Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони

В 8 часов вечера 31 марта посол Соединенных Штатов Америки Аверелл Гарриман и его британский коллега сэр Арчибальд Кларк Керр, сопровождаемые генералом Дином, приехали в Кремль. Их встретили там Сталин, генерал Антонов и Молотов. Как отметил в своем донесении генерал Дин, "Сталину было вручено письмо Эйзенхауэра SCAF-252{347} на английском и русском языках. После того как он прочел послание, мы показали упомянутые в нем операции на карте. Сталин немедленно отреагировал, сказав, что план ему нравится, но что он, конечно, не может дать развернутого ответа, пока не проконсультируется со своим штабом. Он сказал, что даст нам ответ завтра. Советский лидер, казалось, был чрезвычайно удовлетворен предлагаемым направлением удара в центральные и южные районы Германии. Мы подчеркнули также срочность получения ответа от Сталина для того, чтобы должным образом скоординировать наши планы... На Сталина произвело впечатление количество немецких военнопленных, захваченных западными союзниками за март, и он отметил, что этот факт, несомненно, поможет быстрее завершить войну". Затем Сталин стал подробно объяснять ситуацию на каждом участке фронта, исключая, правда, важнейший участок фронта на Одере. По его расчетам, "только около одной трети немцев хотят воевать". Советский лидер вновь обратился к посланию Эйзенхауэра, сказав, что ему нравятся выбранные им основные направления ударов, которые позволят захватить важнейшие пункты Германии и разделить страну на две части. Он также полагал, что "последняя линия германской обороны будет проходить в горах западной Чехословакии и в Баварии". Было очевидно, что Сталин не просто согласен, но и пытается всеми силами поддержать идею, что немецкая нация строит свой оборонительный бастион в южных районах страны.

На следующее утро, 1 апреля, за большим столом кремлевского кабинета, над которым висели портреты Суворова и Кутузова, состоялось совещание. На него были приглашены маршалы Жуков и Конев. Присутствовали также начальник Генерального штаба генерал Антонов и начальник оперативного управления Генштаба генерал Штеменко.

Сталин спросил обоих маршалов, осведомлены ли они, насколько острой является ситуация{348}. Жуков и Конев предусмотрительно ответили, что осведомлены ровно настолько, насколько знакомы с имеющейся в их распоряжении информацией.

Тогда советский лидер попросил генерала Штеменко прочитать им еще одну телеграмму. Это было послание, поступившее, вероятнее всего, от советских военных представителей при штабе союзных войск. В нем говорилось, что на Берлин будут наступать как силы Монтгомери, так и 3-я армия генерала Паттона, которая, захватив Лейпциг и Дрезден, будет продвигаться к германской столице с южного направления. До Ставки уже доходили слухи, что союзники имеют план высадки в Берлине парашютной дивизии в случае внезапного краха нацистского режима. И все это происходило бы под видом помощи частям Красной Армии. Нельзя сбрасывать со счетов и такую возможность, что никакой телеграммы не было. Сталин просто приказал подготовить сфальсифицированный текст и прочитать его маршалам с целью подстегнуть их усилия в подготовке к операции.

Сталин внимательно посмотрел на двух маршалов и спросил: "Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?" - "Берлин будем брать мы, - ответил Конев, - и возьмем его раньше союзников".

Сталин с улыбкой посмотрел на Конева и задал ему вопрос, как тот собирается подготовить для этого свои войска; ведь основные силы 1-го Украинского фронта после Силезской операции находились на южном фланге, и для того, чтобы организовать их наступление на Берлин, необходимо было осуществить большую перегруппировку. Конев ответил, что беспокоиться за это не стоит - фронт в состоянии произвести все необходимые мероприятия. От взгляда Сталина не могло ускользнуть откровенное желание Конева опередить Жукова и взять Берлин первым. Советский лидер был удовлетворен. Он никогда не упускал возможности создать атмосферу соперничества между своими подчиненными.

Генерал Антонов рассказал об общем замысле операции, после чего Жуков и Конев представили собственные планы. Сталин сделал лишь одну-единственную поправку. Он не согласился с разграничительной линией для 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, предложенной Ставкой. Сталин наклонился над картой и провел ее до района западнее города Люббен, который располагался в шестидесяти километрах юго-восточнее Берлина. Обратившись к Коневу, он сказал, что в случае сильного сопротивления противника на восточных подступах к германской столице войска 1-го Украинского фронта должны быть готовыми атаковать город своими танковыми армиями с юга{349}. Сталин утвердил общий план операции и отдал приказ, чтобы наступление было подготовлено в самое кратчайшее время и в любом случае не позднее 16 апреля{350}.

Как свидетельствует российская официальная историография, "Ставка спешила, опасаясь, как бы союзники не опередили советские войска в овладении Берлином"{351}. Предстояла большая работа по налаживанию взаимодействия родов войск. Для операции привлекались силы в количестве двух с половиной миллионов человек, сорок одна тысяча шестьсот орудий и минометов, шесть тысяч двести пятьдесят танков и самоходных артиллерийских установок и семь с половиной тысяч самолетов. Нет сомнения, что Сталин был весьма удовлетворен, что он сконцентрировал для захвата только одной немецкой столицы такие механизированные силы, которые по своей мощи превышали те, что Гитлер собрал в 1941 году для нападения на весь Советский Союз.

После совещания с военными 1 апреля Сталин ответил на послание Эйзенхауэра, содержащее детализированную информацию о планах американских и британских войск. Советский лидер сообщил американскому верховному командованию, что план Эйзенхауэра "полностью соответствует"{352} планам Красной Армии. Затем Сталин заверил союзника, что "Берлин потерял свое былое стратегическое значение" и советское командование пошлет против него только второстепенные войска. Основной удар Красной Армии будет осуществлен в южном направлении, для встречи с войсками западных армий. Начало наступления главных сил начнется приблизительно во второй половине мая. Сталин также добавил, что данный план может быть подвергнут определенным изменениям, которые будут зависеть от складывающихся обстоятельств. Это была самая большая первоапрельская шутка в современной истории.

Глава десятая.

Камарилья и генеральный штаб

Во время завершающих боев в Померании генерал Типпельскирх организовал в Меллснзее вечерний прием для иностранных военных атташе, аккредитованных в Берлине. Военные атташе сочли необходимым откликнуться на приглашение. Они сделали это в основном потому, что надеялись услышать что-нибудь новое о положении на фронте, и самое главное - отличное от официальной информации. Тому, что говорилось министерством пропаганды, теперь уже никто не верил. Берлин был переполнен слухами. Некоторые жители были убеждены, что Гитлер уже умер от рака и война кончится в ближайшие дни. Другие шептались о возрастающей активности германских коммунистов, радовавшихся приближению Красной Армии. Ходили также разговоры о мятеже среди военнослужащих фольксштурма.

Присутствовавшие на вечере немецкие офицеры говорили о катастрофе в Померании. Ее основной причиной, по их мнению, стал недостаток в резервах. Согласно отчету шведского военного атташе, майора Юхлин-Даннфела, в конце беседы немецкие военные стали говорить о том, какие большие надежды они возлагают на начало серьезных переговоров с англичанами. "Англичане несут большую долю ответственности за судьбу Европы, - отметил один из немецких офицеров{353}. - И это просто их обязанность: предотвратить уничтожение германской культуры в пучине красного урагана". Немцы все еще полагали, что не будь англичане так упорны и надоедливы в стремлении продолжать войну в 1940 году, то в 1941 году вермахт мог сосредоточить против Советского Союза всю свою мощь. В этом случае исход войны был бы совершенно другим. "Некоторые из присутствующих, - заключил Юхлин-Даннфел, - на поверку оказались очень сентиментальными личностями, а вся атмосфера вечера производила достаточно грустное впечатление".