубые капельки Мальдивских островов. На другой стене изображения счастливых сборщиков бананов в Южной Америке, счастливых шахтеров в Рейнско-Рурской долине, счастливых племен в тропических лесах соседствуют с диаграммами, иллюстрирующими темы “ОСНОВНЫЕ ПРЕДМЕТЫ ЭКСПОРТА ЕВРОПЫ”, “МИНЕРАЛЫ И ИХ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ”, “КОЛТАН — ПУТЬ ОТ КОНГО ДО ТВОЕГО ТЕЛЕФОНА!”. Этот кабинет — просто храм, посвященный гармоничному устройству мира: тут собран целый арсенал, описание множества фактов и процессов — природных, научных, сельскохозяйственных, экономических, причем все они мирно сосуществуют на этих стенах, тогда как человеческие результаты и побочные эффекты всех этих взаимодействий — принуждение, истязания, порабощение, с которыми связан каждый заработанный доллар, каждый шаг на пути к пресловутому прогрессу, — все это оставлено для его, Говардова, предмета — истории, этого темного двойника, кровавой тени географии.